Я — вор в законе: Мафия и власть, стр. 19

—

Просите, — сказал Варяг.

Дверь открылась, и в кабинет уверенно, но в то же время с почтительной улыбкой вошел пухлый розовощекий господин и, кланяясь, обратился к Варягу с приветствием:

—

Здравствуйте, Владислав Геннадьевич. Я Козицын, Леонид. Давно хотел познакомиться с вами.

—

Ну что же, здравствуйте? — поднялся навстречу гостю Варяг. — Чем же я привлек ваше внимание?

—

Загадочностью, — ответил журналист, приближаясь к Варягу и протягивая мягкую влажную руку. — Вы — известная личность, все о вас слышали, но парадокс в том, что толком о вас никому ничего не известно. Для меня же вы — в полном смысле слова герой нашего времени: человек, который сам себя сделал.

Варяг сдержанно возразил:

—

В конечном счете всякий человек сам себя делает. У каждого есть свои недостатки и свои преимущества — человек должен преодолевать первые и использовать вторые…

—

Вы прекрасно формулируете, — вставил гость. — Я бы с удовольствием сделал с вами интервью.

—

…Но если вы думаете, что мне никто не помогал, то вы, Леонид, ошибаетесь, — закончил Варяг свою фразу. — Помогали, и немало, и очень серьезно — с моей стороны было бы нечестно умалчивать об этом. А что касается интервью, то за чем же дело стало?

—

Прекрасно, тогда обговорим условия… — обрадовался журналист.

—

Что за условия? — изображая недоумение, переспросил Варяг. На самом деле он, конечно, прекрасно понимал, о чем идет речь.

Козицын, преодолев секундное замешательство, стал объяснять собеседнику свою мысль:

—

Видите ли, сейчас уже все понимают, что информация о данном конкретном человеке — это товар для этого данного конкретного человека. А любой товар стоит денег — это сказал еще Маркс…

Варяг хотел было заметить, что Маркс старался всуе не говорить таких пошлых вещей, но сдержался.

Журналист продолжал:

—

К тому же у меня есть начальство…

—

Я все понял, — прервал его Варяг, — и разделяю целиком вашу идею. Но сейчас я бы предложил не зацикливаться на этом интервью. Мне хотелось бы обсудить более долгосрочное сотрудничество. Речь пойдет об издании новой газеты.

Для Варяга в принципе не составляло трудности учредить не только одну газету, но и целый ряд изданий. Воровское сообщество контролировало множество предприятий, способных профинансировать любое периодическое издание. Загвоздка состояла в том, что сообщество вряд ли одобрило бы выделение денег просто на пропаганду неких политических идей — во всяком случае, на данный момент воры были к этому не готовы. Другое дело, если бы издание быстро стало приносить прибыль — тогда вопросов скорее всего не возникло бы. Но чтобы сделать газету прибыльной, требовались бойкие перья и профессионалы, знающие газетную кухню. Поэтому Варяг, не желая ходить вокруг да около, прямо заявил Козицыну о своем намерении основать газету и подобрать для нее сильный авторский коллектив.

—

Вы смотрите в корень, — заявил гость. — Сильные авторы сделают газету интересной, а там и реклама пойдет, и заказные статьи… Проблем нет, предложение очень интересно, и я готов к сотрудничеству. Если будут подходящие условия, то считайте, что я ваш.

—

Простите, под условиями вы что имеете в виду? — осведомился Варяг. — Уровень оплаты или что-то еще — направление газеты, например?

—

Да нет, зачем? — пожал плечами журналист. — Мы же профессионалы, наша задача в каждом направлении найти изюминку. Мне важно только одно, чтобы моя работа в вашей газете не препятствовала мне сотрудничать в других изданиях.

Варяг на некоторое время задумался. Он собирался говорить о принципах, которых должна придерживаться новая газета: защита национальных ценностей, борьба с расхищением национального достояния и тому подобное, однако перед лицом такой простодушной продажности все речи о принципах звучали бы крайне глупо.

Варяг улыбнулся краешком губ, вспомнив о разговоре, который он недавно вел с известным московским вором по прозвищу Саша Турок. Говорили о прессе — эта тема интересовала Варяга, а Турок, любивший вращаться среди писателей, артистов, журналистов и прочей богемы, рассказывал ему о своих знакомых.

