Джаханнам, или До встречи в Аду, стр. 108
Плотников дрожащей рукой нащупал стул и сел.
– Пятьдесят секунд до штурма, – заорал помощник Плотникова, – товарищ генерал, будет штурм или нет?
Рыдник передал трубку Плотникову.
– Что это было? – тихо спросил генерал.
– А мы не договорили. Я же как раз тебе и рассказывал про уголь. Самое страшное в шахте – это объемный взрыв метана. А что такое метан? Это просто фракция легких углеводородов, которая получается в результате переработки нефти, накапливается в резервуарах и заполняет пустое помещение заводоуправления, при условии минимальной инженерной грамотности диверсантов. Это огонь, для которого топливом служат люди и камни. Это огонь, в который ты будешь ввергнут в День Воскресения, Вячеслав Игоревич.
Руководитель операции сидел, скорчившись над трубкой, и глядел на стол глазами затравленной собаки. Было ясно, что он не способен принимать решения. Ни о продолжении операции, ни о ее отмене – никакие.
– Тридцать секунд до штурма, – сказал Ивашкин.
– Отменить операцию, – приказал Савелий Рыдник.
Оглянулся и заорал:
– Всем! Всем вон, немедленно!
Генералы и полковники брызнули из комнаты.
Рыдник нашарил на полу мобильный телефон, набрал номер и передал трубку Плотникову.
– Переведи деньги, – сказал Рыдник. – Твою мать! Переведи деньги, немедленно, или тебе будет полный джехеннем! Здесь и сейчас!
Плотников покорно взял трубку.
Когда Яковенко и Травкин прибежали на площадь, заводоуправление еще горело. Было совершенно непонятно, чему именно там гореть. От здания остались только косточки.
Шифер с крыши разбросало, словно сеялкой, на площади в километр, камни и стекла ранили многих из стоявших в оцеплении. Почему-то при взрыве уцелели мелкие и легкие предметы, в основном листы бумаги, и сейчас обгорелые кусочки ежеквартальных отчетов и бухгалтерских справок устилали площадь, как мусор – загаженный пляж. Снег сдернуло с площади, как шкурку с сосиски. Вместо снега был черный асфальт, по которому ветер гонял бумагу, и на этом асфальте лениво догорала цепочка автобусов. «Синяя» группа в составе восемнадцати человек отделалась кровоподтеками да поджаренным копчиком, зато о судьбе тех, кто шел под землей, красноречиво говорили молчавшие рации да зияющая дыра в середине здания, словно вырубленная гигантским топором. Центральная секция, вместе с входом, лестничным пролетом и двухсветным вестибюлем, исчезла полностью. Сквозь пролом, затянутый багровым дымом, неясно виднелась территория завода.
Заводоуправление не сгорело – оно просто вывалилось куда-то из реальности.
У внешнего кольца оцепления метались сполохи «скорых»; в одну из машин подсаживали раненого в руку пэпээсника, и люди с телекамерами были повсюду.
Окна мореходки осыпались вниз стеклянным дождем, и двери штаба штурмовали журналисты. У них это получалось не хуже спецназа – Травкин и Яковенко едва продрались сквозь толпу.
Генерал Плотников сидел в кабинете в полной прострации. Ветер с улицы гонял по полу планы заводоуправления, помощник генерала оперативно забивал окно фанерой. Генерал ни на что не реагировал. Можно было подумать, что его контузило.
Зазвонил телефон правительственной связи, Савелий Рыдник взял трубку, послушал пару секунд и протянул трубку Плотникову. Тот сидел, бессмысленно глядя на стол перед собой.
Рыдник пожал плечами, взял трубку и сказал:
– У аппарата начальник штаба генерал Рыдник.
Трубка что-то крякала.
– Это был объемный взрыв, – сказал Рыдник. – Нет, обыкновенный бытовой газ. Ничего ядерного. Термобарический взрыв нескольких тысяч кубических метров метана и пропана. Видимо, с одной из установок. Га з ведь тоже выделяется в результате нефтепереработки.
Трубка снова заговорила. Лицо Рыдника оставалось бесстрастным.
