Плавучий город, стр. 58

— Согласен.

Николас заказал выпивку для себя и Тати.

— У нас теперь нет выбора. Мы сами привлекли к себе его внимание, и теперь нам нужно постараться сделать так, чтобы он не пригвоздил нас к стенке.

Было уже поздно, когда Зао вышел из ночного клуба. Николас и Тати вышли вслед за ним. Дул холодный ветер, и красные фонари вдоль узенькой улочки бешено крутились вокруг своих железных креплений. На улице было совсем мало народа и всего несколько машин, припаркованных к тротуару.

— Куда это он направился? — удивился Тати, провожая Зао взглядом. — Похоже, говорить с нами он не собирается.

У Николаса было такое же чувство.

Передние фары машины, стоявшей прямо перед ними, зажглись, облив их ярким светом. Затем в слепящем свете фар возникла мощная фигура Зао, похожая на силуэт черной птицы.

— Ты проиграл мне, — крикнул Николас. — Время платить долги.

— Я хочу переиграть.

Голос Зао, сопровождаемый эхом, раздавался по всей пустынной улочке.

— Забудь об этом, — сказал Николас. — Ты проиграл. Прими же это как неизбежность.

— Я не могу забыть, что проиграл тебе, полукровке.

— И ты не собираешься сдержать свое слово?

— Что значит мое слово для итеки!

— Тогда у тебя нет чести, — сказал Николас.

— Глупая шутка! Что может варвар знать о чести!

В его огромном кулаке блеснул револьвер, похожий на живую и злобную тварь.

— Ты для меня все равно, что насекомое, которое имело глупость оказаться на моем пути. — Зао двинулся к Николасу. — Убирайся с моей дороги, или я раздавлю тебя!

И в этот момент Линнер метнулся вперед. Он услышал щелчок предохранителя и действовал инстинктивно, ибо времени на раздумье у него не оставалось. Вместо того, чтобы двинуться к Зао напрямую, Николас захватил револьвер правой рукой и резко качнулся всем телом вправо. Одновременно ребром левой ладони он нанес мощный удар по бедру Зао. Тот застонал, левая нога перестала его слушаться. Николас выхватил револьвер из его правой руки и стал выкручивать кисть, пока не услышал хруст костей. Почти в бессознательном состоянии Зао рухнул к его ногам, и тут Николас услышал топот кожаных подметок по тротуару — это были пехотинцы Зао!

Тати схватил револьвер и, пригнувшись к земле, выстрелил по фарам машины. Свет погас, и лица приближавшихся телохранителей стало трудно различить.

— Эта драка вас не касается, — сказал Сидаре тихим голосом. — Ваш оябун нарушил клятву, поступил бесчестно, он один виноват в том, что случилось. И вы не обязаны за него мстить.

Линнер ощутил, что в воздухе повисло напряжение, как бывает во время грозы. Кобуны не двигались, но и не уходили. Тогда Николас сам заговорил с ними. Его голос гипнотизировал их. Этому Линнер научился, когда осваивал тау-тау. Постепенно напряжение стало спадать, однако Николас знал, что под воздействием гипноза кобуны будут оставаться недолго, поэтому он, продолжая говорить, жестом велел Тати поднять Зао с земли и запихнуть его на заднее сидение своей машины. Сидаре сел за руль и завел двигатель. Одним прыжком Николас оказался рядом с потерявшим сознание парнем, захлопнул за собой дверцу, и машина рванулась в густую ночную тьму.

Токио — Лондон — Киото

— Ее нет дома, — сказал молодой человек в инвалидной коляске. — Мама уехала на несколько дней. Может, я могу вам чем-то помочь?

Усиба улыбнулся.

— Ты очень любезен, Кен, но я бы не хотел этим злоупотребить.

— Злоупотребить любезностью калеки? — молодой человек пожал мощными плечами. — Для тебя у меня всегда найдется время, дайдзин. Я же знаю, что ты проделал столь долгий путь не для того, чтобы просто так поболтать и посплетничать с Кисоко.

