Я — вор в законе: Мафия и власть, стр. 61

— Кому-то приходится платить, кто-то боится компромата… Но большинство не обязаны ничем — просто им известны мои взгляды на то, как должна дальше развиваться страна.

— Стало быть, вы и политики не чуждаетесь, — сказал премьер. — Если вы лоббируете во властных структурах свои экономические интересы, то это уже политическая деятельность, но если вы лоббируете свои политические взгляды, то это политическая деятельность в самом чистом виде.

— Трудно с этим спорить, — осторожно ответил Варяг. Они подошли к столу. Хозяин, налив себе бокал «Оджалеши», не спеша, с расстановкой произнес тост («За то, чтобы в России удавалось только то, что делается на благо России»), а затем так же не спеша обошел присутствующих, чокнулся и перекинулся парой слов с каждым, порекомендовав со знанием дела то или иное блюдо, и лишь после этого вернулся к Варягу. Тот первым делом пододвинул ему стул и сам уселся рядом. Премьер поблагодарил, чокнулся с Варягом, отпил глоток и сказал со вздохом:

— Какое дивное вино — его вкус напоминает молодость. — Премьер усмехнулся, помолчал, отпил еще вина и продолжал: — Я вот что хотел вам сказать, Владислав Геннадьевич… Вы как-то не похожи на человека, который занимается политикой, но для которого вся политика сводится к интригам в верхах. Такая политическая деятельность для вас мелковата. В то же время вы не производите впечатления болтуна, который еще не успел ничего сделать, а уже кричит на каждом углу о своих действиях и замыслах. В последнее время я замечаю поразительную синхронность политических настроений в разных концах России. Что бы это могло значить?

И так как Варяг выжидательно молчал, премьер продолжил:

— Есть у меня такое чувство, что некие люди — и, возможно, во главе их стоит некий лидер, — обладающие обширными возможностями в разных регионах страны, развернули политическое движение, которое постепенно набирает силу. Оно еще не вышло на свет, потому что недостаточно окрепло, чтобы впрямую побороться с властью. Люди, которые в нем участвуют, возможно, еще не сознают, что составляют единое движение. Однако в их действиях уже сейчас можно проследить единую волю. — Премьер усмехнулся. — А значит, эта единая руководящая воля существует. Она может действовать не прямо, через многие посредствующие звенья, но она есть и представлена конкретными людьми из плоти и крови.

Хозяин дачи умолк и пытливо посмотрел прямо в глаза Варягу. Тот хотел было что-то сказать, но премьер остановил его:

— Я не требую от вас никаких признаний. К тому же я вполне могу ошибаться. Но даже если мои догадки относительно вас справедливы, то я прекрасно понимаю, что вы не вправе их подтвердить. В любом случае мы должны полагаться друг на друга, поскольку придерживаемся сходных взглядов на будущее страны и на пути движения к этому будущему. С этого дня вы получите возможность связываться со мной напрямую, где бы я ни находился. Можете рассчитывать на мою помощь при решении всех тех проблем, которые мы сегодня обсуждаем. Учтите, — премьер наставительно поднял палец, — это означает, что вам через меня будут помогать множество и других людей — весьма влиятельных, умных и талантливых. Свое кресло я могу потерять в любой момент, и думаю, что скоро и в самом деле его потеряю, но вот друзья, к счастью, всегда остаются с нами. Они всегда придут на помощь. От нас требуется только одно — не опускать рук и не сдаваться.

ГЛАВА 33

Слава Парфенов был счастлив. В самые дорогие столичные магазины он заходил как к себе домой, хозяйским взглядом окидывал красивых девушек. В самом дорогом заведении он мог себе позволить между делом выпить кружку пива, подзывая официанта неподражаемым хозяйским жестом. Слава овладел столицей быстро и без особых усилий, в то время как многие другие тратили и тратят на это лучшие годы жизни. Весь секрет состоял в его умении делать правильную ставку. Для Славы тараном для проникновения в Москву, в эту неприступную крепость, послужили наркотики.

