Колдуны и министры, стр. 56
Камни ойкумены рассыпаются от горя, птицы плачут на ветвях деревьев, глаза людей наливаются красным соком…
Киссур говорил и говорил…
Золотое солнце на бронзовой петле достигло полуденной отметки, завертелось и засверкало. Киссур кончил, поклонился и отдал жезл. Кто-то из чиновников помельче хихикнул. Господин Мнадес, управляющий дворца, стоял белее, чем вишневый лепесток, два секретаря подхватили его под руки, чтоб он не упал. «Откуда эта дрянь взялась?» – думал Мнадес. Он понимал, что сейчас предполагает первый министр, щедрый на подозрения…
Киссур не узнал Нана. Нан, однако, узнал Киссура. «Великий Вей», – подумал Нан. – «Вот он – сюрприз господина Мнадеса. Мнадес где-то откопал этого дурачка, и натаскивал его два, три месяца. Умно – ни слова о дворцовых чиновниках. Ну что ж, Мнадес – не хотите мириться – не надо».
Первый министр выступил вперед.
– Право, – сказал он, – какое красноречие! Господин чиновник белил доклад и перебеливал, – а образы льются в беспорядке, словно сочинено сегодня ночью! Господин чиновник ссылался на мнение птиц и зверей. Увы! Тут ничего не могу возразить: сошлюсь на факты.
Нан прочитал свой доклад целиком, включая раздел о дворцовых чиновников. После него заговорил министр полиции Андарз. Начал он с того, что рассказал о проделках Мнадеса: и о «волчьей метелке», и о чахарских шуточках, и о верхнекандарских рудниках, и о зиманских лесопилках, а кончил обвинениями в такой мерзости, что у некоторых чиновников покраснели ушки.
Никто не ожидал подобной точности.
Андарз кончил: Мнадес бросился к аметистовому трону.
Варназд вскочил.
– Прочь, – закричал государь, – вы арестованы!
Стража подхватила старика и поволокла вон из залы. «Все, – сказал себе Андарз, – вазы будут мои».
Вслед за Мнадесом из залы незаметно выскользнул чиновник по имени Гань. Он скакнул на балюстраду и принялся ворочать медным зеркальцем. Человек на Янтарной Башне углядел зеркальце и достал из кармана еще одно. Через две минуты новость была известна господину Шимане Двенадцатому, господину Долу, господину Ратту и иным. Через десять минут курс государственных конвертируемых облигаций стал стремительно расти.
В это же время некто господин Гун вбежал в печатную мастерскую, махнул платком и крикнул:
– Давай, – с пятым разделом!
Наборщики побросали кости (вина им в этот день не дали) и запрыгали к станкам; чавкнул и пошел вниз пресс, зашумели колеса, из-под пресса вылетел первый лист Нановой речи – без сокращений.
Во дворце, в зале Ста Полей, чиновники в золотых платьях с синими поясами зажигали курильницы окончания спора. В облаках дыма замерцали Сады и Драконы. Четыреста людей стояли в зале, и все, как один, теснились подальше от Киссура. Киссур растерянно оглянулся: если бы не пустота вокруг, можно было б подумать, что никто не заметил его речи! Киссур ожидал чего угодно, но только не этого!
Государь Варназд, в маске мангусты, поднялся и совершил возлияния предкам. Государь сказал:
– Благодарю всех за поданные доклады. Я буду размышлять над ними день и ночь.
Государь Варназд удалился во внутренние покои. Кивком головы он пригласил первого министра следовать за собой. Дворцовая стража в зеленых куртках и белых атласных плащах окружила Киссура. Его повели за государем.
Воздух переливался из зала в зал, на мгновенье над галереей показался кусочек неба, солнце залило зеркала. На стенах, завешенных гобеленами, танцевали девушки, шептались ручьи, крестьяне сажали рис… Великий Вей! Как хороша жизнь! «Интересно, будут меня пытать или нет?» – подумал Киссур.
Наконец пришли в огромный кабинет. Государь все еще стоял в нешитых одеждах, с ликом мангусты. Глаза первого министра были почему-то безумны. Киссура поставили перед Варназдом и Наном; придворные боязливо жались к стене.
– Господин министр, – сказал государь, обращаясь почему-то к Нану, – ответьте мне на несколько вопросов. В Харайне ограбили караван с податями, посланный тамошним араваном. Чьих это рук дело?