– Нет, – сказал Рыдник, – заложники не погибли. Погибла одна из штурмовых групп. Заложники за некоторое время до взрыва были переведены в другое здание на территории завода. Штурма не было. После взрыва я приказал его отменить.
Еще несколько секунд почтительного молчания перед невидимым собеседником.
– Я с самого начала был категорически против штурма, – сказал Савелий Рыдник. – Большинство специалистов было против штурма. Один из опытнейших офицеров управления «С» майор Яковенко был категорически против штурма, руководитель группы «Дельфин» спецназа ГРУ полковник Травкин был категорически против штурма. Он назвал штурм безответственной авантюрой. Я уверен, что в штурме на данном этапе не было необходимости. Я сумею разрешить ситуацию. Я не могу помешать CNN работать вне линии оцепления. И мы должны благодарить бога, что заложники живы, а не погибли в прямом эфире на глазах миллионов иностранцев.
Генерал Рыдник послушал еще немного, сказал: «Да», опустил трубку и оглядел присутствующих. Глаза его особенно задержались на Яковенко.
– Теперь здесь командую я, – сказал Рыдник.
Плотников его, казалось, даже не слышал. Генерал Терентьев сидел на полу и имел цвет собственных трусов, если, конечно, он носил трусы белого цвета.
Телефонный звонок раздался снова. На этот раз это был короткий и наглый гудок местной спецсвязи, – системы «Дельта-2», установленной еще с советских времен и имевшей два десятка абонентов, включая, разумеется, директора крупнейшего в крае нефтезавода.
– Да, Халид, – спокойно сказал Рыдник, подняв трубку, – хорошо. Хорошо. Я согласен.
Положил трубку и сказал, ни на кого особенно не глядя:
– Хасаев требует, чтобы через полчаса я был у второй проходной. Еще он требует врача.
– Вы не должны, – тревожно, по-суфлерски начал один из замов Рыдника.
Генерал повернулся к нему и процедил:
– Я не должен ставить под опасность жизнь заложников. Я должен идти навстречу любым их требованиям, которые не угрожают целостности России. Встреча Халида со мной целостности России не угрожает.
Мерзкий запах гари стоял даже в комнате, и Яковенко чудилось, что к нему примешан чад его сгоревших товарищей. «А он храбрый человек, – подумал Яковенко, – трус бы не поехал сейчас никуда. Даже к своему хозяину».
Генерал Плотников поднял глаза на окружающих.
– Сделайте же что-нибудь! – сорвался на крик генерал, – я должен доложить в Кремль!
Глава тринадцатая,
в которой оказывается, что Халид Хасаев не зря учился в нефтехимическом институте
Генеральный директор Кесаревского НПЗ Сергей Карневич, серый от голода и страха, стоял в железных воротах трехэтажного здания с наполовину обрушенной кровлей. Боевики гнали заложников, построив их по трое в ряд. Справа от Карневича стоял Данила Баров, левой рукой Сергей сжимал тонкие пальцы Милы.
– Чего стал, собака! Шагай!
Карневич шагнул – и понял, что внутри пахнет смертью. Это было здание старой заводской ТЭЦ, – одно из первых, построенное еще в середине прошлого века. Десять лет назад на ТЭЦ случился пожар. Пьяный ремонтник, лихо орудуя гаечным ключом, свинтил заглушку с маслопровода высокого давления. Струя раскаленного масла ударила в потолок, рабочий выронил ключ, тот стукнулся о железные плиты пола и выбил искру. Через мгновение струя масла превратилась в фонтан бьющего вверх пламени.
Один из генераторных залов сгорел весь, от фундамента до кровли. Другой уцелел и даже еще отработал две пятилетки. В прошлом году ТЭЦ остановили, генераторы вывезли из зала и бросили тут же, в снегу у ограды. Здание еще не успело развалиться полностью, одно время его отдали под гаражи, – гнездо вечно пьяных механиков, развороченных карбюраторов, выпотрошенных дизелей и старых, обтрепанных бензовозов с желтой полосой на боку и надписью «Кесаревнефтепродукт».
Теперь, ругаясь и торопясь, чеченцы загоняли в это здание заложников. Они явно нервничали, то и дело звучали короткие очереди, и казалось, в воздухе пахло отчаянием и страхом.
– Внутрь! Кому говорю, внутрь!