Искатель. 1980. Выпуск №1, стр. 16

Она сняла камешек со своего светлого платья, достала какое-то необыкновенно широкое полотнище, ослепительно белое, пушистое, но разодранное в клочья, как парус в бурю, — сквозь дыры я видел угасший закат. Вытерла шею, прикоснулась к волосам большим гребнем, подняла с земли круглое металлическое зеркало, заколола волосы лиловым цветком и легла на теплый песок. Медленно подняла колени и опять стала сгребать камешки и песок. Потом повернулась на бок и, закрыв голову руками, как-то странно зажав шею запястьями, уткнулась в песок и застыла. Мне казалось, что она крепко закрыла при этом глаза и вслушивалась в слабые звуки моря, может быть, в шорох кустов за голой прибрежной полосой. Сильный порыв ветра изогнул зеркало лагуны, измял его. Вода тотчас стала темной, свинцовой. Валентина быстро встала и побежала за улетающим от нее платьем. Догнала и наступила ногой. Вернулась к тому месту, где лежала на спине, где остались гребень с раковинами и зеркало с коралловой ручкой. Расчесала волосы, опять заколола их цветком, расставила ноги и с минуту стояла под ветром, медля, уступая его давлению и снова выпрямляясь, закрыв глаза. Быстро накинула платье, побежала по берегу, по сырому песку у самой кромки воды. Уронила туфли, нагнулась, подняла, улыбнулась чему-то.

Надела мокрые туфли и пошла, оставляя следы от каблуков, а ноги согнуты в коленях, и губы синие от холода, и на плечах парус разорванного белого полотнища — наверное, последний крик пляжной моды.

Я вышел из-за камня. Окликнул ее. Она посмотрела в мою сторону. Но не улыбнулась и не сказала ни слова. Глаза серые, серьезные, губы синие… Потом пошла вдоль берега. Я пошел за ней следом. Она вдруг испугалась, прибавила шагу, побежала. Впереди мелькало светлое платье и длинные светло-бронзовые ноги, уносившие ее от меня.

…Мы бежали молча, точно был у нас с ней такой уговор. Ее ноги упруго вдавливали песок в тридцати метрах от меня. Ей тяжело стало бежать на каблуках, она скинула туфли. Пока она это делала, я приблизился к ней почти вплотную. Теперь я слышал ее дыхание, она устала. Она повернула к воде, где песок был плотнее. Мы оба задыхались. Я срезал угол и дотронулся до ее платья, из груди ее вырвался едва слышный грудной звук, точно она говорила себе: «Ну же!» — и она выскользнула. Если бы у нее не было таких глаз, серых, больших, испуганных, я не побежал бы за ней. Ноги плохо слушались ее, она стала загребать песок. Я нагнал ее. Она вскрикнула. Я поднял ее на руки. Она казалась неимоверно тяжелой.

Кружевной воротник ее платья был смят, она принужденно улыбнулась синими большими губами, как будто только сейчас узнала меня… Поднялся ветер. В ушах зазвучала какая-то протяжная незатейливая мелодия. Ей повезло: она нашла звучащую песчинку. Я начал спотыкаться, ноги подгибались от усталости. Она снова улыбнулась и сказала:

— Отпустил бы ты меня, а?..

Ее голос звучал неестественно, я не узнавал его и по-прежнему брел по пляжу, держа ее на руках. Тогда она сделала беспомощную попытку освободиться и выскользнуть. Я удержал ее, но в следующую минуту наткнулся на камень. Я присел. Опять налетел теплый порыв ветра, он погнал темные волны и зашумел в ушах. По движению ее губ я догадался, что она сказала:

— Я нашла звучащий песок… пока ты спал.

— Я знаю. Только я не спал, а смотрел, как ты купалась. Тебе было страшно?

— Да… но я сказала себе: «Нужно, хочу» — и уплыла за лагуну.

— А потом?..

— Потом стало легко… и ты напугал меня. Ты был похож на дикаря. И бежал за мной. Я не умею бегать, — чистосердечно призналась она.

Она говорила почти машинально, тихо и искренне, а я смотрел на нее, и от неловкости она продолжала что-то говорить. Я слышал ее голос, но не мог запомнить ни слова…

Поющая песчинка

Поющая песчинка в ладонях Валентины монотонным голосом полеко рассказчика с тихоокеанского острова — поведала легенду.

