Саранча, стр. 64

Когда весть о диком происшествии на комбинате достигла Колуна, Семен Семеныч еще не спал. Он сидел в своем кабинете на втором этаже роскошной виллы, в домашних бежевых брюках и вельветовой куртке, и напротив него за столом располагались его финансовый консультант Степан Ивяник и еще два финансиста. Семен Семеныч всегда был очень внимателен к мнениям своих советников и всегда принимал решения единолично. Советников же обыкновенно было трое, дабы, с одной стороны, представить Семену Семенычу различные и даже противоположные взгляды на способы ведения дел, а с другой — дабы протекший источник информации было бы сравнительно легко засечь. Раньше главным финансовым консультантом Колуна был некто Гриша Старостин. Но Гриша Старостин как-то слил информацию о сделке Колуна, — причем ненарочно, по пьянке, как он клялся потом в подвале, ползая перед Семеном Семенычем в соплях и грязи.

— Семен Семеныч, — плакал Гриша, — ну сколько мы потеряли? Двадцать тысяч? Это ж пустяк…

— Что ж, мне ждать, пока ты мою голову сольешь? — резонно возразил Колун.

Итак, Колун совещался со своими помощниками, и на столе перед Колуном стоял стакан с минералкой, а перед остальными — крепкий дымящийся кофе с запахом корицы. Сам Колун кофе не пил, а чай употреблял исключительно той консистенции, которую в народе называют «помои». Сема Колун очень трепетно относился к своему организму.

— Но я должен сказать, что арбитраж нам влетит в копеечку, — сказал финансовый консультант.

— Арбитраж — это не твоя тема. Твоя тема — завод, — прервал его Колун.

В этот— то момент и раздался звонок: взволнованный голос сообщил ему, что на заводе была перестрелка, двое человек, по предварительным данным, убиты, трое ранены, включая Нестеренко и Чердынского, а кабинет директора разнесло к черту гранатой.

— Кто кинул гранату? — спросил Колун.

— Спиридон.

— Спасибо за информацию, — поблагодарил Семка.

Спустя минуту последовал еще один звонок: Колун включил мобильник и услышал голос Молодарчука.

— Семен Семеныч, — сказал Молодарчук, — я вынужден арестовать нашего общего знакомого.

Колун помолчал.

— Те же условия и пятьдесят вместо тридцати, — сказал Семен Семеныч.

— Семьдесят.

— Пятьдесят.

— Этот болван сегодня пристрелил своего заместителя на глазах всей своей кодлы. Его братки так напуганы, что готовы дать показания. Это будет трагедия, Семен Семеныч. Ты знаешь, что такое трагедия? Это по-гречески — «песнь козла». Так вот, Спиридон будет петь, что твой козел…

— Хорошо. Семьдесят, — с раздражением сказал Колун.

— Что-то случилось? — спросил финансовый консультант, когда Колун бросил мобильник в ящик стола.

— Случилось. Иди, Петя, тебя отвезут. А ты, Полтинник, останься.

Участники совещания переглянулись. Это был плохой знак. Избравшись депутатом, Семен Семеныч именовал начальника своей службы безопасности Полтинником так же редко, как самого себя — Колуном. Но уж коли старая кличка вырывалась из его уст, это означало, что услуги, в которых нуждается Семен, — это именно услуги Полтинника, а никак не Аркадия Кириллыча Полтинникова, вице-президента концерна «Тарский лен».

На совещание с Полтинником ушло около получаса. После этого начальник службы безопасности Колуна отбыл исполнять поручения, а Колун, потянувшись как следует, сделал несколько звонков и вышел в коридор. И замер. В конце коридора стояла Мирослава. Он забрал ее из больницы сегодня утром — сильный молодой организм поправлялся очень быстро, и только по его настоянию Мирослава провела весь день в постели.

Мирослава была босая, в обычных своих джинсах. Рукава рубашки были коротковаты, и из-под них были заметны бинты. Видимо, уловив какую-то тревогу в доме, она встала и пошла искать Семку. Куда идти, она толком не знала, потому что ночевала в этом доме первый раз, но каким-то чутьем она вышла туда, куда нужно.

Семен молча смотрел на бинты на ее запястьях, и ему показалось, что они вырезаны из его кожи.

Колун ненавидел зависимость от кого-либо или чего-либо, будь то водка, женщина или друг. Его мать умерла, когда ему было восемь лет. Его отец напоролся на нож где-то в лагере, когда ему было четырнадцать. В тринадцать его впервые напоили — взрослые парни, компанией которых он гордился и которые засмеяли его, когда он отказался пить.

Напившись, они бродили по улицам и в тот день насмерть забили бомжа в подвале. Их никогда не поймали; Колун не помнил, как убивал бомжа, но с тех пор, опасаясь собственных инстинктов, Колун никогда не пил. Почти никогда. Раз пять или шесть в жизни он-таки напивался — порой не выдерживая страшного напряжения, порой на поминках тех, кто погиб, чтобы он мог подняться еще выше.

Именно во время такой дикой пьянки неделю назад он проиграл Мирославу в карты. Дело было даже не в алкоголе и поплывших мозгах — Семка чувствовал, что слишком увлекся этой девочкой, и это пугало его. За все сорок два года своей жизни Семка не испытывал привязанности ни к кому, не считая кошки, которую он подобрал на улице, когда ходил в третий класс. Но кошку вышвырнул пьяный отец с одиннадцатого этажа, и Семка зарыл кошку во дворе вместе с остатками души. И вот теперь Семка привязался к девчонке на двадцать три года его моложе. Семка бесился в душе, старался не приезжать в «Радугу», приказал свести Мирославу с каким-то залетным продюсером. Денег у продюсера было вполне довольно, личиком он был смазлив и выразил желание заниматься карьерой девочки — разумеется, в Москве. Но Мирослава съездила продюсера по морде и осталась в Тарске.

Поэтому, когда пьяный Спиридон предложил Семену сыграть с ним на любовниц — на щупленькую Мирославу и на роскошную длинноногую блондинку, которая сидела тут же, прижавшись к Спиридону потрясающей грудью. Колун согласился. И проиграл почти с облегчением.

Он думал, что после этого Мирослава будет ему безразлична. В конце концов, это не девушка, которая принадлежала ему и только ему… Вместо этого Колун пил всю ночь, пока не свалился лицом в салат, а наутро первой его мыслью, мелькнувшей в необычайно ясной, ни разу не страдавшей от похмелья голове, была мысль о том, что он убьет Спиридона.