Сан Феличе Иллюстрации Е. Ганешиной, стр. 127

Появление его величества было встречено бурными рукоплесканиями.

Его величество позаботился о том, чтобы донесения генерала Макка, если таковые поступят, были пересланы ему из дворца Фарнезе в театр Арджентина, а управляющий театром, предупрежденный заранее, был готов к тому, чтобы поднять занавес и в парадном наряде объявить со сцены, что французы изгнаны из Папской области.

Слушая шедевр Чимарозы, король не в силах был преодолеть своей рассеянности. Вообще довольно равнодушный к музыке, он в этот вечер и вовсе не воспринимал ее; ему все слышалась утренняя пальба, и он был гораздо внимательнее к тому, что происходит в коридоре, чем к оркестру и певцам.

По окончании «Matrimonio segreto» занавес опустился под восторженные крики всего зала; вызывали кастрата Веллути, который, хоть ему перевалило уже за сорок и лицо его было все в морщинах, по-прежнему с большим успехом играл роль влюбленной; скромно, с веером в руке, потупив глазки и притворяясь, будто весьма смущен, он сделал перед публикой три реверанса, а тем временем два лакея в парадных ливреях внесли в королевскую ложу столик, на котором стояла пара канделябров с двадцатью свечами каждый, а между канделябрами — огромное блюдо с макаронами, увенчанное аппетитным слоем помидоров.

Теперь настала очередь короля дать представление.

Его величество подошел к краю ложи и с обычными ужимками объявил римской публике, что она будет иметь честь увидеть, как король ест макароны на манер пульчинеллы.

Римская публика, не столь непосредственная, как неаполитанская, встретила такое объявление довольно сдержанно, но король сделал жест, как бы говоря: «Вы не представляете себе, что вы увидите, а вот увидите — так послушаем, что тогда скажете».

Потом, обернувшись к герцогу д’Асколи, Фердинанд заметил:

— Мне кажется, тут против меня какая-то интрига.

— Значит, вашему величеству придется восторжествовать еще над одним врагом, — ответил царедворец, — и пусть это вас не беспокоит.

Король улыбкой поблагодарил своего друга, взял в руку блюдо с макаронами, подошел к краю ложи, другой рукой перемешал макароны с помидорами, открыл непомерно большой рот и той же рукой, пренебрегая вилкою, затолкал в глотку такую лавину макарон, что ее можно было бы сравнить лишь с каскадом в Терни, который Шампионне поручил генералу Лемуану защищать, когда к нему подойдут неаполитанцы.

При виде этого римляне, степенные и сохранившие высокое представление о монаршем достоинстве, разразились хохотом. Перед глазами у них был уже не король, а какой-то Паскуино, какой-то Марфорио, даже хуже того — оскский шут, пульчинелла.

Ободренный хохотом, который он счел за одобрение, Фердинанд уже опорожнил полблюда и, готовясь проглотить остальное, принялся за свой третий каскад, как вдруг дверь ложи распахнулась с грохотом, противным всем правилам этикета, так что король повернулся с поднятой рукой и раскрытым ртом, недоумевая, что за грубиян позволяет себе помешать этому важному занятию в самый его разгар.

Грубияном оказался не кто иной, как сам генерал Макк; но он был так бледен, так возбужден, так покрыт пылью, что при виде его, даже не спросив, с какими он вестями, король выронил блюдо и обтер пальцы батистовым платком.

— Неужели?.. — пробормотал он.

— Увы, государь!.. — отвечал Макк.

Они поняли друг друга.

Король бросился в аванложу, захлопнув за собою дверь.

— Государь, — сказал Макк, — я ушел с поля сражения, оставил армию, чтобы лично предупредить ваше величество, что вам нельзя терять ни минуты.

— Что же мне делать? — спросил король.

— Уехать из Рима.

— Уехать?

— Иначе французы могут оказаться в Абруццских ущельях раньше вас.

— Французы раньше меня в Абруццских ущельях?! Mannaggia san Gennaro! [80] Асколи! Асколи!

Появился герцог.

— Скажи остальным, чтобы оставались до конца спектакля, понимаешь? Важно, чтобы их видели в ложе и чтобы никто ни о чем не догадался, а сам поезжай со мной.

Герцог д’Асколи передал распоряжение короля придворным; те недоумевали, чувствуя, что происходит нечто неожиданное, но все же не подозревали всей истины; затем герцог вернулся к королю, который уже вышел в коридор, крича:

— Асколи, Асколи! Иди же, болван! Ты разве не слышал? Знаменитый генерал Макк сказал, что нельзя терять ни минуты, иначе сукины дети французы окажутся в Соре раньше нас!

LVI

ВОЗВРАЩЕНИЕ

Макк был прав, опасаясь быстрого продвижения французской армии: в ночь после сражения два авангарда, под командованием Сальвато Пальмиери и Этторе Карафа, уже вышли на дорогу в Читтадукале с расчетом, что один из них, миновав Тальякоццо и Капистрелло, дойдет до Соры, а другой, пройдя через Тиволи, Палестрину, Вальмонтоне и Ферентино, достигнет Чепрано и что, таким образом, они не допустят неаполитанцев в Абруццское ущелье.

Что же касается Шампионне, он, покончив со всеми делами в Риме, должен был выйти через Понтийские болота на дорогу в Веллетри и Террачину.

На рассвете, сообщив Лемуану и Казабьянке об одержанной накануне победе и приказав им двинуться на Читтадукале, чтобы соединиться с частями Макдональда и Дюгема и вместе с ними двинуться по дороге в Неаполь, Шампионне с шеститысячным войском направился в Рим, прошел за день двадцать пять миль, сделал привал в Ла Сторте, а на другой день, в восемь утра, оказался у Народных ворот, вступил в Рим под приветственные залпы, раздававшиеся из замка Святого Ангела, проехал по левому берегу Тибра и добрался до дворца Корсини, где, как ему и обещал барон Райзак, нашел все свои вещи нетронутыми. В тот же день он приказал расклеить следующее воззвание:

В тот же день в Риме было восстановлено республиканское правительство; консулы Маттеи и Дзаккалоне, так чудесно избежавшие смерти, вступили в свои прежние должности, а на месте могилы Дюфо, разрушенной, к позору человечества, римским населением, воздвигли саркофаг, в котором не было благородных останков (они были выброшены псам), и просто начертали это доблестное имя.

Как и объявил Шампионне, неаполитанский король бежал. Но, поскольку некоторые стороны его причудливого характера остались бы неизвестны, если бы мы ограничились сообщением об этом факте, как это сделал Шампионне в своем воззвании, мы просим у читателей позволения сопутствовать королю в его бегстве.

У подъезда театра Арджентина Фердинанда ждал экипаж, и король бросился в него вместе с Макком, крикнув д’Асколи, чтобы тот присоединился к ним.