Кровавое Крещение «огнем и мечом», стр. 1

Виктор Поротников

Кровавое Крещение «огнем и мечом»

Кровавое Крещение «огнем и мечом» - _01.jpg

Часть первая

Глава первая

Между лисой и волком

Был год 980-й.

Во граде Киеве царили радость и веселье по случаю победоносного возвращения русских полков из похода на ятвягов. В княжеском тереме шумело пиршество. Дружина и бояре пили хмельной мед за здоровье удачливого и смелого воеводы Добрыни, возглавлявшего русскую рать в этом походе. Доводясь родным дядей киевскому князю Владимиру, Добрыня неизменно главенствовал во всех ратных делах и на всех советах знати. Юный князь Владимир в государственные дела вникать не любил и к ратной славе не стремился. Непомерное сластолюбие и душевная леность владели князем Владимиром, который привык с малолетства чувствовать над собой отеческую опеку своего деятельного дяди. Будучи сыном наложницы, Владимир не имел права на киевский великокняжеский трон. Однако судьба-злодейка столкнула лбами его старших сводных братьев Ярополка и Олега, обнаживших мечи друг на друга. В результате этой распри Олег был убит.

Какое-то время Владимир, по настоянию своего дяди, скрывался в Скандинавии из страха перед Ярополком. Там же благодаря стараниям Добрыни Владимир обзавелся войском из наемных варягов. Вернувшись в Новгород, Владимир и Добрыня открыто бросили вызов Ярополку. На стороне Владимира выступили также новгородцы, кривичи и чудские племена. В битве на реке Друч рать Ярополка была разбита. Владимир нежданно-негаданно утвердился на княжеском столе в Киеве. Осажденный в крепости Родне Ярополк сдался на милость победителей и был заколот варягами по приказу Добрыни.

Вот уже полтора года Владимир княжит в Киеве, не ведая забот и печалей, поскольку все заботы и невзгоды взял на себя его неутомимый дядя. Сначала Добрыня привел к покорности древлян и случан, которые отказались платить дань Киеву. Затем Добрыня сходил с войском в Чернигов, дабы отбить желание у тамошней знати последовать примеру древлян. Ныне вот Добрыня усмирил дерзких ятвягов, вожди которых слишком осмелели, совершая набеги на северо-западные окраины Руси.

В просторной гриднице за четырьмя длинными столами расположились пирующие, которых набралось около трехсот человек. Высокие дубовые своды, подпертые мощными деревянными колоннами, сотрясались от громового хохота опьяневших гостей, коих потешали своими фокусами и забавными пантомимами приглашенные на это торжество скоморохи. Через распахнутые оконные створки в сырую октябрьскую ночь летели громкие скоморошьи припевки, сопровождаемые резкими трелями дудок и сопелок, грохотом трещеток и ударами в бубны.

Дружина пировала, веселились варяжские ярлы и чудские вожди. Мало кто из пирующих успел заметить в дымном жарком свете факелов, как из гридницы удалился Добрыня, едва зазвучали непристойные песни бродячих скоморохов.

Поднявшись по темным скрипучим ступеням на второй ярус терема, Добрыня прошел в небольшую светлицу, озаренную пламенем масляных светильников, где его ожидали юный князь Владимир и воевода Блуд.

Затворив за собой тяжелую низкую дверь, Добрыня рывком сорвал с плеч пурпурный плащ и швырнул его на скамью. Оставшись в длинной белой свитке, ниспадавшей почти до пола, расшитой красными витыми узорами по вороту и на рукавах, Добрыня вышел на середину комнаты. На его мужественном лице, обрамленном небольшой темно-русой бородкой, застыло выражение мрачного недовольства. Нахмуренный взгляд Добрыни сначала задержался на Владимире, восседающем на стуле с высокой спинкой, потом метнулся к креслу с резными подлокотниками, в котором сидел полуразвалясь грузный воевода Блуд.

– Что же вы творите, соколы мои? – с досадливым раздражением проговорил Добрыня, уперев руки в бока. – Покуда я в дальних далях ратоборствую, головой рискуя, вы тут пьянствуете напропалую! Весь Киев слухами полнится о твоих бесстыдных оргиях, племяш. Мало тебе рабынь, так ты осмелился у киевлян отнимать жен и дочерей. Ах ты, любострастный прыщ! – Добрыня стремительно шагнул к Владимиру и схватил его за волосы. – Не шибко ли много ты о себе возомнил, сосунок! Думаешь, надел шапку княжескую, так тебе любая пакость с рук сойдет. Ах ты, срамник! Я тебя отучу подолы у непорочных дев и боярских жен задирать, негодяй!

