Разбор полетов, стр. 16

Когда Сазан проснулся, было уже девять часов утра. Солнечные лучи, пробившись сквозь густую листву больничного сада, скользили по палате, и из коридора доносился невнятный гомон. Миши в постели уже не было.

Сазан оделся и пошел проведать генерального директора. Тот по-прежнему лежал с закрытыми глазами и сжатым ртом.

У постели его сидели Миша Ивкин в шортах и маечке и еще один человек-лет пятидесяти, в белом полотняном костюме и при галстуке.

— Алексей Юрьевич Глуза, — сказал полотняный человек, поднимаясь, — вот, зашел проведать.

Сазан оглядел новоприбывшего.

Господин Глуза был несколько одутловат; крысиные хвостики усов свисали по обе стороны влажного красногубого рта; глаза господина Глузы бегали, как два таракана. В облике господина Глузы имелось странное противоречие — самой своей природой господин Глуза был явно предназначен к тому, чтобы радоваться жизни и всем ее проявлениям, как-то: вкусной еде, девочкам и коньяку, и запечатленное на его физиономии печальное выражение странно противоречило его существу.

— Я так понимаю, вы теперь исполняющий обязанности директора? — спросил Сазан.

— Я так понимаю, вы вроде как новый зам? — в ответ спросил Глуза.

Сазан задумался, пытаясь определить свой законный статус относительно аэропорта Рыкове, но тут с постели подал голос Миша Ивкин.

— Да, Алексей Юрьевич, — сказал он, — мой отец, когда утром просыпался, сказал, чтобы вы исполняли его обязанности. А Валерия Нестеренко он просил быть замом. По безопасности.

Сазан был готов руку дать на отсечение, что директор как спал после приступа, так и не просыпался. Он внимательно посмотрел на мальчика, и тот очаровательно прищурил свои черные глазки. Так же невинно он щурился, наверное, когда бабушка спрашивала его, зачем он съел шоколадку перед обедом и где он разорвал штанишки. У Сазана возникло мрачное предчувствие, что этот парень, который пожалел, что в него стреляли не во время школьных занятий, по младости лет не въезжает, во что ввязался.

— Ну так поехали в контору? — спросил Сазан. Дорога из больницы в аэропорт была неожиданно долгой: по одну ее сторону тянулась бетонная стена вдоль летного поля, по другую — железнодорожные пути. Потом пути кончились, мелькнул переезд с полосатым шлагбаумом, и Сазан увидел справа глубокую чистую речку и по обе ее стороны кирпичные двухэтажные коттеджи «новых русских».

— Можно на минутку заскочить ко мне домой? — сказал Глуза.

— Заскакивай.

Автомобиль свернул с дороги и через мгновение стоял у черной витой решетки одного из домов. Глуза скрылся за калиткой, а Сазан вышел из машины, хлопнул дверцей и стал внимательно оглядываться по сторонам. Кто-то помахал рукой с соседнего дома: Сазан пригляделся и узнал одного из своих ребят. Славку. Славку отрядили стеречь дом Ивкина.

Калитка хлопнула снова: Глуза сел в машину и вгрызся зубами в пухлый бутерброд.

— Не хотите?

— Нет. Вы что тут, все живете? — спросил Сазан.

— Да. Это вот дом Виталия Моисеевича, рядом мой, а напротив Балуй — это еще один зам. А вот тот, через речку — это дом Кагасова.

— Кагасова? Которого прочат в директора?

— Да.

— Но он же из Краснодара.

— Из Краснодара, а дом себе купил. Месяца два назад. Он же у нас член совета директоров — от Службы транспортного контроля.

Сазан молча глядел в окно. Любой из обитателей этого мини-поселка мог видеть два дня назад, как из дома Ивкина в одиннадцать часов вечера выехала «мазда». Правда, он не мог знать, куда она поехала. Но какая разница? Отсюда к центру Москвы только одна дорога, с Алтыньевского на Ярославское — а потом через проспект Мира.

— Не знаете, зачем Шило вчера ехал в аэропорт? — спросил Сазан.

— Понятия не имею.

— Он часто приезжал в Рыкове?

— Когда с этой своей лялькой любился — постоянно. А потом они разбежались. Он сюда ездил раз в неделю, в две.

— Кто-то его должен был вызвонить

— Я ему не звонил.

— А кто звонил?

— Никто не говорит, что звонил. А вы что, действительно считаете, что Шило убили не случайно?

Сазан помолчал.

— Не знаю, — сказал он наконец, — а кто, по вашему мнению, стрелял в Ивкина?

При упоминании имени шефа вся краска вдруг сбежала с лица Глузы, и он поперхнулся своим бутербродом.

— Честно говоря, не знаю, что и думать, — сказал он, — все это так… неожиданно.

— А все-таки?

— Ну… Я могу только предполагать… Понимаете, мы все, конечно, поддерживаем Виталия, но эта борьба не может идти до бесконечности.

— Борьба со Службой контроля?

— Да. Они давят на нас, мешают работать, самолеты, которые раньше летели к нам, теперь летят во Внуково по их настоянию, и рано или поздно это кончится отставкой Виталия. Все это понимают.

В этих условиях Виталию остается только одно — ну, как бы сказать, — обеспечить свое будущее. Глаза Сазана сузились.

— То есть украсть побольше и сбежать подальше?

— Ну… это очень грубо… Но в последнее время есть у нас такая тенденция — не платить где только можно. И вот, например, — мы два месяца назад отремонтировали ТУ-154 — не мелкий ремонт, это мы сами делаем, а капитальный, на Харьковском авиаремонтном заводе — и не заплатили.

— Сколько не заплатили?

— Если в долларах — около четырехсот тысяч. Харьковчане нам каждый день звонили, пока у них телефоны за неуплату не отключили.

— И что Ивкин им отвечал?

— Ну что он может ответить? Ля-ля-ля, «простите, ребята, мы раньше богатые были, теперь обеднели, вот разберемся со Службой и вам заплатим».

— То есть в Ивкина могли стрелять из-за неоплаченного самолета? Глуза поколебался.

— Во всяком случае, последний мой разговор с Харьковым был такой: «У тебя дочка в школу ходит? А как тебе понравится, если ей засадят?»

— А сколько дочке?

— Вы с ней знакомы, Валерий Игоревич. Вы, насколько я понимаю, спасли ей жизнь. Ей и Мише.

Голос Глузы звучал совсем глухо: видимо, то, что случилось два дня назад, было для него чудовищным потрясением.

— Или вот — мы должны регионам…

— За что?

— Самолет летает? Летает. В какой-нибудь волгоградский аэропорт сел? Сел. За посадку в аэропорту надо платить. А мы не платим. Есть аэропорты, которым мы задолжали сумму вполне достаточную, чтобы убить человека.