Ловушка (СИ), стр. 101
Марина поспешно отползла, не отрывая тревожного взгляда от меча.
— О, вижу, ты знаешь, что это такое, — улыбнулся черными с одного стороны и белыми — с другой губами. — Я и так с вами расправлюсь. Отец!! Тебе не надоело прикрываться юбками?! Выходи, поговорим как мужчины! Или ты не хочешь увидеться с родным сыном?!
— Ты мне больше не сын, — ответил глухо Крауул, выходя к термитотелу. В его руке тоже был меч. — От моего сына ничего не осталось, а то чудовище, в которое ты превратился, быть моим сыном не может.
— Какие слова, папа! — захохотал темный, направляя в сторону клаууриса меч. — Я думал ты меня обнимаешь по-отцовски, но видно зачерствело твое сердце!
Маринка отползла от них как можно дальше. Марина знала, что Крауул дает ей фору, чтобы она удалилась как можно дальше и не попала под раздачу. Когда они начнут кромсать друг друга, будет уже поздно прятаться.
Она скрылась за холмом, легла на песок и наблюдала, как мужчины стоят друг напротив друга. Молодая женщина прекрасно слышала их даже с большого расстояния и видела каждую деталь.
— Ты думаешь меня победить, отец? — перестал издеваться владыка, прислонившись плечом к камню. — Не смог тогда меня убить, не сможешь и сейчас. Помнишь? Мы уже стояли так, и твоя руку дрогнула — ты не смог убить меня. А тогда у тебя еще была возможность это сделать, но ты не убил меня.
— Тогда, но не сейчас, — крепко сжал меч Крауул, он ощетинился щупальцами и крыльями с колючками.
— А ты ведь мог присоединиться ко мне, отец. Я бывает, скучаю по маме, мне не хватает ее во тьме.
— Так скучаешь, что замуровал ее живьем во льду?!
— Тебе не понять, ты никогда меня не понимал.
— Я понимаю лишь одно! Ты отдал свою расу и своих родных на растерзание, а сам занял место главаря подонков!
— Но ты же выжил, я хотел, чтобы ты выжил, — снова улыбнулся термитотел, во взгляде горел фанатический огонь. — Я хотел, чтобы ты увидел мое величие. Увидел, что я был прав. Я вывел нашу расу на новый рубеж, термитотелы более приспособлены, чем были мы, отец. Нас все равно уничтожили бы, мы бы не избежали участи остальных неудачников, но я спас нашу расу, дал ей новую жизнь, власть над другими. Теперь никто не посмеет на нас поднять руку, потому что мы властелины, а остальные лишь кучка отребья у наших ног.
— Ты отдал душу тьме, и ты называешь тех мерзавцев, которых породил, новым рубежом? Это так теперь называется? Так теперь называется предательство?
— Я выбрал власть, а ты выбрал рабство, вот и вся разница между нами, отец. И умрешь ты тоже как раб.
Они столкнулись. Марина волновалась, если термитотел нанесет хотя бы один порез отцу, Крауул умрет. Она ждала, ей хотелось верить, что им все-таки удаться победить владыку. Крауул заметно был слабее сына. Термитотел об этом знал и теснил отца с удвоенной яростью.
Они использовались щупальца. Один атаковал, второй отбивался, направляя щупальца соперника в камень, либо уходил с траектории атаки. Крауул был осторожнее и чаще использовал щупальца для защиты. Он ни на секунду не забывал, что один порез и ему конец, а ведь владыке достаточно отрезать лишь кончик щупальца и Крауул будет обречен. У владыки тоже имелись крылья, вдобавок они еще и стреляли сгустками энергии. Поэтому Крауулу проходилось туго, пару раз ему удавалось подобраться к сыну и ударить мечом, тогда летели искры во все стороны от встречи мечей. Термитотел постоянно улыбался, он-то прекрасно ощущал свое превосходство над клауурисом.
Когда они в очередной раз столкнулись, появилась Огонек. Она почти дошла до врага, когда владыка резко развернулся и всадил ей в живот по рукоятку меч, а затем подрезал опешившему Крауул ногу адским кинжалом. Все произошло мгновенно. Рыжая женщина выронила заэну из рук и свалилась на землю
— НЕ-ЕТ!!! — закричала Марина. Она забыла, что должна находиться на безопасном расстоянии от термитотела. Маринка подбежала и схватилась за ворот умирающую Огонек. — Нет! — она стала рыскать по сумке в поисках шкатулки.
