Черный клинок, стр. 95

Лифт в это время дернулся. Вулф ощутил толчки в своих мускулах и понял, что они вздрагивают не от усталости, не оттого что он выдохся вконец, – дополнительные резервы адреналина подоспели как раз в ту минуту, когда они вылезли из затемненной, лишенной воздуха потайной комнаты.

Боязнь. Он боялся Чику, боялся себя в измененном виде. И опять он ощутил безмерную силу таинственного магнетизма, влекущего его к Чике, и даже вздрогнул от этого. А потом перед ним возник образ его отца в лихо сдвинутой на затылок мокрой от пота ковбойской шляпе, держащего в руке оплетенный боевой жезл – фетиш индейцев-апачей. Стоя посреди Лайтнинг-Риджа, этого маленького поселка старателей в Австралии, он говорит сыну: «Жизнь гроша ломаного не стоит, если не рискуешь. Запомни это, сын!»

– Нет, я не стану этого делать.

Вулф прищурился, стараясь снова представить себе образ отца. Они с Чикой по-прежнему находились на самом верху шахты лифта в том же самом здании. Стальная кабина лифта, как и прежде, висела над пропастью в пятьсот футов.

– Что случилось? – спросила Чика.

– Моя энергия недостаточно сильна. Я пока не управляю своей способностью ясновидения.

Чика молча посмотрела на Вулфа.

– Но это еще не конец, – не сдавался он. – Я не допущу этого.

Взяв его руки в свои, она приложила их к груди и сказала:

– Вызови тень и свет.

В его глазах засверкали зеленые серпы, и он ощутил, как в ладони, руки и тело вливается свет, правда, трепещущий, как птица в сумерках. Затем послышался слабый треск – стало концентрироваться его биополе. Он начал мысленно создавать – как бы это назвать? – столб света, достаточно мощный и в то же время подвижный. Он уже мог двигать этот столб, но поддерживать длительно его существование был не в состоянии. Это он знал точно. Снова возникло чувство страха, но он отогнал его прочь, сосредоточившись на темноте «макура на хирума», напрягая на это всю свою мыслительную энергию.

– Ну вот, – шепнул он хриплым голосом, – можем ехать.

О господи!

По воле объединенного Вулфом и Чикой биополя «макура на хирума» лифт пришел в движение и пополз вниз. Двигался он в темноте бесшумно, плавно, будто плывя по течению спокойной реки.

Мощность биополя возросла в тысячи раз, превратив психическую энергию в сверхплотный сгусток, который замедлил время и искривил пространство. В мыслях Вулфа возник его собственный образ – образ Вулфа Мэтисона, сидящего возле умирающего Белого Лука. Тогда он испугался возникшей энергии не только деда, позволившей ему явно преодолеть смерть, но и своей, возникшей внутри него самого...

Лифт достиг дна шахты и, тяжело сотрясаясь, остановился. Вулф и Чика слезли с крыши и очутились на цементном полу. Вулфу очень хотелось вспомнить все, что произошло за истекший час, но времени на воспоминания не оставалось: они еще не оторвались от преследователей.

Чтобы не выбираться из здания тем же путем, по которому они пришли, Чика повела его куда-то вниз, влево от лифта. Вскоре они очутились перед металлической дверью. Чика отперла замок и открыла ее. За дверью пахло бензином и машинным маслом – это был подземный гараж. Закрыв за собой дверь и заперев ее, Чика молча повела Вулфа к последнему ряду автомашин, и там, у самой стены, он увидел поблескивающий хромированными деталями черный катафалк, в который она тогда, перед похоронным бюро на Второй авеню, села и укатила прочь прямо у него на глазах. Чика раскрыла задние двери катафалка, и Вулф увидел полированный темно-коричневый гроб. Раздался характерный щелчок и выбросился – ошибиться он не мог – клинок ножа с выкидным лезвием.

Она повернулась к нему, и совсем близко от лица Вулфа сверкнула сталь. Улыбнувшись, Чика спросила:

– Ну и как ты себя чувствуешь на краю смерти?

Вашингтон – Нью-Йорк – Токио – сельские районы Массачусетса

Торнберга Конрада III окончательно разбудил звон колокольчика. Некоторое время он нежился в постели, бесцельно глядя в потолок. Потом колокольчик зазвонил опять. Он нехотя спустил свои длинные худые ноги с постели, накинул шелковый пестрый халат и поплелся к парадной двери.

