Бандит, стр. 6

– Юрий Сергеич, – зашептал он, воровски оглядываясь и делая большие глаза, – правда, что вы этому парню ссуду даете?

Юрий Сергеевич невозмутимо кивнул.

– Юрий Сергеич, да это же совершенный урка! Вы поглядите, какой у него синяк под глазом! Он последний раз мылся, наверное, в следственном изоляторе! Он же съест эти деньги! Юрий Сергеич! Да это же просто невыгодно! Мы на факсах больше накрутим!

Юрий Сергеевич молча улыбался, сцепив руки на животе.

Комнату Валерий приватизировал необыкновенно быстро: отстоял очередь в жэке, а нотариуса вызвал на дом, чтобы не беспокоить лежачую бабку. В коммуналке еще никто не приватизировал комнат, и вся квартира собралась у замочной скважины Нестеренковой комнаты и слушала.

Чтобы заработать на нотариуса, Валерий три ночи кидал мешки на Москве-Сортировочной. Он приватизировал комнату на одного себя и прямо сказал бабке, что комната пойдет под залог. Та всплакнула – страшновато ей было, но Валера ободрил:

– Пиши, баба, пиши! Наше поколение советских людей еще будет жить при капитализме!

И бабка подписала.

Глава 2

Кооператив назвали «Снежокъ-best». Твердый знак на конце был безвозмездным подарком Шакурова. На словечке «best» настоял Валерий – это было одно из десяти знакомых ему английских слов.

Прошел месяц май, и наступил жаркий июнь.

Москва ела мороженое. Жрала мороженое утром, днем и вечером, после дневных матчей и ночных сеансов, и дела Валерия шли даже лучше, чем можно было предполагать. Валера в помощи людям не отказывал; на Тишинском рынке в фирму влился шашлычник, недоброжелателю которого Валера двинул по морде. Вскоре завели еще три шашлычные точки. Этот же шашлычник свел Валеру с хорошими людьми; приспособились продавать вместе с мороженым импортную воду и шоколад. Баночку херши брали со склада по цене в 0,35, а отпускали по 0,45 – тоже навар.

И тут к Валере никто не приставал, а кто приставал – получал в зубы. Валера и сам так делал, и своих наставлял: дай в зубы – сразу поймут и зауважают.

Валеру на рынках знали. Одного крутого парня он спустил в открытый канализационный люк и задвинул крышкой, так что тот, вылезая, чуть не попал под пятившийся назад трейлер с капустой. Другого, скрутив его подвернувшимся буксировочным канатом, забросил в пустую машину с сухим льдом и часик повозил так по городу, после чего парень три недели, несмотря на июньскую жару, кашлял и чихал. С третьим Валерий поступил и вовсе невежливо: положил его руки на раскаленный шампур и так держал. Парень орал как резаный, а весь рынок сбежался смотреть на интересное зрелище.

Что же до бродячей точки в грузовичке, которая развозит мороженое по всему городу, как то было написано в приятном буклете, – эта идея в России не выгорала. Жадность всяческого рода чиновников была совершенно неутолима. Стоило грузовичку Валерия появиться у Лужников после конца матча или у трех вокзалов в пятницу к шести, когда народ валом валил на приусадебные участки, – сразу откуда-то, как клопы, являлись представители администрации, вокзала, местного отделения, чего только не являлось, – совали нос в документы, рылись, интересовались и прямо просили на лапу. Один такой гад стребовал у Мишки-продавца разрешение на торговлю, сказал, что пойдет проверит, и заныкал. И не хотел отдавать, пока не получил триста рэ. А шо? Потерял, и все. Или вовсе не было.

Другой раз привокзальные менты притащили Валеркиного парня к себе и закричали, что он украл чемодан. Какой чемодан? На хрен мне чемодан, я мороженым торгую! Чемодан так и не нашли, а мороженое все ужрали. Мороженого им, шерстяным, захотелось!

Спасибо, хоть почек не отшибли.

Так что оказалось себе дешевле выбрать несколько мест и сидеть там, как курица на яйце, авось что-нибудь да снесется. Ведь инспектору из санэпидстанции не набьешь морду, как рэкетиру!

А вот на рэкете Валера сильно экономил.

