Сан Феличе Иллюстрации Е. Ганешиной, стр. 312
Достаточно было одного взгляда, чтобы убедиться, что если дом Сан Феличе покинут всеми обитателями уже несколько дней тому назад, то дом герцогини оставлен только сейчас.
На столе, сервированном прекрасным серебром, виднелись остатки обеда; в спальне хозяйки валялись на полу недавно сброшенные одежды: это свидетельствовало о том, что герцогиня бежала, переодевшись в чужое платье. Если бы лаццарони не развлекались грабежом и разгромом дома Луизы Сан Феличе, они наверняка успели бы схватить герцогиню Фуско, за которой им пришлось так далеко идти, напрасно подставив под пули добрых два десятка своих людей.
Их охватила дикая ярость. Они принялись стрелять из пистолетов по зеркалам, поджигать драпировки, рубить топорами мебель, как вдруг, в разгар этих занятий, из сада послышался крик, от которого они содрогнулись; дерзкий голос прокричал им в самые уши:
— Да здравствует Республика! Смерть тиранам!
Ответом был каннибальский рев: нашелся все же кто-то, на ком можно будет выместить свое разочарование!
Через окна и через двери толпа хлынула в сад.
Сад представлял собою удлиненный четырехугольник, засаженный прекрасными деревьями и окруженный стенами; в нем не было никакого строения, способного послужить убежищем, так что тот, кто столь неосторожно и столь дерзко выдал свое присутствие, не мог ускользнуть от погони.
Садовая калитка, выходившая на Позиллипо, была приотворена, может быть, через нее и скрылась герцогиня Фуско?
Такое предположение перешло в уверенность, когда у этой калитки, обращенной к холму, подобрали носовой платок с инициалами герцогини.
Она не могла далеко уйти, и лаццарони уже собирались обшарить окрестности, когда снова, непонятно откуда, послышался крик, еще более дерзкий, чем прежде: «Да здравствует Республика! Смерть тиранам!»
Разъяренные лаццарони обернулись. Деревья были недостаточно высоки и не так густо посажены, чтобы среди них мог спрятаться человек, да к тому же крик, казалось, доносился из дома, со второго этажа.
Часть грабителей побежала в дом и устремилась вверх по лестнице, остальные остались в саду и вопили:
— Бросьте его нам через окно!
Именно таково и было намерение достойных санфедистов, но напрасно они искали, заглядывали под кровати, в шкафы, в печные трубы — никакого патриота нигде не было.
Неожиданно над головами тех, кто остался в саду, в третий раз прозвучал тот же революционный призыв. Стало ясно, что кричавший прячется в ветвях великолепного дуба, закрывавшего своей тенью чуть ли не треть сада.
Все глаза обратились к дереву, напряженно всматриваясь в листву. Наконец на одной ветке лаццарони заметили взгромоздившегося на нее, как на жердочку клетки, попугая герцогини Фуско, ученика Николино и Веласко; в суматохе он вылетел в сад и с испугу не нашел ничего лучшего, как выкрикивать патриотический лозунг, которому научили его два республиканца.
Напрасно бедная птица обнаружила свое присутствие и свои политические убеждения: лучше бы попугаю скрыть и то и другое. Как только его обнаружили и признали в нем виновника суматохи, на него уставились дула санфедистских ружей; прогремел залп, и птица упала, пробитая тремя пулями.
Это немного утешило лаццарони в их неудаче: по крайней мере, они хоть с кем-то посчитались. Правда, птица не человек, но некоторые люди так походят на говорящих птиц!
Свершив эту казнь, они вспомнили о святом Януарии, которого Донато все еще волочил за собою на веревке, и, поскольку они находились в двух шагах от залива, несколько лаццарони прыгнули в лодку и вышли в открытое море, а там Донато, не один раз окунув святого в воду, под вопли и улюлюканье отпустил веревку, так что святой Януарий, решив, должно быть, что не время показывать чудеса, вместо того чтобы всплыть на поверхность, то ли от бессилия, то ли из презрения к небесному блаженству погрузился в бездну морскую и исчез в ней.
