Белый ниндзя, стр. 136

Не все, подумала она, опять закрывая глаза.

— Врачи сказали, что они напичкали тебя болеутоляющими средствами.

— Не знаю, — сказала Киллан все тем же каркающим голосом. — Я ничего не чувствую. — Интересно, почему у него такое озабоченное лицо? Наверно, все дела фирмы не дают покоя. Хоть Икуза и отправился в мир иной, но «Накано» — то не вернешь...

— Это хорошо, — успокоил ее отец. — Тебя, наверное, беспокоит, почему у тебя такой голос? Врачи говорят, что повреждены голосовые связки.

— Ничего, — ответила она. — Мне даже начинает нравиться, как он звучит.

Отец неловко откашлянулся, и Киллан подумала, чего это он хочет от нее? У нее всегда было ощущение, когда он с ней разговаривал, что он от нее что-то хочет. Например, чтобы она не водилась со своими «опасными» революционерами...

— Знаешь, мне с недавних пор не дает покоя мысль, что я не всегда относился к тебе так, как к твоим братьям. Ты моя дочь. Я никогда не имел ничего против того, чтобы иметь дочь. Женщины занимают важное место в обществе, но, конечно, не такое важное, как мужчины. Так я всегда думал.

Он неловко переминался с ноги на ногу, явно чувствуя себя неловко рядом с ней.

— И еще я хочу тебе сказать, поскольку это, по-видимому, для тебя важно, что мне удалось немного уладить свои дела. Тандзан Нанги, который приобрел «Накано», надавил на «Нами». Из-за скандала с Икузой группа «Нами» понесла непоправимый урон. Император отвернулся от них, отказав в своем доверии. У них не было другого выбора, как подмахнуть контракт, который составил Нанги. В результате Нанги оказался собственником всей фирмы, включая научно-исследовательский отдел. Он попросил меня остаться президентом фирмы. Конечно, сам Нанги будет ее председателем, и я буду подотчетен ему. Но он дал мне полную автономию. Например, я смогу сам заниматься кадровыми вопросами. Впервые за многие годы я почувствовал, что управляю своей фирмой.

Киллан уловила в голосе отца новые нотки. Неужели смиренность?

— Когда ты поправишься, — продолжал Кен Ороши, — я бы хотел, чтобы ты посетила нашу новую штаб-квартиру в здании «Синдзюку Сутоту», где располагается и «Сато Интернэшнл». Я бы сам провел тебя по всем офисам «Накано». А научно-исследовательский отдел теперь там занимает целый этаж. И его бы я тебе показал. А потом мы с тобой пообедали бы, поговорили... Я очень этого хочу, Киллан.

Глядя прямо в глаза отцу, Киллан молча кивнула. Когда он ушел, она опять устало закрыла глаза. Почуяв какое-то движение рядом с собой, открыла их и увидела изумительного бумажного мишку-панду у себя на одеяле. Киллан взяла его в руки, улыбнулась. Она так давно не делала этого, что мышцы лица даже отвыкли растягиваться в улыбке.

— Там, в полиции, — сказала бабушка, — отцу дали прослушать кассету. Сама знаешь какую. То, что он услышал, открыло ему глаза. Он был потрясен и шокирован твоими делами, но одновременно почувствовал какую-то гордость. Впервые в жизни он понял, чего тебе надо. Может быть, ты и сама теперь это лучше понимаешь.

Так вот что означали новые нотки в голосе отца! Это была не смиренность, а уважение.

— В любом случае, — продолжала бабушка, — ты вернула его к жизни. И теперь он хочет вернуть тебе долг.

Какое-то время Киллан лежала молча. Потом она пошевелилась, как будто во сне.

— Бабушка, — попросила она, — сделай мне обезьянок. Я всегда любила этих проказниц.

— Конечно, — сказала старушка, беря с подоконника трех мартышек, и поставила их на грудь внучке. — Я знаю.

Это было самое горькое возвращение Николаса в его любимую Японию. Мысль о том, что они с Жюстиной не могут остаться там навсегда, как грустный спутник, сидела с ним рядом на всем пути. Не то чтобы он раскаивался в принятом решении, к которому они вместе пришли на острове Марко. Они не могут быть одинаково счастливы, живя в Японии, — это факт. Чтобы не ставить их отношения под угрозу, Николас был готов довольствоваться периодическими наездами в Токио.