В следующий миг Добрыня наградил племянника сильным подзатыльником.

С Владимира мигом слетела маска надменности. Объятый испугом, он вжался в спинку стула, заслоняясь руками.

– Недостойно ты себя ведешь, Добрыня, – заговорил воевода Блуд. – Племянник твой теперь князь киевский, а посему с ним нельзя так обращаться! Ты, конечно, родня Владимиру, но не забывай, что отныне твой племянник является господином для тебя.

– А с тобой, воевода, у меня будет разговор особый. – Добрыня повернулся к Блуду. – Мне ведь ведомо, что это ты склоняешь Владимира на непристойные дела. С твоего ведома Владимир то во хмелю с утра до вечера, то в окружении нагих дев досуг свой проводит. По твоей милости Владимир забросил учение книжное и грамоту славянскую. Все наставники в один голос молвят, мол, Блудово влияние дурно сказывается на Владимире.

– Эти грамотеи дальше своего носа не видят, – презрительно фыркнул Блуд. – Зачем князю грамота и писание букв, а писари для чего тогда? Неужто князю пристало самому читать грамоты послов иноземных? Тем паче своею княжеской рукой писать ответные послания соседним государям. Да виданное ли это дело!

Блуд небрежно усмехнулся, переглянувшись с Владимиром.

Ощутив поддержку Блуда, Владимир негромко вставил:

– Вот именно!

Добрыня тяжело вздохнул, смерив мрачным взглядом Блуда и своего племянника. Оба были одеты в длинные греческие рубахи фиолетового цвета, у обоих на ногах красовались короткие шнурованные греческие полусапожки.

– Я вижу, вы неплохо спелись, соколики, – угрюмо промолвил Добрыня. – Это даже по одежке вашей видно. Ну да это дело поправимое! Племяш, ступай-ка отсель. – Добрыня строго взглянул на Владимира. – Нам с воеводой Блудом нужно потолковать с глазу на глаз. А ты иди-ка почивать, дружок. Время уже позднее.

– Еще и филин не кричал, – проворчал себе под нос Владимир. – Не хочу я спать.

– Ступай в ложницу, племяш! – повысил голос Добрыня. – Сам ведь знаешь, со мной лучше не спорить.

Обиженно поджав губы, Владимир вышел из светлицы, так хлопнув дверью, что в масляных лампах заколыхались язычки пламени.

Добрыня с хозяйским видом уселся на стул, где только что сидел его племянник, и, взирая на Блуда, резко вымолвил:

– С твоего дозволения княгиня Предслава и ее сестра бежали из Киева в Тмутаракань?

– Не бежали, а уехали вместе с купеческим караваном, – мягко поправил Добрыню Блуд, слегка заерзав в кресле. – Хлопот с ними было много, вот я и решил спровадить Предславу и Бориславу куда-нибудь подальше отсель.

– Стало быть, ты так решил и сделал, воевода, – по губам Добрыни промелькнула недобрая усмешка. – И это вопреки моему приказу держать дочерей Гробоя под неусыпным надзором. Не много ли ты себе власти взял, воевода?

– Осмелюсь напомнить тебе, Добрыня, что Предслава была замужем за Святославом Игоревичем, гибель которого у Днепровских порогов по сей день оплакивает весь киевский люд, – со значением произнес Блуд, выгнув дугой густую темно-русую бровь. – А боярин Каницар, муж Бориславы, далеко не последний человек среди бояр киевских. Любое притеснение дочерей Гробоя бросало тень на князя Владимира. Предслава и так сильно пострадала, потеряв власть и своего любимого сына Ярополка. Поэтому, посовещавшись с князем Владимиром, я отпустил Предславу и ее сестру в Тмутаракань, как они того и хотели.

Добрыня раздраженно хлопнул себя ладонью по колену, воскликнув:

– Ладно племяш мой дурень набитый по молодости лет, но ты-то, воевода, соображать должен! Твое милосердие нам всем может боком выйти, ведь Предслава и Борислава неспроста именно в Тмутаракань отправились. Там же княжит их родной брат Владислав, который в прошлом уже покушался на стол киевский.