Журнал «Если», 1998 № 03, стр. 54
— Сестра моя, ты не веришь. — Луиза еще сидела, прямая как палка, вся закостеневшая. Но взгляд ее наливался огнем: — Графиня Хелен, ты слишком много провела в небе, чтобы преисполниться почтения к святыне. Тогда хотя бы подумай своей хорошенькой головкой! Девятнадцать веков эту книгу прячут! И не варвары, не язычники, не одержимые гордыней безумцы!
Настоятельница поднялась во весь свой немалый рост, простерла к Хелен руку:
— Сейчас ты сама впадаешь в грех, в котором обвиняешь мальчика! Возомнила судить о поступках Сестры и раскаявшихся апостолов! Опомнись!
Хелен подалась ей навстречу. Ее голос взвился:
— Да неужели я осмелюсь… Святая сестра, я видела много чудесных реликвий! Пила из колодца, что Сестра в пустыне вырыла, чтобы Искупителю воду принести! Частицу святого столба трогала! Писания подлинные видела! Рубища Искупителя касалась! Я все понимаю! Если эта книга и впрямь Сестрой надиктована…
Она вдруг замолчала.
— Почему ее прятали, графиня Хелен? — настоятельница покачала головой. — Подумай. Хорошенько подумай! Писание сквозь века пронесли, труды апостолов к нам дошли, а эту книгу — скрыли!
— Говори, сестра, — Хелен кивнула. — Если я не права — покаюсь! Но в неведении не держи! Пока все, что вижу — гордыня и преступление. И эта книга…
Луиза и Маркус переглянулись. Миг — и книга скрылась, исчезла в Холоде. Хелен осеклась. Махнула рукой, будто смиряясь с безнадежностью спора, и отошла к окну.
— Они должны знать, — сказал Маркус. — А то не помогут.
— Ильмар тоже? — настоятельница спрашивала обо мне с явным сомнением.
— На нем грехов смертных нет, а раскаянье все прочее очистит, — Маркус глянул на меня, кивнул: — Скажи, сестра. Или я скажу. Искупитель всех прощать велел, Сестра людей на злых и добрых не делила.
Сестра Луиза кивнула, осенила себя святым столбом. Заговорила, и в голосе мелькнули неуверенные нотки:
— Граф Ильмар. Графиня Хелен. От имени Сестры прошу вас… помочь. Оставить прежние мысли и помочь!
— В чем? Святыню от людей скрыть?
— Когда Маркус пришел в монастырь… переодетый девочкой, затравленный… — ее глаза опять на миг потеплели, — я укрыла бы его в любом случае. Долг мой спасать и безвинных, и виноватых. Но когда я узнала правду…
— Тогда дай и нам узнать.
— Я скажу. — Маркус сделал жест, словно умоляя Луизу помолчать. Видно, той не хотелось, очень не хотелось хоть чем-то с нами делиться. Но она не ослушалась. — Ильмар, Хелен… в этой книге — Слово.
— Какое слово? — не поняла летунья.
— Изначальное. То, которому Искупитель Сестру учил. Первое Слово, что в начале всего было.
Я задрожал.
Хелен побелела, как полотно.
Глава вторая,
когда все ругаются, но по разным поводам.
Всем известно, от малых детей до стариков, что Слово, Искупителем людям даренное, одно на всех.
Вот только произносим мы его по-разному.
Если кто, по дурости или по великой любви, что, в общем, едино, другому свое Слово доверит — Слова неравны будут. И опасность не в том, что можно свое достояние потерять, наоборот. То Слово, которое раньше звучало, в себя и новое вбирает. Вот если, к примеру, Хелен со мной поделится Словом, на котором запал ее планёра да и всякие женские побрякушки, наверное, хранятся… Мне к ним все равно доступа не будет, никак. Мое Слово — от ее Слова произойдет. Может, оно и сильнее окажется, и я куда больше добра на него сложить смогу, но вот Хелен в любой миг ко всему дотянуться сможет, ну, конечно, если будет знать, что там у меня спрятано.
Потому и хранят Слово, от детей родных, от жен любимых скрывают. Страшен искус. Как жить, зная, что все достояние в любой момент может тому достаться, кто тебя Слову научил? Не проще ли покончить с тем, от кого ниточка протянулась?
Когда аристократ обучит наследника Слову — то еще игрушка малая. К главной казне все равно доступа не будет. Надо со Слова на Слово ценности передать… если успеешь, конечно… А вот если ценностей особых нет, кроме самого Слова — то велик искус, ох, велик!
