Сан Феличе Иллюстрации Е. Ганешиной, стр. 296

— Кто умрет первым? — спросил офицер.

— Я! — вскричал старик.

— Сударь, — заговорил Андреа, — вы получили распоряжение расстрелять нас одного вслед за другим?

— Нет, гражданин, — ответил офицер, — я не получал на этот счет никаких инструкций.

— В таком случае, если вам все равно, мы просим вас о милости, расстреляйте нас одновременно.

— Да, да, — послышалось пять или шесть голосов из конвоя. — Это мы можем для них сделать.

— Вы понимаете, гражданин, — сказал офицер, облеченный столь тягостной миссией, — я сделаю все, что могу, чтобы облегчить ваши последние минуты.

— Они согласны! — радостно воскликнул старый Беккер.

— Да, отец, — откликнулся Андреа, обнимая старика за плечи. — Не будем же задерживать этих господ, проявивших к нам такую доброту.

— Нет ли у вас какой-нибудь последней просьбы или распоряжения? — спросил офицер.

— Никаких, — ответили осужденные.

— Ну, тогда приступим, раз уж так надо, — пробормотал офицер. — Но, клянусь кровью Христовой, нас заставляют делать грязную работу!

Тем временем осужденные прислонились к стене, причем Андреа все так же держал руку на отцовском плече.

— Удобно ли мы встали, господа? — спросил молодой Беккер.

Офицер кивнул утвердительно.

Потом он повернулся к своим людям:

— Ружья заряжены?

— Так точно.

— Тогда становись! Действуйте побыстрее и старайтесь причинить им поменьше страданий, — это единственная услуга, которую мы можем им оказать.

— Спасибо, сударь, — сказал Андреа.

Дальнейшее произошло с молниеносной быстротой.

Одна за другой раздались команды: «Ружья наизготовку! — Целься! — Огонь!»

И прогремел залп.

Все было кончено!

Патриоты Неаполя, увлеченные примером парижских республиканцев, совершили одно из тех кровавых деяний, на которые лихорадка гражданской войны обрекает самые благородные натуры и самое святое дело. Под тем предлогом, что надо отнять у горожан всякую надежду на прощение, а у бойцов — малейший шанс на спасение, они позаботились, чтобы струя крови пролегла между ними и милосердием короля; то была ненужная жестокость: ее даже нельзя оправдать необходимостью.

Правда, то были единственные жертвы. Но их достало, чтобы запятнать кровью доселе безупречные одежды Республики.

CXLVI

ДЕНЬ 13 ИЮНЯ

(Продолжение)

В тот самый миг, когда пали, сжимая друг друга в объятиях, отец и сын Беккеры, сраженные одним и тем же залпом, Бассетти принимал командование над войсками в Каподикино, Мантонне — над войсками в Каподимонте, а Вирц — над войсками близ моста Магдалины.

Улицы были пусты, зато на всех стенах фортов, на всех балконах домов толпились зрители, пытаясь кто невооруженным взглядом, кто в подзорную трубу разглядеть то, что вот-вот должно было произойти на обширном поле сражения, простиравшемся от Гранателло до Каподимонте.

Между Торре дель Аннунциата и мостом Магдалины по морю растянулась вся маленькая флотилия адмирала Караччоло, держа под прицелом два вражеских судна: «Минерву», где распоряжался граф Турн, и «Sea-Horse», под командованием капитана Болла — того самого, кого мы видели вместе с Нельсоном на пресловутом званом вечере, когда каждая придворная дама сочиняла по стиху, а все строки, соединенные вместе, составили акростих «Каролина».

Послышались первые ружейные выстрелы, и со стороны малого форта Гранателло появились первые облачка дыма.

То ли Чуди и Шьярпа не получили приказа кардинала, то ли замешкались с его исполнением, но только Панедиграно со своим отрядом из тысячи каторжников оказался на месте условленной встречи один; все же он смело двинулся к форту. Правда, увидев этот отряд, оба фрегата поддержали его, открыв огонь по Гранателло.

Сальвато вызвал пятьсот добровольцев и ринулся в штыки на этот разбойничий сброд; он врезался в гущу, рассеял их, перебил сотню человек и отступил за стены форта, имея всего лишь несколько раненых, под градом снарядов с обоих кораблей.