Вилла Торнберга в ухоженном дачном поселке Магнолия-Террас стояла в отдалении – так пожелал сам хозяин. Большинство здешних дорогих вилл выходили фасадом на залив, а виллу Торнберга окружала небольшая рощица серебристых берез. Позади нее весело переливался и журчал по гладким черным камням неширокий ручеек и вилась среди кустов жасмина тропинка, огибающая беседку из кедрового дерева и ведущая к парадному входу виллы.

Проходя мимо трюмо, Торнберг на минутку задержался, чтобы полюбоваться на себя: на прямую осанку и на налитые силой мускулы. Затем он зачесал назад седые волосы и открыл дверь.

– Выглядите вы совсем неплохо, – сказала пришедшая Стиви Пауэрс, целуя его в щеку. – Лицо пополнело, морщины разгладились. Хорошо ли вы отдохнули?

– Не совсем, – ответил Торнберг, закрывая за ней дверь. – В основном дремал.

Стиви ласково улыбнулась:

– Это тоже неплохо, – сказала она и прошла вперед, в гостиную. – Как поживает Тиффани?

– Да не очень чтобы, – ответил Торнберг, плюхаясь в обитое декоративной тканью кресло. – Думаю, у нее лейкемия.

Стиви подошла и присела в кресло напротив.

– В таком случае мне лучше переговорить с ней лично.

– Нет, я решил ничего не говорить ей о болезни.

– Вы уверены, что поступаете правильно? Я имею в виду, что болезнь...

– Благодаря лечению симптомы этой болезни не проявятся до самой смерти.

– Но я знаю, что этот курс лечения ведет к раку.

Он лишь согласно кивнул в ответ и продолжал:

– Это все последствия введения инсулина, схожего с искусственным «фактором-1». Лекарство это многообещающее, но мы никак не можем добиться оптимальных результатов. Порой кажется, что мы достигли цели, но каждый раз приходим к тому же, от чего шли.

Стиви поднялась, подошла к буфету и налила две рюмочки прекрасного виски «Гленливет» Торнберг благодарно кивнул, приняв рюмку из ее рук.

– Время, – сказал он, – бежит неумолимо. – Он поднял рюмку на свет и стал тщательно вглядываться, как виски играет и меняет в лучах солнца свой цвет. – Быстро бежит, слишком даже быстро.

Он выпил виски залпом и подбросил рюмку вверх. Она упала на мраморный пол и со звоном разбилась.

– Если бы только нам удалось так же разбить и этот экран сложного протеина, какая это была бы удача, черт побери! Что это за такой неуловимый элемент, который не позволяет распадаться молекулярной цепочке? – Он терпеть не мог долго ждать.

Стиви ничего не сказала и поступила благоразумно: пусть злость шефа пройдет стороной.

Этот урок она усвоила очень быстро, хотя ей в таких случаях приходилось сознательно подавлять врожденное чувство сопереживания – одно из самых нужных качеств психиатра.

В нем появилась какая-то новая раздражительность, природу которой она понять пока не могла. Ей не раз случалось и в прошлом выслушивать его громкие нелицеприятные высказывания в адрес науки, которая, мол, хотя и развивается, но слишком медленно. Что же произошло? Она понимала, что, если начнет расспрашивать, этим ничего не добьется.

От напряжения у нее сжались мышцы живота. Свои наихудшие опасения она решила выразить словами:

– Вулф путается с известной вам японкой. Не этого ли вы хотели с самого начала? Теперь лишь вопрос времени, и он заполучит все, что вам нужно.

Торнберг глядел в одну точку, взгляд его напоминал луч фар приближающегося автомобиля. Стиви попыталась понять его мысли, но безуспешно. В его глазах появилось такое выражение, которого она прежде никогда у него не замечала. Это ее настораживало, так как она видела нечто такое, что видеть ей не полагалось. Почувствовав, как у нее засосало под ложечкой, она, как и многие женщины в подобной ситуации, инстинктивно замкнулась в себе.

– Ну а что вы могли бы сказать в отношении Мэтисона? С ним все нормально? – спросила она.