Сан Феличе Иллюстрации Е. Ганешиной, стр. 351

— Не знаю, разумно ли это, — сказал Гвидобальди, которого начала утомлять эта дискуссия, — но только знаю, что надо либо соглашаться, либо отказываться.

— Но подумайте, ваше превосходительство…

— Ты отказываешься?

— Да нет же, нет! — закричал маэстро Донато. — Только я хотел заметить вашей милости, что у меня есть дочка на выданье, а нам, палачам, трудненько сбывать с рук такой товар, и я рассчитывал на возвращение возлюбленного нашего короля, чтобы собрать приданое моей бедняжке Марине.

— А хорошенькая у тебя дочь?

— Самая пригожая девушка во всем Неаполе.

— Ладно, джунта пойдет на жертву: получишь по одному дукату за каждую казнь на приданое твоей дочери. Только пусть она сама приходит за ними.

— Куда?

— Ко мне домой.

— Это будет великая честь для нас, ваша милость, но все равно!

— Что все равно?

— Я разорен, вот что!

И, испуская столь тяжкие вздохи, что они растрогали бы любого другого человека, но не фискального прокурора, маэстро Донато вышел из Викариа и побрел домой, где его поджидали Бассо Томео и Марина, — первый с нетерпением, вторая с некоторой тревогой.

То, что было дурной вестью для маэстро Донато, оказалось доброй вестью для Марины и Бассо Томео, — как почти все вести в этом мире, в соответствии с философским законом возмещения, она несла горе одному и радость другим.

Но, чтобы усыпить супружескую подозрительность Джованни, от него скрыли тот пункт договоренности между отцом Марины и фискальным прокурором, по которому девушка должна была лично приходить к нему за денежным вознаграждением палача. [176]

CLXXVIII

КАЗНИ

Король покинул Неаполь, вернее, воды у мыса Позиллипо, — ибо, как уже упоминалось, за все двадцать восемь дней, что он провел на борту «Громоносного» в заливе, Фердинанд ни разу не решился высадиться на берег, — король, повторяем, покинул воды у мыса Позиллипо 6 августа около полудня.

Как видно из приведенного ниже письма, адресованного кардиналу, плавание прошло благополучно, и ни один труп больше не вставал из бездны перед его фрегатом, подобно трупу Караччоло.

Вот письмо короля:

Однако же король не пожелал уехать, не увидев действий джунты и палача. В день отплытия, 6 августа, казни уже шли полным ходом, и первые семь жертв уже были возложены на алтарь мести.

Приведем имена этих первых семи мучеников и укажем, где они были казнены.

У Капуанских ворот:

6 июля — Доменико Перла,

7 июля — Антонио Трамалья,

8 июля — Джузеппе Котитта,

13 июля — Микеланджело Чикконе,

14 июля — Никколо? Карломаньо.

На Старом рынке:

20 июля — Андреа Витальяни.

В замке дель Кармине:

3 августа — Гаэтано Руссо.

Имени Доменико Перла я не нашел нигде, кроме списка казненных. Тщетно пытался я выяснить, кто он был и какое совершил преступление. Его имя — последняя неблагодарность судьбы! — даже не вписано в книгу Атто Вануччи «Мученики итальянской свободы».

О втором, Трамалье, мы нашли только простое упоминание: «Антонио Трамалья, чиновник».

Третий, Джузеппе Котитта, был бедным трактирщиком, чье заведение расположилось у театра Фьорентини.

Четвертый, Микеланджело Чикконе, — наш старый знакомый: читатель помнит священника-патриота, за которым послал Доменико Чирилло, чтобы тот принял исповедь сбира. Как мы, кажется, уже говорили, он прославился своими свободолюбивыми проповедями вне стен церкви. Он велел устанавливать церковные кафедры под всеми деревьями Свободы, и с распятием в руке, от имени первого мученика, отдавшего жизнь за свободу, как в свой же час суждено было и ему самому, рассказывал толпе о мрачных ужасах деспотизма и блистательных триумфах свободы, упирая в особенности на то обстоятельство, что Христос и апостолы всегда стояли за свободу и равенство.

Пятый, Никколо? Карломаньо, был комиссаром Республики. Когда его ввели на эшафот и стали готовить петлю, чтобы повесить, он бросил последний взгляд на плотную толпу, веселящуюся вокруг помоста, и громко крикнул:

— Глупый народ! Сегодня ты развлекаешься зрелищем моей смерти, но придет день, когда ты заплачешь горькими слезами, ибо кровь моя падет на все ваши головы, а если, на ваше счастье, вы уже будете мертвы, то на головы ваших детей!

Андреа Витальяни, шестой, был красивый и обаятельный молодой человек двадцати восьми лет от роду (не надо смешивать его с другим мучеником, погибшим на том же эшафоте, что Эммануэле Де Део и Гальяни, четырьмя годами ранее).

Когда его выводили из камеры, он сказал тюремщику, передавая ему немного денег, оказавшихся при нем: «Поручаю тебе моих товарищей, ведь ты тоже человек и, может быть, когда-нибудь станешь так же несчастен, как они».

И он с ясным лицом пошел на казнь, с улыбкой взошел на эшафот и умер, не переставая улыбаться.

Седьмой, Гаэтано Руссо, был офицером; его казнили во внутреннем дворе форта дель Кармине, и никакие подробности его смерти не известны.

Только в одной библиотеке можно было бы найти любопытные подробности о безвестных смертниках — в архивах братства bianchi, как было сказано, сопровождавших осужденных на эшафот; но это братство, беззаветно преданное низложенной династии, отказалось предоставить нам какие бы то ни было сведения.

После того как пали эти первые головы и закачались на виселицах первые тела, казни в Неаполе на целых одиннадцать дней были приостановлены. Может быть, ждали новостей из Франции.

Дела французов в Италии были вовсе не безнадежны. Вследствие переворота 28 прериаля Шампионне, как уже говорилось, вновь был поставлен во главе Альпийской армии и добился блестящих успехов. Так что имя этого французского генерала сделалось жупелом для Неаполя: Шампионне в свое время так быстро продвинулся от Чивита Кастеллана до Капуа, что возникло опасение, как бы ему не потребовалось всего лишь вдвое больше времени для перехода из Турина в Неаполь.

Стали даже называть имя Бонапарта.

Сама королева в одном из писем, которое мы, кажется, уже приводили, говорила по поводу угрожавшего Сицилии французского флота, что флот этот, по всей вероятности, направляется в Египет за Бонапартом. Королева была права. Не только Директория намеревалась вернуть Бонапарта, но и брат его Жозеф письменно уведомлял его о положении французских армий в Италии и торопил с возвращением во Францию.

Письмо было передано Бонапарту во время осады Сен-Жан-д’Акра неким греком по имени Барбаки, которому обещали тридцать тысяч франков, если он вручит послание адресату в собственные руки. Таким образом, Бонапарт получил письмо брата, подавшее ему первую мысль о возвращении, в мае 1799 года, в то самое время, когда начался реакционный поход кардинала.

Все эти обстоятельства, вместе взятые, а также усиление власти кардинала в отсутствие короля приостановили шествие смерти. Для Руффо тяжелее всего было допустить казнь тех людей, которым, как он знал, по условиям капитуляции была гарантирована жизнь; в их числе оказался отважнейший из отважных, тот самый военачальник, что на наших глазах взбирался на стены города, который был ленным владением его семьи, с лестницей на плече, саблей в зубах и знаменем независимости в руке, — словом, Этторе Карафа, получивший в свое время собственноручное письмо кардинала с предложением сдаться.