Усиба кивнул. Он уже привык к странным манерам Кена. То, что другим могло показаться недостатком вежливости, объяснялось совсем по-другому: Кен просто не любил церемоний, считая их слишком тягостными и обременительными. И не хотел тратить на них свое время. Он вообще был человеком неординарным. Несмотря на свое увечье, Кен обладал большой физической силой и в совершенстве владел боевыми искусствами. Кроме того, Кен собрал изумительную коллекцию древних видов японского оружия, любой музей мог бы гордиться ею.

Кен нравился Усибе, хотя ему казалось, что тот намеренно старается быть невыносимым. Однажды Кисоко сказала Усибе, что Кену нравится испытывать собеседника, нащупывать его слабые места. При этом в голосе матери прозвучало нечто похожее на гордость. Очевидно, молодому человеку нравилось открывать для себя истинную сущность людей, которую многие ловко умеют скрывать под маской благопристойности и вежливости. В некотором смысле дом, в котором жил Кен, был лабораторией, где изучались люди. А быть подопытным кроликом нравилось далеко не всем.

— Что ж, с удовольствием останусь поболтать с тобой, — улыбнулся Усиба. — Признаться, я устал от мира, в котором живу.

— А вам не кажется, — спросил Кен, двигаясь по коридору в сторону кухни, которая находилась в глубине особняка, — что время в этом доме остановилось?

Внешне молодой человек выглядел вполне привлекательно, у него было чуть удлиненное лицо и мягкие карие глаза, их выражение говорило о том, что у него сильный характер и несгибаемая воля. Но все же в облике Кена было что-то печальное, и эта затаенная печаль трогала сердце Усибы. Иногда у него возникало чувство, что Кен очень близкий ему человек — они оба были брошены на произвол судьбы в мир боли и болезни.

— Однако за стенами этого дома время идет неумолимо, — продолжал Кен. — Либерально-демократической партии как главной политической силе в Японии пришел конец. — Он скорчил гримасу. — Туда им и дорога.

— Члены этой партии сыграли решающую роль в развитии страны, и я бы не стал так скоропалительно исключать их из нашего будущего.

— Я понимаю, что ты сочувствуешь своему старому другу Ёсинори, который попал в беду, — проговорил Кен, и в проницательности ему нельзя было отказать. — Но он всего лишь символ алчности и ничего больше.

— Ёсинори участвовал во многих схватках на разных фронтах, когда ты был еще ребенком, Кен. Именно благодаря ему и таким людям, как он, Япония сегодня сильна и является одной из ведущих мировых держав.

— Не только благодаря ему, но в первую очередь таким людям, как ты, дайдзин.

Усиба ничего не ответил. Этот парень умел быть крайне неприятным в общении. Порой невозможно было понять, верит ли он сам в то, что говорит, или просто хочет вызвать собеседника на оживленную дискуссию.

— Я тут готовил ленч, — сказал Кен, подкатывая свою коляску к кухонной стойке. — Хочешь перекусить со мной?

Усиба принял предложение Кена, и тот протянул ему тарелку и бутылку пива. Они устроились у овального дубового стола в левой половине кухни. В этом доме было много неяпонского, но западный и восточный стиль сочетались в нем довольно гармонично.

Некоторое время они ели молча. Усиба гордился тем, что Кену было хорошо с ним. Молодой человек говорил мало, он больше любил наблюдать, слушать и анализировать. Возможно, эти качества развились в нем из-за его болезни.

— Ну, как идут твои дела? — спросил наконец Кен. — Мне кажется, дайдзин должен быть знатоком политических игр, иначе трудно добиться положения и сохранить его.

— Если честно, все эти игры мне начинают надоедать. Слишком много распрей и схваток на разных фронтах.

— Да ты просто стареешь! — воскликнул Кен. — Такие люди, как ты, должны бы вести себя умнее.

— Не понимаю.

— Тебе следует вовремя убраться, — усмехнулся Кен, — пока ты не совершил фатальную ошибку и твоя собственная политика не раздавила тебя всей своей мощью.

Усиба сначала разозлился от подобной дерзости, но, немного подумав, понял, что Кен просто проявил заботу о нем. Он сказал Наохиро то, в чем он сам себе не смел признаться.

— Ты прав, конечно, — Усиба отодвинул в сторону тарелку, чувствуя, как у него снова начинает болеть желудок. — Когда правила игры меняются, охотник сам рискует стать жертвой.