Кольцо Пяти Драконов, стр. 107

— Но тебе хватило храбрости выйти на арену, а? — Курион стоял рядом и смотрел на море Крови. Морские птицы с черными, как сажа, крыльями и желтыми клювами бросались вниз, проносясь низко над волнами, потом поднимались, закладывая круги и перекликаясь в темноте. — Саракконов такое безумие не удивляет. Города делают нас немного сумасшедшими. Улицы, дома, толпы подавляют нас. Мы предпочитаем безлюдные просторы, чистый воздух, жаркое солнце и попутный ветер. Мы всегда приравнивали признаки цивилизации к слабости, болезни, разложению.

Курган был в восторге от того, что Курион говорит с ним как с равным.

— Любопытно. Вы так любите море Крови?

— О, не только море Крови, Стогггул. Все океаны. И не только океаны. Пустыни тоже.

— Говорят, это опасные места. Курион хмыкнул.

— Как и калллистот!

— По крайней мере на калллистоте не соскучишься.

— Ты так думаешь? Ты думаешь, что океаны и пустыни скучны?

— Да.

Курион нахмурился.

— Но ты никогда не бывал ни там, ни там. На чем основано твое мнение?

Курган прикусил губу. Каким образом этот дикарь все время заставляет его чувствовать себя дураком?

— Разумеется, ты прав. Я положился на чужую оценку.

— Нет, Стогггул. Не оценку. Предубеждение. Это большая разница. Твоя раса не понимает ценности глубокой воды или движущихся дюн и потому презирает и то, и другое. — Курион сложил руки, переплел татуированные пальцы, легко опираясь на перила. Волны бились о берег гипнотически, словно под управлением огромного океанского зверя. — В'орннская спесь. Серьезный изъян в вашем характере, успешно работающий к нашей пользе.

Курган пожал плечами.

— Если саракконам нужны море Крови и Большой Воорг, мне плевать.

Курион бросил на него хитрый взгляд.

— Что такое? — Курган сразу же насторожился. — Что я упустил?

— Что я упустила?

Далма смотрела, как Киннний Морка расхаживает по превращенной в палатку спальне, и ей не нравилось то, что она видит. Она внушала себе, что надо быть терпеливой, что он расскажет все, когда захочет и как захочет.

— Проклятое кундалианское колдовство соединилось с в'орннскими властями. — Он все еще был в полном боевом вооружении, надетом для поздней встречи с регентом. — Веннн Стогггул попал в лапы колдуньи. Он все больше и больше полагается на ее злые чары. — Лицо звезд — адмирала было бледным и утомленным. — Н'Лууура, ты бы видела Олннна Рэдддлина. — Он покачал головой. — От ноги осталась только кость... голая кость! Н'Лууура все побери, как жить с таким ужасом?.. Малистра что-то сделала с этими костями. Они могут гнуться, но не ломаются. И блестят, промасленные колдовством. Они гнутся, когда он ходит.

Далма видела печаль Морки и сочувствовала ему. Из всех любовников, какие у нее были, всех хозяев, каким она служила, только Морка нашел путь к ее сердцам. Несколько лет назад она проснулась рано утром в его сильных объятиях и вдруг тихо расплакалась. Далеко не сразу она поняла, чем была для нее его близость. Далма чувствовала себя и защищенной, и удовлетворенной. Стараясь не разбудить кхагггуна, она положила руку ему на лоб и, потянувшись, поцеловала веки. Потом закрыла глаза и почти сразу же провалилась в глубокий сон.

Эту любовь Далма хранила глубоко в душе. Она была не так проста, чтобы позволить кому-то — особенно ему — доступ к тайной власти над ней. Достаточно, чтобы его тянуло к аромату ее интимных мест, и хватит об этом. Нужно остаться свободной.

— Когда я заглянул ему в глаза, Далма, я не увидел ничего. Совсем ничего.

— Ты хочешь сказать, что он не узнал тебя?

— Да нет же. Он узнал меня; он узнал регента. Он был совершенно спокоен, когда рассказывал о неописуемой трагедии, выпавшей ему и его отряду. Возможно, слишком спокоен. Я не могу отделаться от мысли, что вместе с плотью и сухожилиями ноги в нем погибло что-то важное.

— По крайней мере он выжил. И то хорошо.

“Я должен радоваться, что жив, но я не чувствую радости”. Олннн Рэдддлин сидел у себя дома в полной темноте.

