Земля войны, стр. 92

– Нет, – сказал младший брат.

– Джамалудин, – проговорил Заур, – я знаю, что ты был в сговоре с Хангериевым. Я это знаю давно. Я простил тебе, потому что ты мой брат. Но не вынуждай меня называть это вслух, как причину нашего разрыва.

Джамалудин несколько секунд смотрел на старшего брата, словно не веря своим ушам. Он хотел что-то возразить, но слова застряли у него в горле, как перекошенный патрон застревает в горячем стволе. Он как-то странно подергал руками, словно защищаясь от сглаза, или утирая несуществующий пот, а потом повернулся и вышел. Дверь за ним захлопнулась.

Глава десятая,

в которой первый вице-премьер приезжает в республику, чтобы назначить в ней президента, а Кирилл Владимирович Водров становится кавказским террористом и сторонником Халифата

Правительственная делегация должна была прилететь в Торби-калу в девять утра, и Кирилл явился в особняк Комиссарова к половине восьмого.

Во дворе, блестя черными блестящими боками, уже стояла кавалькада «Мерсов», и на темных бронированных стеклах был разложен пасьянс пропусков. Возле «Мерсов» бегали сотрудники ФСО и службы безопасности Асланова.

Накануне шеф услал его в Чечню. Кирилл до пяти утра сидел в Гудермесе, и только сев в машину, обнаружил на телефоне два десятка неотвеченных звонков от Заура и Джамалудина. Кирилл проспал час в машине, вымылся, переменил костюм и поехал к Комиссарову.

Кирилл поднялся на второй этаж и увидел, что Комиссаров пьет утренний чай в гостиной, габаритами напоминающей вертолетную площадку. Сквозь раскрытые шторы в комнату сыпалось солнце, как струя спелого зерна сыпется из элеватора, и этим солнечным светом было залито все – дорогие ковры, плазменная панель телевизора, хрустящая скатерть с серебряным зажимом для салфеток, румяные тосты на фарфоровой тарелочке, горка черной икры в завитках сливочного масла, и темно-вишневый джем в хрустальной вазочке.

– Садись, – сказал Комиссаров.

Кирилл сел, и ему тоже принесли фарфоровую чашечку с кофе и поднос с хрустящими гренками, вишневым вареньем и черной икрой.

Есть Кириллу не хотелось, но за кофе он принялся с удовольствием.

– Как продвигается расследование по убийству Телаева? – спросил Комиссаров.

– Никак, – честно ответил Кирилл.

Тогда Комиссаров нашарил на соседнем с собой стуле толстую папку, протянул ее Кириллу и сказал:

– Ознакомься.

Кирилл развернул папку и увидел, что это – протокол допроса начальника УВД города Бештой Шапи Чарахова. Кирилл стал читать протокол, и когда он дочитал его и поднял голову, ему показалось, что в окнах выключили солнце. Кирилл пожал плечами и сказал:

– Это вранье от первого до последнего слова, и эти показания выбиты под пытками. Я хочу говорить с Шапи Джамаловичем.

– Ты уверен, что это вранье? – спросил Комиссаров.

Кирилл стиснул зубы. Он вовсе не был уверен, что Шапи Чарахов не организовал убийство Адама. У него был мотив, у него была возможность, и, наконец, Телаевы задели его честь. Шапи таких вещей не спускал.

Более того, Кирилл не был уверен даже насчет кяфиров и мунафиков. Джамалудин никогда не был до конца честен с русским; кто знает, о чем говорил в узком кругу человек, который на глазах у всех запретил в городе продажу спиртного и сжег трейлер со стиральным порошком оттого, что на упаковке была изображена хрюшка? История ногайца Ахмеда показала Кириллу, что между теми, кто верит в Аллаха, и теми, кто не верит, лежит пропасть. И взаимным уважением эту пропасть заполнить нельзя.

Кирилл уперся глазами в накрахмаленную скатерть. Комиссаров бросил в рот последний кусок тоста, поднялся со стула и навис над Кириллом, как скала.

– Ты заигрался, Кирилл Владимирович, – сказал Федор Комиссаров, – ты сын потомственного офицера, а посмотри, кем ты был и кем ты стал! Ты восемь лет прислуживал олигарху, а теперь ты опустился до того, что прислуживаешь террористу! Ты думаешь, я не знаю, что ты проталкиваешь Заура Кемирова в президенты республики? Остается еще проверить, ты делаешь это по глупости или по совету своих настоящих хоязев! Ты думаешь, мы не знаем, какие у тебя отношения с этим человеком?