CLVI
ПОСЛАНЕЦ
С высоты крепостных башен Кастель Нуово Луиза Сан Феличе и Сальвато, на чью руку она опиралась, могли видеть все, что происходило в Доме-под-пальмой и в доме герцогини Фуско.
Луиза не понимала, откуда взялось это нашествие и какова его цель. Но читатель помнит, что герцогиня отказалась последовать за подругой в Кастель Нуово и сказала, что лучше останется дома, а если ей будет угрожать серьезная опасность, у нее имеется способ бежать.
Судя по движению, происходившему в Мерджеллине, опасность была серьезной, но Луиза надеялась, что герцогине удалось скрыться.
Она очень испугалась, когда внезапно услышала выстрелы, ведь ей в голову не приходило, что целились в попугая.
В это время какой-то человек, одетый как крестьянин из Абруцци, тронул Сальвато за плечо; тот обернулся и радостно вскрикнул.
Он узнал патриота, которого посылал к своему отцу.
— Видел ты его? — живо спросил Сальвато.
— Да, ваше превосходительство, — отвечал посланец.
— Что ты ему сказал?
— Ничего. Я передал ему ваше письмо.
— Что он сказал тебе?
— Ничего. Он передал мне вот эти три бусины из своих четок.
— Хорошо. Что я могу сделать для тебя?
— Предоставить мне как можно больше возможностей служить Республике, а когда все рухнет, дать умереть за нее.
— Как тебя зовут?
— Мое скромное имя вам ничего не скажет. Я даже не неаполитанец, хотя и прожил десять лет в Абруцци; но я гражданин того пока еще безвестного Града, который станет когда-нибудь столицей всего человечества.
Сальвато поглядел на него с удивлением.
— По крайней мере, оставайся с нами, — сказал он.
— Таковы мое желание и мой долг, — был ответ.
Сальвато протянул неизвестному руку; он понимал, что такому человеку нельзя предлагать иной награды.
Посланец вошел в форт, а Сальвато вернулся к Луизе.
— Вижу по твоему лицу, что есть добрые вести, возлюбленный мой Сальвато! — промолвила Луиза.
— Да, этот человек и вправду принес мне добрую весть.
— Этот человек?
— Взгляни на эти три бусины из четок.
— Вижу. И что же?
— Эти бусины говорят о том, что нас отныне стерегут преданное сердце и непреклонная воля и, какая бы нам ни грозила опасность, не следует отчаиваться.
— Кто же прислал этот талисман, кто столь счастлив, что внушает тебе такое доверие?
— Человек, одаривший меня любовью, равной той любви, что я питаю к тебе, — мой отец.
И Сальвато, имевший уже случай, как читатель, может быть, помнит, поговорить с Луизой о своей матери, впервые рассказал ей ужасное предание о своем рождении — то, что он рассказывал шести заговорщикам в вечер своего появления во дворце королевы Джованны.
Сальвато уже заканчивал свою повесть, когда внимание его привлекли маневры английского фрегата «Sea-Horse», которым, как было сказано выше, командовал капитан Болл. Фрегат этот, стоявший на якоре против военной гавани, описывал теперь широкий полукруг перед Кастель Нуово и Кастель делл’Ово, приближаясь к Мерджеллине, то есть как раз к тому месту, где лаццарони, спустившиеся с Вомеро, творили только что описанную расправу в Доме-под-пальмой и в особняке герцогини Фуско.
Когда молодой человек поглядел в подзорную трубу, ему показалось, будто англичане выгрузили четыре пушки крупного калибра и выставили батарею у Виллы — в месте, известном под названием Тюильри.
Через два часа в конце Кьяйи началась сильная канонада и ядра стали впиваться в стены Кастель делл’Ово.
Узнав, что лаццарони прошли через Вомеро к Мерджеллине, кардинал тем же путем послал им подкрепление, состоящее из русских и албанцев, а капитан Болл привез им пушки, которые можно было поднять вверх по улице Инфраската и спустить вниз по Вомеро.
Именно эта батарея и обстреливала Кастель делл’Ово.
Теперь, когда санфедисты захватили этот новый пункт, патриоты оказались окружены со всех сторон и легко было понять, что новая батарея, надежная опора санфедистов, может нанести Кастель делл’Ово величайший урон.