Ничто не казалось прежним; все изменилось. От еды его тошнило, от воды раздувало. Яростный огонь горел в нем, яркий, как сверхновая. Сейчас все кварки иссякли, не оставив ничего, кроме плотного черного вещества.

Геноматекки прописали лекарства, которые Рэдддлин выбросил, зная, что они окажутся бесполезны. Ему рекомендовали сон, но он больше не мог отдыхать. И потому сидел в темноте наедине с мыслями.

На Корпионе-3 Рэдддлин слышал легенду о живых мертвецах — исследователях, застигнутых радиационными бурями, периодически бушующими на планете. Радиация не убивает, гласит легенда; она преобразует жертву в иной тип существа — лишенный ощущений и чувств. Радиация словно бы уничтожает все важное в человеке, оставляя тело, управляемое стимулируемой радиацией центральной нервной системой. Эту жуткую армию живых мертвецов нельзя убить, хотя Олннн Рэдддлин часто предполагал, что им бы, наверное, очень этого хотелось.

Ночью после того, как ему рассказали легенду, он почти не спал. Корпион-3 был печально знаменит своими ночами, длинными — пятьдесят часов — и холоднее, чем в Н'Луууре. Что вообще делали там в'орнны, им никогда как следует и не объяснили. Похоже, гэргоны искали кого-то или что-то, и кхагггуны высадились и занялись тяжелой, кропотливой работой. Позже трое гэргонов провели меньше часа там, где кхагггуны рылись несколько месяцев, после чего отбыли так же таинственно, как и прибыли. Затем своре велели собирать вещи и сниматься с лагеря. Олллн Рэдддлин ни разу не видел ни одного живого мертвеца, зато видел несколько радиационных бурь, бушующих в зубчатых горах на горизонте. И не мог не думать о том, что произошло бы, застигни буря его. После Корпиона-3 он испытывал безрассудный ужас перед этими существами.

А теперь сам стал таким.

Рэдддлин заставил себя не дотрагиваться до голых костей ноги. Когда он увидел их в первый раз, его затошнило. Ужас, какого он никогда прежде не испытывал, заключил его в ледяные объятия.

Теперь он сам живой мертвец.

Надо попасть на гравилет и вернуться на Корпион-3, чтобы жить с себе подобными. Рэдддлин засмеялся, однако смех быстро перешел в рыдание.

Много раз в ту ночь он размышлял о самоубийстве: покончить с тем, что осталось от него и от жизни. Один раз он подошел очень близко к краю, ощутил кисловатый вкус дула ионного пистолета во рту. Он подвел кхагггунов, которыми командовал, — свою первую и теперь, конечно, последнюю свору. Они доверяли ему, исполняли его приказы в точности — и все погибли. Все. Хор их голосов доносился из-за разделяющей их пропасти: оказавшиеся в Н'Луууре, они молили об освобождении. Они жаждали мести, и эта месть была в его руках. Пока Реккк Хачилар и его кундалианская счеттта остаются в живых, ему нельзя покончить с собой.

Олннн Рэдддлин поклялся посвятить остаток жизни одной цели: выследить смертельных врагов и заставить их заплатить за то, что они сделали с ним.

31

Перелом

Ужасная красота поразила Реккка Хачилара. Она плясала в нем, подобно грому из грозовой тучи, подобно разреженному воздуху на вершине мира, подобно снежной лавине глубокой зимой, подобно кровавому приливу, захлестывающему Набережную Гавани, подобно стае рыб, перелетающих через коралловый риф.

Он чувствовал себя вскрытым, распиленным пополам; тихо пульсирующие внутренности открыты Космосу. Вокруг текла кровь — его и ее. Реккк воспринимал Джийан, как воспринимал тройное биение собственных сердец. Словно она вошла в него на клеточном уровне. Он чувствовал себя мумифицированным артефактом, который веками держали без света и воздуха, внезапно захваченным армией суетливых насекомых, ползающих по опустошенному, измученному болью телу.

Он сдался бы, предпочтя вакуум без света и воздуха, высасывающий из него боль. Но Джийан... Даже на краю вечности любовь к ней продолжала жить, как сигнальный огонь маяка. Его покрывала пелена, холодная пленка, отделяющая жизнь от смерти, касалась лица, знакомясь с ним, как неожиданно ослепший старый друг. Не то чтобы Реккк боялся умереть. Вовсе нет. Но в тот миг, когда он медлил, приостановившись — часть обоих миров и ни одного из них, — когда неизбежность смерти стала очевидной, пришла Она, озарив разум, и Ее аромат не дал ему пройти сквозь пленку.