— Не это ли ищешь? — спросил ласково сын Крауула.
Марина медленно повернулась к нему. В его руках находилась та самая шкатулка. Сердце молодой женщины оборвалось. Она знала, что термитотел не пощадит ее и смотрела на его меч, как на свой приговор…
Глава 45
Мокро и холодно. Губы дрожат от стужи, изо рта вырывается облачко пара, на лицо капает мелкий дождь. До слуха доноситься хруст льда и снега. Легкий ветер заставляет вздрогнуть и зябко съежится.
Лима с изумлением открывает глаза. Она села и осмотрелась, обнимая себя руками. Неужели ей снова сниться реалистичный сон?
Олимпиада сидела прямо… на воде. Она видела под собой дно с бежевым песком. Ее окружали хорошо выполненные статуи различных народов и животных, стоящих прямо на воде. В небе полыхали ярко молнии, хотя и так было светло от белоснежных деревьев, горевших белым огнем. Вдали виднелись здания из белого камня. Лима никогда не видела ничего совершеннее и прекраснее. Куда же ее занес сон?
— Ты не спишь, — проговорил близко от нее громкий голос.
— Миша! — молодая женщина не узнала его.
Перед ней стоял беловолосый босой юноша в расстегнутой белой рубашке и белых штанах. Сказать, что он был прекрасен, это ничего не сказать. Им хотелось любоваться как произведением искусства, творением гения, блестящим снегом, не растаявшей снежинкой. Лима только сейчас поняла причину, почему он приходил к ней в облике ребенка либо в маске. Такой как он может убить лишь внешностью.
— Идем, — позвал он и плавно пошел к статуям мужчин и женщин, стоящим в круге.
Лима только сейчас заметила, что на ней ничего нет кроме белого легкого непрозрачного платья с глубоким вырезом на груди. Платье совершено не защищало от холода, и Олимпиада продолжала обнимать себя руками, дабы согреться.
Она не уловила момента, когда в руках начальника появился на вид обычный меч, сделанный, словно из цельного куска льда. Лима увидела, что они с начальником не одни — такие же прекрасные мужчины в черных рубашках на распашку и черных штанах ходили вокруг статуй, не приближаясь ближе. Босые ноги едва касались воды, не слышно даже легкого всплеска.
Миша повернулся к ней и направил меч ей в сердце. Лима испугалась:
— Вы собираетесь меня проткнуть?!
— Ты можешь отказаться, но спроси себя вот о чем, — заговорил он спокойно. — Нужно ли? Меч не причинит тебе вреда, но тебе будет больно. Такую сильную боль ты никогда не чувствовала и вряд ли захочешь вспоминать о ней. То боль душевная. Она самая страшная и самая жестокая, от нее нет лекарства и нет успокоения. Но, выдержав ее, ты станешь сильнее и сможешь слышать…
Он не стал пояснять, что именно сможет слышать Лима. Она серьезно задумалась, а меч едва ли не касался ее кожи холодным лезвием. Было страшно, но женщина подавила страх и убрала руки. Она посмотрела в невероятно голубые глаза Миши. Он прочел не высказанный ответ и меч с легкостью вошел в сердце Олимпиады.
Лима ожидала, что кончик меча выйдет из спины, но назло всем законам физики, меч не прошел дальше сердца. Олимпиада мягко опустилась на водную гладь и легла на спину.
Она задыхалась, плакала и, кажется, кричала. Глаза туманились слезами. Лима не знала когда закончатся ее мучения, когда же уйдет боль. Почему она так долго не проходит, а Миша стоит и смотрит? Вспомнились самые горькие, постыдные моменты жизни. Как же это больно! Больно вспоминать! Больно жить!
А потом наступил страх. Барабанные перепонки едва не разрывались от моря голосов, и нет возможности заставить их замолчать. Она слышала их, слышали ли они ее? Кто они? Почему она слышала их, в чем смысл этих голосов? Почему они не покидали и заставляли корчиться от боли? Что они хотели от нее?
— Если она не выдержит, ее сердце остановится, — слышит она обеспокоенный женский голос.
— Она должна, — отвечал Миша.
Голос стали тише, окончательно они все равно не пропали, и Лима смогла облегченно вздохнуть. Холод из ее сердца постепенно исчез. Меч снова был в руках Миши. Начальник помог подняться Олимпиаде и аккуратно поддерживал ее за талию, чтобы она не упала.