– Государь, – сказал Нан, – никакого каравана не было. Араван Харайна не сумел собрать податей, послал носильщиков с пустыми тюками и разыграл будто-бы грабеж. Мне не хотелось тревожить вас пустыми слухами.
– В горах Харайна, – продолжал государь, – жил отшельник, которого четверть века назад звали араваном Арфаррой. Вам зачем-то понадобилось вытащить покойника из могилы и привезти для казни в столицу; неужто вы так мстительны?
– Государь, – воскликнул Нан, – этот отшельник просто сумасшедший; и в столицу его привез не я, а господин Мнадес: он хотел посмотреть, не поможет ли ему умалишенный, потому что на людей с рассудком и совестью он уже не мог положиться!
– В это время в Харайне, – третий раз заговорил государь, – был ваш бывший секретарь, Шаваш. Скажите – приказали вы ему искать Киссура Белого Кречета?
– Конечно.
– А почему вы приказали его убить?
– Государь! Это клевета!
Тут государь, не в силах сдержать гнев, сорвал с лица маску мангусты. Киссур вытаращил глаза и отступил на шаг: он узнал изящного садовника Луха!
– Государь, – сказал Нан, – этого человека натаскал Мнадес, но он не верит и не может верить в то, что говорит. Он всю жизнь искал отомстить убийце отца, Арфарре, а отец его бунтовал и против империи, и против собственного государя. И начал его отец с разбоев и убийств, а кончил утверждением, что править страной должен не государь, а совет, избираемый народом! Ему ли ругать «красных циновок»!
Государь осклабился и ударил первого министра по лицу ладонью, выкрашенной хной: на лице Нана остался красный след. Государь ударил еще, и еще, а потом схватил тяжелый жезл и стал бить как попало. Чиновник пошатнулся и встал на одно колено. Никто не осмеливался препятствовать Варназду, коль скоро сам министр не сопротивлялся. Государь бил и бил его, пока чиновник не упал наземь. Государь ткнул его сапогом в бок. Чиновник не шевельнулся. Только тогда подошли люди в парчовых куртках и поволокли первого министра из залы.
Киссур шагнул навстречу стражникам и сказал:
– Ты обманул доверие государя, негодяй!
Нан открыл глаза и встряхнулся.
– Щенок! Я никогда не приказывал тебя убивать!
– Чем ты это докажешь?
– Тем, что ты жив.
Все вокруг попрятали глаза, потрясенные. Старый сановник, Дамия, шагнул вперед:
– Государь! Не верьте гнусной интриге! Не совершайте непоправимого!
Тут же он был арестован.
Часть вторая
Революция
Глава десятая,
в которой чернокнижник Арфарра, сделав из бумаги соглядатаев, подсылает их на Собор «красных циновок»
Первым человеком во дворце, который осмыслил происшедшее, был министр финансов Чареника. Точнее, он осмыслил выгоду, которую можно извлечь из происшедшего, совершенно пренебрегши старинной поговоркой: «Преследующий выгоду не постигнет планов Неба».
Во исполнение своего плана он первым делом посоветовал начальнику Ведомства Справедливости и Спокойствия, министру полиции Андарзу перекрыть все семь выходов из дворца. Пока Андарз отдавал соответствующие распоряжения, Чареника увлек в укромный уголок своего секретаря, который имел привычку кувыркаться во взглядах, а совести не имел, и сказал:
– Я полагаю, что курс конвертируемого займа ни с чем не сообразен, и, как только станет известно об аресте Нана, на бирже начнется паника. Думаю, что если во избежание нелепых слухов перекрыть все отверстия из дворца, то можно продать за баснословную цену бумаги, которые завтра будут стоить меньше подписи казненного. Потому что, поистине, сказано: умный человек не отдает другим то, что может приобрести себе.
– О господин, – сказал секретарь, кланяясь, – я постиг ваш план, и он гораздо глубже, нежели вы сказали.
– Вот как? – спросил Чареника.
– Несомненно, – сказал секретарь. – Ибо всем известно, что Шимана Двенадцатый и прочие еретики составлены из алчности и преступлений разного рода. Когда станет известно об аресте господина Нана, бумаги займа не будут стоить ничего.