—

Перечитывал недавно книжку про Ходжу Насреддина… — хвастался Сашка, любивший почитать книжки. — Знаешь, что считалось самой редкой вещью на Древнем Востоке?

—

Голубой верблюд? — вспомнил Варяг.

—

Точно, — с уважением посмотрел тогда на Варяга Турок. — Ну еще бы, кто я такой, чтоб тебя учить… Тогда короче, я так скажу: легче найти голубого верблюда, чем порядочного журналиста в Москве. За бабки что хошь напишут.

—

Может, тебе просто не везло, Сашок? — предположил Варяг.

—

Ну, пацанов из патриотических газет я не знаю, они на тусовки не ходят. И по-моему, все зануды, — пожал плечами Турок. — А прочие, которых я знаю, — все жулики и политические проститутки поголовно.

…Припомнив этот разговор, Варяг внимательно посмотрел на Козицына и подумал, что этот человек уж точно не является голубым верблюдом в мире журналистики.

—

Самый обычный верблюд, — пробормотал Варяг себе под нос.

—

Что? — переспросил Козицын, придвигаясь ближе к столу.

—

Ничего, — ответил Варяг. — К сожалению, мое время истекло. У меня дела. Приятно было познакомиться. И до свидания!

ЧАСТЬ II.

ГЛАВА 8

Потревоженный настойчивым звонком в дверь, Андрей Спиридонов подскочил на постели и ошалело огляделся. Комнату заливал бледный утренний свет.

—

Да что они, охренели, что ли, времени четыре утра! — ворчал Спиридонов, шлепая босиком к двери. Он посмотрел в глазок и в тускло освещенном коридорчике увидел хмурое лицо Коляна. Андрей издал восторженный возглас и принялся торопливо отпирать замки. Колян ввалился в прихожую, стуча зубами, и сразу потребовал чаю.

—

Б-р-р, холодно под утро, — буркнул он, — а на мне только эта рубашонка, и то не моя. Да и штаны, по правде говоря, тоже не мои.

—

А может, чего покрепче? — заикнулся было Андрей.

—

Вы что тут, бухать без меня приучились, а, Аспирин? — сурово взглянул на него Колян. — Придется завязывать, теперь не до этого будет. Много дел накопилось…

—

Я уж волноваться начал, — заговорил Андрей. — От тебя столько времени ни слуху ни духу, а как с тобой или с ребятами связаться, я не знаю…

—

И слава богу, Андрюха, — усмехнулся Колян. — Поэтому тебя и не вычислили. А ребят больше нет. Горыныча и Хорька замочили, и других десятка два полегло. Насчет остальных точно не знаю, но думаю, что гоже ничего хорошего. Я сейчас Гнилому попробовал позвонить, а там только определитель номера сработал, и все. Хорошо, что я из автомата звонил…

—

А что стряслось-то, Колян? — спросил Спиридонов. Глаза его округлились от испуга. — Ведь такая могучая бригада была!

—

Она и осталась, — возразил Колян. Он обращался теперь и к другим бойцам, которые, продрав глаза, в одних трусах возникли в дверях кухни и теперь слушали рассказ бригадира. — Мы ведь живы, а значит, и бригада жива. Нас предали, мы понесли потери, но окончательно уничтожить нас не смогли. Посмотри на меня — я жив-здоров, а ведь побывал у них в лапах, валялся на полу, прикованный к трубе, и били меня, и всякой дрянью обкалывали…

При упоминании об уколах Колян прикусил язык: бойцы могли догадаться, что речь идет о «сыворотке правды», и поинтересоваться, не сболтнул ли чего лишнего их бригадир своим мучителям. К счастью, на эти слова никто не обратил внимания, и Колян продолжал:

—

За троих наших я уже отомстил. Меня трое охраняли. Я всех троих замочил и ушел. Это ихние шмотки на мне — мои все в кровище были. Я одному башку отрезал и поставил на стул в прихожей против двери — передал свой прощальный привет. Пусть знают, суки, с кем связались. Но главная моя месть впереди: за свои страдания я этого Варяга заставлю пострадать да помучиться. И уже знаю — как!