И понятно, что то Слово, что вначале было, которое Искупитель произнес, римских солдат устрашая — нож Сестрой принесенный да копья в него нацеленные зараз в Холод пряча…
Это Слово — самое главное.
Словно дерево, от тонкого корня растущее, крону до неба раскинувшее, тянутся, ветвятся Слова, в которых сила и власть всей державы.
А внизу, тьмой веков скрытое, первое Слово. Изначальное. Истинное. Искупителем сказанное.
И если знать его, если суметь произнести, потянуться…
Обдало меня таким ознобом при этой мысли, словно я и впрямь это Слово узнал и дотянулся до вечного Холода.
Все! Все сокровища мира, спрятанные ныне да в прежние века утерянные!
То, что Наполеон в Руссии взял да и унес с собой на Бородинском поле саблей казачьей сраженный… Сокровища Кромвеля и Марии Антуанетты… Чудесные машины Леонардо… Баронские накопления, казны графов и маркизов… Кладовая Владетеля, залог всей его власти… Церковные богатства… Мелочь, мелкими людишками на Слове потерянная… только таких безвестных обладателей Слова за две тысячи лет немало было…
— Спаси, Сестра… — прошептал я. — Пощади, Искупитель…
Маркус будто осунулся и посерел, сказав нам про Изначальное Слово. Сестра Луиза мрачно следила за Хелен.
— Да как ты еще жив, принц? — прошептала летунья. — Как ушел с таким… с такой силой?..
— Сестра берегла! — торжественно произнесла настоятельница.
— Сестра того бережет, кто сам не зевает… — Хелен с силой прижала ладони к лицу, будто и позабыв, что одна рука сломана. — Это смерть. Смерть, мальчик. Всем, кто к тебе прикасается. Всем, кто рядом стоял. Просто так… на всякий случай! Я думала, врали…
— О чем врали? — тихо спросил Маркус.
— Да про этап ваш несчастный, на который ты, щенок, попал… Всех каторжников допросили, загнали обратно на судно, велели отойти от берега, а потом линкор его сжег начисто, огненные бомбы не пожалели…
Я даже не вскрикнул — тихое сипение вырвалось из горла, стянутого ужасом. Закричал Маркус:
— Как? — Кинулся к Хелен, схватил ее за руки, повторил: — Как?
— Просто! Из главного калибра, в упор! Вместе с командой! Как зачумленных! А потом по городу…
У меня круги поплыли перед глазами. Будто всех я увидал: и душегуба Славко, и верзилу-кузнеца, и хитрого Локи, и безобидного певца Волли, и казнокрада Плешивого, и надсмотрщика с безобидным прозвищем Шутник, и тех, чье имя уже забылось, и матросиков из команды, и девчонку сопливую, и всех…
— Гад, — вдруг прошептала Хелен. — Ох, какой гад… сдохнуть тебе без покаяния!
Не к Маркусу были ее слова, она мальчишку, на ней повисшего, и не замечала. И не ко мне. Кому-то другому, далекому, проклятие адресовалось.
Огонь и вода. Качается на волнах золотая туша линкора и палит из всех орудий. С неба огонь, под ногами вода, на руках кандалы. Пылает палуба, рушатся мачты, вопят в трюме каторжники, смерть почуяв, капитан в ужасе линкору сигналит… А что в городе творится! Может, кто успел в горы уйти?!
Смерть. Огонь и вода все скроют. Вдруг да и выдал мальчик кому-то Изначальное Слово? Сам понял и другим передал?
Вдруг кто получит такую власть, которой никогда над миром не было!
— Что же ты наделал! — закричал я, вскакивая. — Зачем? Зачем ты нашел эту книгу? Зачем в руки взял, зачем рассказал, как посмел уйти с ней?
Маркус что-то лепетал о том, как по глупости своей, по незнанию простой жизни, как бродяжка в тюрьму попал. Судье надерзил, забывшись, кто он такой… и вошел на этап, словно прокаженный в здоровое селение.
Я не слушал его и тряс младшего принца, а тот не сопротивлялся. Дурацкий платок, под которым он прятал коротко стриженные волосы, свалился на пол.
— Зачем? — кричал я. — Зачем, зачем…
Будто все остальные слова забыл…
— Думал — не станут сильно искать, — отчетливо произнес Маркус.
— Думал, не поймут, что у меня на Слове. А они поняли. Знали. Про эту книгу знали, только найти не могли. Отпусти меня, Ильмар! Отпусти!