Когда кардинал прибыл в Сомму, ему доложили о провале операции.

Более удачливым оказался Де Чезари. Он точно следовал указаниям Руффо, но, узнав, что замок Портичи плохо охраняется, а окрестное население стоит за кардинала, пошел приступом на Портичи и овладел замком. Этот пункт был важнее, чем Резина, поскольку он надежнее закрывал дорогу.

Де Чезари послал к кардиналу доложить о своем успехе и просил новых указаний.

Руффо приказал ему укрепиться как можно надежнее и отрезать Скипани путь к отступлению; на подмогу он послал тысячный отряд.

Именно этого и опасался Сальвато. С высоты форта Гранателло он заметил значительное количество солдат, которые приближались к Портичи, обогнув подножие Везувия; он слышал беглый ружейный огонь; затем, после короткой схватки, пальба прекратилась.

Ясно было, что дорога на Неаполь перерезана, поэтому молодой генерал настоятельно потребовал от Скипани, не теряя ни минуты, прорваться сквозь вражеские ряды и ускоренным маршем двинуться обратно к Неаполю; его полутора-двухтысячный отряд должен был по пути преодолеть любые преграды и под прикрытием форта Вильена стать на защиту подступов к мосту Магдалины.

Но Скипани, плохо осведомленный об обстановке, заупрямился: он ожидал противника со стороны Сорренто.

Громкая канонада со стороны моста Магдалины возвестила о том, что кардинал начал наступление на город именно оттуда.

Если бы Неаполь продержался хоть двое суток, если бы республиканцы сделали большое усилие, они могли бы извлечь выгоду из позиции кардинала: желая отрезать Скипани, он сам оказался бы меж двух огней.

Но для этого требовалось, чтобы какой-нибудь мужественный, умный и волевой человек, невзирая на все препятствия, отправился в Неаполь и оказал давление на республиканских вожаков.

Положение было затруднительное. Сальвато мог бы сказать, как Данте: «Если я останусь, кто же пойдет? Если я пойду, кто останется?»

И он решил пойти, посоветовав Скипани не покидать укрепленную позицию до получения решительного приказа из Неаполя.

В сопровождении верного Микеле, заверившего молодого генерала, что он, Микеле, здесь не нужен, зато может оказаться весьма полезным на неаполитанских улицах, Сальвато прыгнул в лодку, направился прямо к флотилии Караччоло, открыл адмиралу свой план, который тот одобрил, и, проплыв под дождем ядер и гранат сквозь линию военных судов, велел грести к Кастель Нуово и высадился у Мола.

Нельзя было терять ни минуты. Друзья обнялись. Микеле пустился во весь дух к Старому рынку, а Сальвато поспешил в Кастель Нуово, где заседал совет Директории.

Связанный долгом, он поднялся прямо в зал заседания и изложил членам Директории свои соображения. Его план снискал всеобщее одобрение.

Но все знали, какая упрямая голова у Скипани, знали, что он признает только приказы Вирца или Бассетти, его непосредственных начальников. Поэтому Сальвато был направлен к Вирцу, сражавшемуся у моста Магдалины.

Молодой человек перед уходом забежал к Луизе и застал ее почти умирающей, но появление возлюбленного согрело ее, как солнечный луч, и вернуло к жизни. Сальвато обещал Луизе еще раз повидаться с нею перед возвращением на поле битвы и, вскочив на свежего коня, пустил его галопом по набережной к мосту Магдалины.

Там шло сражение. Противников разделяла узкая речушка Себето. Две сотни людей, засевших в громадном здании Гранили, стреляли из всех окон.

Кардинал, легко различимый в своем пурпурном плаще, сидя верхом на коне, под шквальным огнем отдавал команды, как бы показывая своим людям, что он неуязвим для пуль, свистевших у него над головой, и для гранат, взрывавшихся под копытами его лошади.

И, гордые тем, что они умирают на глазах такого вождя, уже различая внутренним взором райские врата, широко растворяющиеся перед их душами, санфедисты, атаки которых отражались, снова и снова шли на приступ.