В Душанбе русская семья Парфеновых (родители- инженеры и вчерашний школьник Слава) голодала в самом буквальном смысле этого слова. Когда-то интернациональное население душанбинских новостроек, создав отряды самообороны, сумело защитить себя от банд погромщиков, состоявших из таджикской молодежи, в основном сельской. Погромщики кричали о защите ислама и родной культуры, а сами желали пограбить горожан, которых они считали богачами, попробовать их женщин, казавшихся такими красивыми, а в идеальном случае и вселиться в их дома, такие светлые и удобные. Изнеженные горожане дали, однако, такой свирепый отпор, что в погромах с тех пор никто даже и не помышлял. Однако если с насилием русскоязычному населению удалось справиться, то победить голод им не удалось. Несмотря на разгром исламистов, на дружбу с Россией и на присутствие российских войск, жить некоренному населению, и в том числе семье Парфеновых, становилось все труднее и труднее. Таджикам тоже приходилось нелегко, но они все же могли найти себе работу и не подвергались опасности в повседневной жизни. Любой начальник-таджик при наличии даже самого способного безработного русского все равно нанимал таджика — лучше представителя своего клана, а еще лучше — родственника. Таким образом, при отсутствии каких-то заметных эксцессов на национальной почве выдавливание русскоязычных продолжалось, и главным его рычагом являлся голод. Однако семья Парфеновых и уехать не имела возможности: на контейнеры для перевозки вещей в Россию денег не было, за их душанбинскую квартиру они могли выручить лишь смехотворную по российским масштабам сумму, а самое главное, конечно, состояло в том, что в России их нигде не ждали.

Слава слушал все эти разговоры, перебивался случайными заработками, которых хватало разве что па хлеб, и изнывал от безысходности, когда вдруг встретил на улице бывшего одноклассника Джафара Касимова, сына правительственного чиновника средней руки. Приятели поздоровались, поговорили об одноклассниках, причем оказалось, что уехало чуть ли не полкласса, а затем Джафар задал вопрос, которого Слава ждал и боялся:

— Ты сейчас где?

Жизнь в стране, охваченной гражданской войной, давно приучила Славу не грубить, однако тут перед ним стоял его одноклассник, и он не выдержал и огрызнулся:

— А что, не видно? Помойкой заведую на рынке.

Однако Джафар не обиделся, а с улыбкой обнял Славу за плечи:

— Да ты не сердись, я не дурак, все понимаю. Ты в этом не виноват, просто жизнь так повернулась. Сволочь Горбачев, такую великую страну развалил, а теперь нигде порядка нет… Но что же делать, надо как-то выбираться из этого дерьма. Если мы сами себе не поможем, никто нам не поможет.

Джафар еще не перешел к делу, а Слава уже догадался, о чем идет речь. До него и раньше доходили слухи, что Джафар промышляет наркотиками, а его отец входит в узкий круг лиц, которые контролируют этот промысел в республике.

— Наркотики, конечно, нехорошее дело, — продолжал Джафар. — Но если есть люди, которым нужна дурь, то они ее достанут и найдутся люди, которые им ее продадут. Так почему же кто-то другой будет делать бабки, а мы будем хрен сосать?

Слава с готовностью поддержал Джафара. Как только он понял, куда клонится разговор, он уже решил на все согласиться — настолько измотали его нищета и полная безысходность. К тому же вхождение в могущественную структуру наркобизнеса влекло за собой не только хороший заработок, но и уважение окружающих, прочное общественное положение и защищенность. Слава оценил оказанное ему доверие — люди, вовлекаемые в наркобизнес, проходили строжайший отбор, каждая кандидатура всесторонне рассматривалась и обсуждалась. Как ни странно, Славе помогло то, что он был русским. Та структура, к которой принадлежал Джафар, сбывала наркотики в сибирских городах, однако теперь, по мнению руководителей организации, пришло время расширять обороты и выходить на необъятный московский рынок. Для этой цели следовало привлечь Новых людей, и предпочтительно русских, поскольку таджики, сколько бы они не маскировались, все равно резко выделялись среди москвичей, а это не вязалось с той строжайшей системой конспирации, которую постепенно разработали и внедрили наркодельцы. Частью этой системы сделался и Слава Ему выправили российские документы и московскую прописку, чтобы сделать его своего рода резидентом в столице.