…В час заката над радужно сиявшим морем, над бирюзовыми облаками взошла голубая звезда. Лучи ее упали на соломенную крышу новой хижины: много дней строили ее смуглокожие юноши деревни, а темноглазые девушки плели циновки — дар молодым. И звезда скрылась ненадолго в закатном облаке, чтобы подремать в последний раз и потом пойти по ночному небу. Во сне она видела новую крышу, блестевшую как золото, и слышала песни, которые будут петь завтра в честь Капуа, девушки из долины вулканов, что придет в эту хижину.

У Капуа был нарядный венок, сплетенный из живых цветов, на тонкой шее звонкое ожерелье, на груди тугая повязка, у нее проворные ноги и красивые руки, рассказывала песчинка.

…Вечером в долину спускается юноша, он улыбается звезде-покровительнице. Зовут его Меа. Капуа ждет его у огня, она протягивает руки и получает подарок — сеть, полную разноцветных рыб. Ему хочется рассказать о Капуа вслух, спеть о ней песни, передать, как загадочна она в этом круге света от ночного огня, как строен ее силуэт, который он заметил издалека, с гребня горы, с ее могучей спины, лежащей на пути к лагуне. Странный образ всплывает в его памяти. Пэле! Богиня вулканов! Недоступная, высокая, огненно-порывистая, чьи волосы — багряные тучи, а тело — горы и потоки лавы.

— Мой привет тебе, Пэле! — восклицает Меа.

— Молчи, — шепчет Капуа, — ты смеешься над богами.

— Нет, я ошибся, — говорит юноша, — ты затмила Пэле красотой! Прости.

— Нет, не бывать нашему счастью, — потупясь повторяет Капуа, — ты слишком дерзок. Пэле не простит нам этого.

— Пэле спит, успокойся.

Но в глубине кратера звезда-покровительница уже заметила разгорающуюся искру, Пэле услышала. Из глубоких недр горы, наполненных жидким багровым огнем, вырвались удушливые клубы дыма. Спина горы содрогнулась как от лихорадки. Застонал лес на ее гребне. Из глубокой раны земли выплеснулась лава. Она превращала деревья и зелень в черные скелеты, прохладные склоны — в раскаленную печь, облака — в окровавленные клочья.

Меа и Капуа бежали что было сил, и под их ногами дымилась трава, а сверху на головы их сыпался горячий пепел. Вслепую, ощупью добрались они до реки, и обожженные пальцы коснулись мокрого песка. Меа искал пирогу и не мог найти ее. Жар прибывал как вода в половодье. От реки шел пар, и Меа в отчаянии запрокинул голову, пытаясь найти голубую звезду. Небо было черным и дымным. Но один-единственный луч звезды все же прорвался сквозь тучи. Он посеребрил горизонт и указал Меа корму пироги, качавшейся на волнах. За мгновение до того, как жидкий огонь подступил к самому берегу, юноша и девушка вскочили в лодку и ударили веслами. За ними лава загородила реку, и плотина не пропустила ни капли воды, но с оставшейся в реке водой они добрались до морского берега и поплыли к другому острову искать новую родину.

Через день звезда появилась на бархатном вечернем небе, на своем обычном месте. Только блеску у ней поубавилось, потому что она обломила свой самый яркий луч, когда пробивалась через тучи пепла и дыма. Гневная Пэле увидела звезду и сбросила ее с неба.

Звезда ударилась о поверхность моря. Струйка белесого дыма затрепетала над поверхностью лунных вод и исчезла. Звезда, кувыркаясь, плыла в синей воде и остановилась лишь тогда, когда зацепилась за острый край рифа. Над ней раскачивались коралловые деревья с кружевными листьями, а рыбы, сверкавшие тысячами красок, медленно плавали вокруг, и в их больших глазах светилось любопытство. Волны укачивали впавшую в немилость звезду.

В один из дней поднялся гигантский вал из тех, что, подойдя к берегу, вырастают выше пальмы. Он вынес звезду на берег и засыпал ее песком.

Никто не знает, сколько времени покоилась она на берегу. Наконец на том самом месте в ясный солнечный день под сверкающим взором неба из земли поднялся восхитительный куст с блестящими серебряными листьями. И на нем вдруг раскрылись тысячи белых лепестков. Так родился цветок Наупака. Но одного лепестка на нем все же не хватает — того, который когда-то был звездным лучом. Вот что рассказала песчинка голосом полеко.