Советский Союз в локальных войнах и конфликтах, стр. 24

Более того, вскоре стало известно, что советские специалисты использовали съемки фильма для создания в Югославии советской разведывательной сети. В составе киногруппы находились офицеры советской разведки, которые, путешествуя по всей стране в течение нескольких месяцев, занимались вербовкой югославских граждан. К началу 1945 г. в ЦК компартии Югославии стали поступать донесения от югославских коммунистов, которых просили или вынуждали собирать разведывательную информацию в пользу Советского Союза. Дело дошло до прямого противостояния между советником НКГБ в Белграде генерал-лейтенантом Тимофеевым и руководителем службы безопасности в югославском правительстве А. Ранковичем, жестким и бескомпромиссным по натуре человеком.

Наконец, произошел случай, заставивший Тито выйти из себя: НКГБ попытался завербовать Душицу Перович, которая руководила югославской службой криптографии [42].

Парадокс ситуации, однако, заключался в том, что Тито и сам не брезговал обращаться к методам советских органов госбезопасности. После окончания войны так называемое Бюро народной защиты (ОЗНА), позднее переименованное в Управление государственной безопасности (УДБА), во главе с тем же А. Ранковичем, развязало фактически кампанию террора против «четников» Михайловича и других политических противников режима. Самого Михайловича поймали в 1946 г., после того, как один из его командиров, схваченный и завербованный ОЗНА, выманил его из тайного убежища. После показательного суда Михайлович был казнен.

Очевидец тех событий, английский обозреватель Ф. Уоддамс писал в 1946 г.: «ОЗНА осуществляла полный контроль над жизнью, свободами и собственностью всех граждан, и, если она решала кого-то арестовать, бросить в тюрьму без суда, выслать или „уничтожить“, никто не мог протестовать или спрашивать о причинах. В этом причина всеобщего ужаса населения» [43].

В начале 1947 г. югославские «компетентные» органы приняли решение запретить государственным и партийным учреждениям Югославии на уровне ниже ЦК КПЮ и федерального правительства предоставлять экономическую информацию особо важного характера советским представителям. Это было расценено Сталиным как попытка поставить местные органы власти в Югославии под контроль и надзор органов безопасности, установить за ними слежку. Позднее именно это решение югославских центральных властей обусловило столь серьезные противоречия в межгосударственных отношениях СССР и Югославии, что в конце концов привело к их фактическому разрыву.

Как вспоминал И.Б. Тито, он впервые почувствовал, что в отношениях между двумя странами имеются определенные недоверие или недоразумения, только в 1947 г., когда «нас начали обвинять в недружественном отношении к советским специалистам».

Но даже в начале 1948 г., когда до жесткой конфронтации с Советским Союзом оставалось всего лишь несколько месяцев, никто даже не подозревал о ее возможных масштабах. Ведь еще в сентябре 1947 г. на первой встрече Коминформа Югославию ставили в пример другим, менее решительным партиям, слишком осторожничавшим в проведении социалистических реформ. Не случайно Белград был избран в качестве места пребывания секретариата Коминформа.

Однако разрыв отношений с СССР был уже неизбежен.

Встреча югославских руководителей со Сталиным в январе – феврале 1948 г. окончательно дезавуировала все положительное, что было накоплено в отношениях двух стран.

Переговоры в Москве вел Джилас, к которому позднее присоединился Э. Кардель. Сам Тито приехать отказался, сославшись на нездоровье. Возможно, он вспомнил о судьбе своего предшественника – генерального секретаря КПЮ Горкича, приехавшего в Москву в 1937 г. и так оттуда и не вернувшегося. Переговоры были очень трудными. Югославская делегация возвратилась в Белград с тяжелым чувством.

На расширенном заседании Политбюро ЦК КПЮ 1 марта 1948 г. Кардель рассказал о сути высказываний Сталина и Молотова, отметив грубый тон критических замечаний в адрес Югославии. В заключение своего доклада Кардель заявил: «Наша политика в отношении СССР остается и далее неизменной, но мы должны строго заботиться об интересах нашей страны. Мы считаем неправильным, когда у нас некоторых людей вербует на работу советская разведслужба в качестве агентов».

На заседании высказывались множественные претензии в адрес Советского Союза: «русские не хотят идти нам навстречу в вопросах вооружения армии»; они утверждают, что «нам не нужна сильная армия»; они «не хотят публиковать статьи о нашей стране»; в Москве отложили подписание очередного торгового соглашения на декабрь 1948 г.

Тито, констатировав, что отношения ФНРЮ с СССР «зашли в тупик», заявил: «На нас оказывается экономическое давление. Мы должны выдержать это давление. Речь идет о независимости нашей страны. Мы не пешки на шахматной доске. Мы должны ориентироваться только на собственные силы». Подчеркнув, что у Югославии нет разногласий с СССР в сфере внешней политики, югославский лидер высказался против создания федерации с Болгарией. Он заявил, что сам замысел этой федерации «напоминает троянского коня».

Сталин выходит из себя

Москва была в курсе всего того, что происходило на заседании Политбюро ЦК КПЮ. Один из участников этого заседания – министр финансов, член Политбюро ЦК КПЮ С. Жуйович – доверительно сообщал советскому послу в Югославии о том, что происходит на заседаниях Политбюро. Как подчеркивает итальянский исследователь Дж. Боффа, «Сталин был проинформирован о ходе событий присутствовавшим на заседании С. Жуйовичем, поэтому он сделал следующий шаг: из Югославии были отозваны все военные и гражданские советники. Свое решение от 18 и 19 марта советское правительство мотивировало тем, что они окружены „недружелюбием“.

Тито написал в Москву письмо, в котором попытался в мягкой, сдержанной манере доказать, что недружественного поведения югославов по отношению к советским специалистам нет. Советский ответ, адресованный «товарищу Тито и другим членам ЦК КПЮ», был подписан Молотовым и Сталиным – именно в такой последовательности.

Их письмо состояло из двух явно различных частей. В первой содержались жалобы на атмосферу недоверия и враждебности, какой были окружены в Югославии советские советники, – вопрос хотя и болезненный, но второстепенный.

Зато во второй части шла сокрушительная критика стиля руководства и работы КПЮ; Как следовало из письма, КПЮ не может называться ни демократической, ни большевистской, так как она возглавляется руководителями, подобранными методом кооптации, и поставлена под контроль полиции. Помимо того, партия практически растворена в Народном фронте.

Наконец, Тито и его сторонники, по мнению Сталина и Молотова, отказались от классовой борьбы, допустив широкое развитие «капиталистических элементов в деревне и городе».

Содержание письма было откровенно вызывающим и во многом несправедливым по отношению к адресату. Обвинения, выдвинутые против руководства югославской компартии, свидетельствовали об особой болезненности сложившейся ситуации для Сталина: ранее он не «опускался» до грубых «разгонов» в адрес зарубежных компартий, предпочитая «парить» над схваткой, руководить процессами из-за кулис.

Что же касается других обвинений, то их целью было прежде всего подорвать представление о Югославии как о стране, дальше всех продвинувшейся по пути строительства социализма, на чем основывался ее престиж в коммунистическом движении, привлекательность югославской модели строительства социализма для других стран народной демократии. Письмом была начата общая атака на внутреннюю и внешнюю политику югославских коммунистов, и прежде всего за то, что те тайком позволяют себе критиковать Советский Союз за якобы «гегемонистские тенденции по отношению к народным демократиям».

В послании перечислялись факты, вызывающие недовольство советского правительства и ВКП(б) и ведущие к ухудшению отношений между СССР и Югославией: