Посланник, стр. 17

— Да все хорошо, устал я. Восемь верст прошагал за ночь-то, — он уставшими и сонными глазами смотрел на жену и в который раз думал: «Я люблю тебя больше жизни и никому не дам в обиду». Это было для него, как молитва. Только вслух он этого никогда не произносил.

Елена перехватила его руку и посмотрела на колечко.

— Откуда?

Он устало вздохнул и рассказал жене о приобретении кольца. Тут при упоминании Пахома Елена быстро встала и начала перебирать посуду. Она не знала, как сказать мужу о трагической вести.

— Степан, — она теребила рушник, — был нынче Ярмол-цыган.

— Ну, неужель принес обещанное? — Степан сел к столу, и Елена стала поспешно накрывать. Тарелка с грохотом выпала из дрожащих рук Елены. Степан, отстранив ее, наклонился помочь собрать жене осколки. Она стояла и смотрела на мужа. Она понимала, как много значил для Степана человек, которой умер сегодня. Поэтому-то не могла собраться с силами и рассказать ему. Она присела рядом и взяла его за руку.

— Степан… — он отложил черепки. Дрожащие руки жены заставили его посмотреть на нее, — Степан, утром сего дня… Пахом… — она платком закрыла глаза и заплакала.

— Что? Что с Пахомом? Говори! — он тряс руку Елены. Потом, видно, вспомнив о беременности, обнял Елену и сказал:

— Вот и остались мы с тобою совсем одни, милая, — он опустил голову на плечо жены и заплакал. Долго сидели они и оплакивали своего единственного, ставшего им родным, человека.

Поутру Степан оставил жене колечко и сам пошел в поместье, где проживал Пахом. По дороге он забрел на Черные болота, да там и сгинул. Спустя неделю нашли его рукавицу, зацепившуюся за сук дерева, растущего у края болота. Никто и подумать не мог, что Степан, сам вытащивший столько народу из леса и болота, помогавший всем отыскать дорогу днем и ночью, мог сам так погибнуть.

«Чего оберегался, от того и сдался», — говорил народ. Елена, оставшись одна — ребенок вот-вот должен появиться на свет, — решила уехать в монастырь, откуда забрал ее Степан. Игуменья Христина приняла Елену и обещала позаботиться о ней и ребенке.

* * *

— Ты знаешь, что получено письмо Меншикова? Государь Петр Алексеевич принял императорский титул! — возбужденно говорил Сашка Брянцев мрачному командиру своему Никите Преонскому. Ему же было не до того. До Никиты только-только долетела печальная весть о кончине его матери.

За время войны со Швецией Никита вполне заслуженно получил звание командира бомбардирской роты. Он делал все ради Родины и в память о своем деде и отце. Преонский надеялся по приезде увидеть родных и близких и присутствовать с лучшими друзьями своими и милой Оленькой на празднике, устроенном императором.

— Никита Антонович, я слышал, что вы под прямое командование Кропотова намерены перейти. Так ли это? — не унимался любопытный Сашка — казалось, он не знал усталости даже после десяти верст конного и пешего перехода.

— Это, Сашка, не твое дело. А если и перейду, тебя я не оставлю, — он дружески похлопал Сашку по плечу. Все больше нравился Никите этот молодой и храбрый солдат.

— Служу царю и Отечеству… и Никите Преонскому! — шутливо произнес Сашка и погнал Красавку свою быстрее ветра к передним обозам. Никита лишь погрозил ему пальцем вослед.

Никита для Сашки Брянцева был вместо погибшего брата. Смелый был парень Егор, все очень переживали за смерть его и беспокоились насчет Сашки, ведь братья были так привязаны друг к другу. Но Никите удалось вызволить Сашку из отчаяния и горя, заменив ему брата.

Уже вечерело, когда отряд Никиты Преонского, состоящий из тридцати человек, въехал в лес.

— Разреши сказать, командир? — попросил Никиту его тезка Никита Кузнецов, который был старше своего молодого командира на два десятка лет, но Преонский до сих пор не мог привыкнуть к своему положению в отряде. Первое время ему было неловко, когда к нему обращались или спрашивали какого-нибудь разрешения. Потом именно Кузнецов объяснил ему, что значит быть командиром. Отряд хорошо принял молодого Никиту Преонского, и каждый пытался ему чем-то помочь, особенно после смерти Егора Брянцева, когда Никите нелегко пришлось с Сашкой.

— Говори, — Никита никогда не превышал своих полномочий и всегда уважал старших по возрасту.

— Люди устали, им надо бы отдохнуть. Мы в своей стороне, уже и бояться отныне нечего, — Кузнецов устало гладил коня по холке и постоянно оглядывался. В отряде очень много раненых. Они могут выпасть с лошади или попросту заблудиться, что немудрено в такой тьме. Кузнецов за всем следил, тем самым облегчая жизнь Никите.

— Хорошо, отдай приказ от моего имени, разбить лагерь на ночь, а я еще проеду немного с Сашкой. Осмотрю места. Сашка-а-а!!! — громко крикнул Никита.

Минут через сорок, когда Никита отдал приказания насчет ночевки и ужина, он еще раз призвал Сашку зычным голосом. Никита не мог понять, почему все над ним хитро посмеиваются.

«Опять, наверное, что-нибудь не так у меня выходит, вот и хохочут постоянно, нет чтобы помочь». И он, разозлившись на подчиненных, крикнул на весь лес:

— Сашка-а-а!

— Я тут, — раздался неуверенный голос Сашки за спиной Никиты.

— Что с тобой? Что невесел? — спросил Никита, глядя в тревожные глаза своего «брата».

— Красавка пала, — упавшим голосом сообщил Сашка. Никиту эта новость тоже расстроила.

— Ну что ты раскис, как девка? — Никите стало искренне жаль Сашку.

— Ее мужики зарезать успели, — чуть не плача продолжил Сашка.

«Ах, вот в чем причина их смеха! Ну и умники!»

— Вот и славно! Вот видишь, ежели б не Красавка, сидели б сейчас голодными, а ты, считай, накормил весь отряд. Ладно, не переживай, найдем тебе лошадь, а как до дома доедем, я тебе свою подарю! — сказал Никита. У Сашки аж глаза заблестели.

Конь Никиты вызывал зависть почти у всех солдат. Ведь Бравый был подарен Никите самим императором. А у него в конюшне содержались только породистые лошади, и мало кому выпадала честь получить одну из них в подарок.

— Не шутите, Никита Антонович? — с недоверием спросил Сашка.

Никита лишь усмехнулся и, потрепав курчавую голову Сашки, ответил:

— Я не шучу. А ты собирайся, возьми пока лошадь Кузнецова, и мы с тобой немного осмотрим места, — сказал Никита, ошалевшему от радости Сашке.

— Слушаюсь! — Сашка выпрямился и, козырнув правой рукою, кинулся искать Кузнецова.

Глава 14

Никита страшно устал. Голова уж на плечах не держалась от пятидневного перехода с двумя нападениями. Он переживал за раненых и больных. Самое тяжелое для Никиты — это видеть, как молодые солдаты теряют разум после всего увиденного на берегах Ботники. Он бы и сам не выдержал, если бы не Остерман. Служа при нем, Никита узнал от него о всех последствиях войн, катастроф и болезней и знал, как можно избежать хотя бы отчасти ранящих душу впечатлений. И ему пришлось всю теорию Остермана самому применять на практике.

Никита и Сашка ехали по темному и тихому лесу. Никите вспомнились матушкины сказки, рассказанные ему в детстве. Именно такие леса он представлял себе, когда ребенком слушал материнские рассказы. В таких лесах жили ведьмы, черти и вся остальная нечисть. Он даже усмехнулся, вспомнив слова одного пленного шведа:

«Вы никто, — говорил тот, — вы демоны и черти, губящие честный народ».

Смешно. Ведь они сейчас и вправду похожи на лесных демонов. Уставшие, грязные, злые и голодные.

— Митька Кривой ручей нашел, хороша водица! — сказал Сашка.

— Мне думается, что знаю я это место. Воздух здесь особенный, — поведал Никита, принюхиваясь. Сашка последовал его примеру.

— Россия, — ответил он на догадку Никиты. Они соскочили с коней и пошли пешком. Луна ярко осветила лесную обитель.

Никита и Сашка на миг остановились, завороженные красотой и покоем леса. Давно их уши не услаждала благодатная тишина. Захотелось упасть под первое попавшееся дерево и уснуть крепким молодецким сном.