Нанги, Томи и Уми нетерпеливо поджидали его и Жюстину в аэровокзале, пока они проходили таможенный досмотр. Нанги выглядел довольно изможденным, но бодрился.

Уми отвела Николаса в сторону. — Лед начал таять, — сказала она, как всегда, метафизически. — Я рада, что вы вернулись. Но я чувствую, что кое-что тебе еще предстоит узнать.

В машине Нанги болтал без передышки, рассказывая о слиянии «Накано» и «Сато», о том, каким образом научно-исследовательский отдел в ближайшие годы умножит доходы их предприятия.

В этот поток новостей Николас только изредка умудрялся вставить слово. Большую часть пути он казался рассеянным, задумчиво глядя на пробегающий за окном пейзаж.

— Ник, что с тобой? — тихо спросила Жюстина. Уми сидела с закрытыми глазами, очевидно впав в медитацию. Нанги и Томи разговаривали вполголоса о чем-то своем, и, таким образом, Николас с Жюстиной получили минутку для личного общения, на которое можно рассчитывать даже в Японии. — Что тебя беспокоит?

— Я все думаю про своего деда, — ответил Николас. — Сестра Сендзина считает, что Со-Пенг был негодяем, даже убийцей, что его мать похитила изумруды тандзянов у старейшин в Дзудзи и держала их у себя. Мне бы хотелось докопаться до правды.

— Но кто может тебе сказать правду? — усомнилась Жюстина. — Никого из них не осталось в живых.

Николас задумчиво покачал головой.

— Кое-кто знает правду, Жюстина.

Ходака

Пятнадцать дней настоящего лета пришли и на верхние склоны Ходаки в Японских Альпах. Ярко-черные тона уступили место сероватым. Нагромождения скал как-то смягчились, казались менее беспощадными. Снег потерял свою хрупкую корочку, и даже ледники кое-где подтаяли, дав начало студеным ручьям. Три дня после того, как они с Жюстиной приехали в Японию, Николас преодолевал последний участок пути, ступая по каменистой тропе, ведущей к хижине Канзацу.

— Много ли раз я приходил сюда? — спросил Николас, когда его учитель открыл дверь при его приближении.

— Нет, — улыбнулся Канзацу, — такие встречи бывают только раз. — Он отступил в полутьму хижины. — Входи.

После чая Канзацу признался:

— По правде говоря, я не думал увидеть тебя вновь.

— Разве Ваш дар ничего Вам не говорил?

— Нет, — ответил Канзацу, — на твои дела мои пророчества не распространяются. — Он немного помолчал. — Значит, Сендзина уже нет.

Николас удивился.

— Вы знали его имя?

— Не только имя, Николас. Он был какое-то время моим учеником. Поэтому я отлично знал, какую опасность он собой представляет, и мне было страшно. Но когда ты пришел сюда впервые, карабкаясь на Ходаку, задирая голову, чтобы взглянуть на свою Немезиду, Черного Жандарма, я понял, что есть надежда.

— Если Вы знали, что Сендзин опасен, то зачем Вы его учили? — спросил Николас.

— По правде говоря, я не учил его, — глаза Канзацу под сумрачными бровями были непроницаемы. — Я назвал его учеником просто для удобства, не имея термина для того, чтобы лучше описать наши с ним взаимоотношения. Сендзин пришел сюда, чтобы испытать меня, точно также, как он испытывал перед этим моего брата Киоки. Я предвидел смерть брата и, соответственно, знал, каким образом можно обмануть дорокудзая. Когда он впервые появился здесь, он был куда сильнее меня. Он владел языком Кширы — языком светозвукового континуума. Это более продвинутая форма Тао-Тао.

Канзацу пожал плечами.

— Я делал, что мог. Я ублажал его. Все, что мне удалось сделать, так это утаить от него мои способности предвидения и мою неприязнь к нему. Поэтому много лет спустя, когда он сделал тебя широ ниндзя, он убил моего брата Киоки, а не меня. Киоки допустил ошибку, угрожая Сендзину. А я заставил его поверить в то, что безвреден для него. Более того, он считал, что научился у меня кое-чему, живя здесь. Сендзин не считал меня врагом. Ему и в голову не приходило, что я могу тебе помочь, даже если бы ты знал, как найти меня.