Было лето 1990 года. Москва была еще не та, что несколько лет спустя. Грибница криминальных бригад, опутавшая столицу, только разрасталась. Большая часть обложенных данью предприятий восходила еще к давним временам теневой экономики, это были те еще люди, относительно которых состоялось историческое решение съезда воров 1971 года – брать, и брать по десять процентов. Гигантов отечественной индустрии еще никто не трогал, то была своя мафия. Да и они не шли на поклон к бандитам, чтобы ущучить недобросовестного должника, – неплатежи еще не шарахнули компании по самому деликатному их органу – балансовой ведомости. Большая часть крутых парней в кожаных куртках и тайваньских костюмах, с преувеличенно зверским выражением лица, питалась данью с десятка глупых киоскеров, да и то только с тех, которые боялись врезать этим парням по морде; рэкетиры глушили водку, трахали девок и воображали себя очень крутыми. Каждая такая шайка распадалась не только что от смерти шефа, но даже от публичного его унижения.

Москва была гигантской ничейной территорией, сродни распадавшейся Римской империи. Вооруженные шайки удачливых выскочек бродили по этой земле, то создавая более или менее эфемерные королевства, то распадаясь, то возникая вновь. В гигантском котле из неизвестных ингредиентов варилось непонятное варево, и власти время от времени, любопытствуя, заглядывали за край котла и пытались разгадать: что же там за супчик?

Разумеется, Валерий не отделался бы так просто, если б подвизался там, где росла большая капуста, совершались сделки – но мороженое? По-настоящему крутых бабок тут не было. Можно было б и проучить шкодливого кооператора, но зачем? «Тут драки на штуку, а прибыли – на два рубля», – заметил один бригадир, когда его быки пришли с жалобой на мороженщика, предъявляя в качестве основания хари, раскрашенные не хуже жостовского подноса.

И пока Валеру не трогали, Валера рос.

Надо сказать, что двинуть по роже Валера мог не только чужого, но и своего. Заработать у него можно было много, особенно тем, кто институтов не кончал; во всяком случае, больше, чем в соседнем кооперативе, обремененном «крышей», и уж точно больше, чем в государственном учреждении. Была в Валерии какая-то звериная, вкрадчивая беспощадность, от которой не только у рабочих, но и у поставщиков спирало горло. Во всяком случае, когда один завбазой поставил Валерию несвежие яйца, Валерий без тени улыбки заявил, что в следующий раз в мороженую массу отправятся собственные яйца заведующего; и, как ни странно, заведующий тухлых яиц больше не поставлял.

Завелись у Валеры и свои связи: все больше сахарно-сливочные, на продуктовых базах и подмосковных совхозах, однако попадались и странные вещи: один директор совхоза страдал от платонической любви к двумстам листам шифера и согласен был за этот шифер на все, даже отдаться на покрытой им крыше. Но ничего у директора не было, кроме телевизоров «Рубин», завезенных в их удаленный от центра цивилизации магазин уже после того, как все колхозники отоварились «ящиками». Валера же знал место, где были готовы обменять шифер на крепежный лес, а Сашка Шакуров, в свою очередь, нашел ему пермяков, которые доставили лес и увезли в свою Пермь половину совхозных «Рубинов», а другую половину Шакуров рассовал по своим клиентам и выручку поделил с Валерием.

Но такие сделки случались редко.

Юрий Сергеевич не оставил Валеру своим вниманием. Регулярно звонил, спрашивал, как идут дела: познакомил с нужными людьми. Раза три звал его с собой в кабак. Ездили в бывший цековский санаторий, с отличной баней и шикарными девочками. Но Валерию там не понравилось. Люди, собравшиеся в санатории, были слишком высокого полета, а один, обознавшись, даже принял Валеру за телохранителя Юрия Сергеевича.

Валерий сам перед этими людьми не заискивал, и ему было неприятно, что Шакуров ходит перед ними на цырлах, обделывая свои малопонятные Валерию дела.

Однако много делалось и полезного на этих встречах.

Как-то Юрий Сергеевич, Шакуров и Нестеренко сидели за столиком – по бронзовой решетке вились буйно цветущие клематисы, и бутылка шампанского в мельхиоровом ведерке дышала свежим холодом. Волосы Валерия уже отросли, и Юрий Сергеевич впервые обратил внимание, что Нестеренко – рыжий.