И Комиссаров ткнул пальцем в показания Шапи.

– Ты намеренно задерживал расследование, – заявил Комиссаров, – в твоих руках был другой участник теракта. Магомед Эминов. И что ты сделал? Ты только что пеленки ему не менял! Человеку, застрелившему милиционера! Его хоть раз допрашивали за это время? Ты вывел его из-под удара! А? С чего бы?

Кирилл, побелев, молчал. Запах свежих тостов щекотал ему ноздри, и хрустальная вазочка с черной икрой сияла от солнечных зайчиков.

– Из уважения к твоему отцу, – сказал Комиссаров, – я даю тебе последний шанс. Иди и получи показания Эминова.

– Как? – глухо сказал Кирилл.

– Как все! Хочешь в лесу, хочешь в подвале. Он террорист, Кирилл, он враг России. У него в машине найдены доказательства его сношений с иностранной разведкой! У нас нет обязательств перед врагами! У нас есть обязательства перед страной!

Высокий лоб Кирилла собрался в ранние складки, и его зеленоватые, как яшма, глаза, уставились прямо в зрачки его начальника. Лицо Кирилла ничего не выражало.

– Это все? – спросил Кирилл.

– Нет, не все, – ответил Комиссаров, – ты три месяца отирался возле Джамалудина Кемирова. Я могу тебя прикрыть и заявить, что ты внедрился в его окружение по моему приказу. Но для этого тебе надо письменно доказать, что в этом окружении ты служил нашей Родине.

Кирилл поднялся в свой кабинет в восемь утра. Он долго сидел за совершенно пустым столом, куря папиросу за папиросой и стряхивая пепел прямо на листы с показаниями Шапи.

К показаниям, как полагается при уголовном деле, были приложены два фото арестованного, анфас и в профиль, и в фотографиях этих Кирилла больше всего поразили глаза Шапи. Они были в точности как глаза того русского инженера, которого десять лет назад Кирилл видел в плену у Арзо. Кирилл никогда не подозревал, что у веселого, живого как ртуть Шапи, человека, который даже по кабинету прыгал теннисным шариком, могут быть такие глаза.

Кирилл провел достаточно времени на Кавказе, чтобы понять, что судьба здесь похожа на горы; он помнил Адама Телаева, всемогущего начальника центра «Т», который смеялся и пил, а через три дня лежал на пороге комнаты отдыха с развороченным затылком; он помнил Ахмеда из Джарли, который в его машине говорил об исламе и свободе – а потом квартиру, в которой засел Ахмед, на глазах Кирилла разнесли из «шмеля».

Но никогда еще это не случалось с человеком, который был его другом. И, кроме того, эта электричка прошла слишком близко. Кирилл прекрасно понимал, что угроза Комиссарова – не блеф. Если в Кремле договорились поставить президентом Гамзата Асланова, то им пригодятся не только показания про кяфиров и мунафиков. Не только пиджин-инглиш на обороте поляроидных снимков. Но и связь с Владковским – через Кирилла.

Кирилл не сомневался, что он признается во всем, о чем его спросят. Если Шапи дал показания о том, что Джамалудин является международным террористом, через три дня пыток, то он, Кирилл, даст показания о связи опального олигарха с международным террористом через день.

«А тогда какой смысл упираться? – мелькнуло в мозгу Кирилла, – ты что, потеряешь уважение к себе, если напишешь на чистом листе бумаги, что Джамалудин – убийца, фанатик и изувер? Допустим. А когда ты признаешься в том же самом, только с вырванными ногтями и умирая в камере на тридцать человек, – тогда ты уважение к себе сохранишь?»

Когда наступило девять часов, Кирилл включил новости.

По новостям показывали правительственную делегацию. Иван Углов спускался по трапу самолета вместе с какой-то дамой из Еврокомиссии, и у красной дорожки их встречали Газмат Асланов и Федор Комиссаров.

Углов был последним козырем Кирилла.

Но Кирилл был вовсе не уверен, что все, что случилось час назад – это не приказ Углова. Иван Углов обладал блестящим умом, но это был не ум бизнесмена и не ум чиновника. Это был ум чекиста. Это не был ум человека, умевшего управлять государством – это был ум человека, умевшего проводить спецоперации.