Страна Северного Ветра, стр. 36
Алмаз выезжал с кебом ещё неделю-другую и кормил всю семью. Кое-где в Лондоне его уже узнавали и люди предпочитали нанимать именно его кеб, потому что о мальчике шла хорошая слава. Один джентльмен — он жил неподалеку от конюшен — нанял Алмаза, чтобы тот каждое утро в условленное время отвозил его в Сити. Мальчик всегда был пунктуален до минуты, хотя добиться этого было не так-то легко: папины часы не отличались точностью, их надо было постоянно сверять с часами на церкви Святого Георгия.
Но с помощью тех и других вместе он успешно справился с задачей.
По прошествии двух недель отец окончательно поправился и мог выезжать сам. Тогда Алмаз отправился узнать, как дела у Нэнни, а нам предстоит узнать, что из этого вышло.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ
Детская больница
На следующий день отец чувствовал себя отлично, и Алмаз решил отправиться к мистеру Реймонду попросить, чтобы тот взял его проведать Нэнни. Он застал мистера Реймонда дома. На этот раз слуга был отменно вежлив и проводил его в дом без лишних вопросов. Мистер Реймонд принял мальчика как всегда ласково, легко согласился на просьбу Алмаза, и они отправились в больницу, которая находилась неподалеку. Она располагалась в уютном старом доме, построенном во времена королевы Анны. Тогда в нём, несомненно, жили богатые и знатные люди, а теперь он стал домом для больных детишек, о которых там милосердно заботились. В Лондоне много районов, где такие больницы можно открывать едва ли не на каждой улице, и все они окажутся полны детьми, чьи родители умерли или не в состоянии о них позаботиться.
Алмаз вошёл вслед за мистером Реймондом в палату, где лежали те, для кого самое страшное в их болезни уже миновало, и они шли на поправку. Вдоль стен он увидел несколько железных кроватей, и на каждой лежал ребенок, чьё лицо многое могло рассказать. У кого-то возвращающееся здоровье играло легким румянцем на щеках и неуверенным пока ещё блеском в глазах; так наступающая весна пробивается сквозь холода и зимний мрак первыми застенчивыми почками и яркими крокусами. На лицах других пока царствовала уходящая зима. Они больше напоминали о снеге и пронизывающей вьюге, чем о солнышке, ласковом ветерке и бабочках. Но даже отпечаток страдания на таком лице говорил о том, что самые тяжёлые мучения уже позади, и пусть весны ещё не заметно, но она уже пришла.
Алмаз оглянулся вокруг, но Нэнни не увидел. Он устремил на мистера Реймонда вопросительный взгляд.
— В чём дело? — не понял мистер Реймонд.
— А где же Нэнни? — спросил Алмаз.
— Она здесь.
— Я её не вижу.
— А я вижу. Вот она.
Он показал на кровать, стоящую прямо напротив Алмаза.
— Это не Нэнни, — сказал он.
— Нет, она самая. Я часто к ней приходил с тех пор, как ты видел её в последний раз. Болезнь сильно меняет людей.
— Ничего себе! Можно подумать, она побывала в Стране Северного Ветра, — подумал Алмаз, но вслух ничего не сказал, только пристальней посмотрел на девочку, и тогда в лице новой Нэнни показалось нечто от прежней. Прежняя Нэнни, хоть она была доброй и дружелюбной девчушкой, все же была не очень-то вежливой, выражалась грубовато и вечно ходила чумазой. Тот, кто побывал в Стране Северного Ветра, конечно, видел в её лице всё лучшее, что жило в её душе, и всё же оно было грубым, отчасти из-за погоды, отчасти потому, что жила она среди скверных людей, а отчасти потому, что ей часто приходилось себя защищать. Теперь она стала мягкой, ласковой и могла вполне сойти за дочку благородных родителей. Алмаз поневоле вспомнил слова, услышанные накануне в церкви: «Страдание во благо» или что-то очень похожее. Наверняка Царица Северного Ветра так или иначе помогла Нэнни! Ведь из простоватой девчонки она превратилась в изящную девочку.
Мистер Реймонд, однако, удивлён не был. Он уже привык видеть чудесные перемены, подобные тем, что происходят с маленькими гусеницами, когда они заболевают и умирают, а потом возрождаются бабочками с крыльями вместо ножек. Ей больше не нужно было самой заботиться о себе: о ней теперь заботились чьи-то ласковые руки, даря ей тепло, покой и уют, облегчая головную боль, подавая освежающее питье, когда её мучила жажда; а чьи-то добрые глаза — словно звёзды небесного царства — не отрывали он неё сияющего взгляда. Огонь лихорадки и роса любви растопили и унесли прочь всю грубость из души Нэнни, и её личико стало таким благородным и нежным, что Алмаз не узнал девочку. Но чем дольше он на неё смотрел, тем отчётливее видел лучшие черты её прежнего лица; всё самое доброе и хорошее, что было самой Нэнни, постепенно показывалось ему, словно луна из-за туч, пока наконец мальчик не просто поверил мистеру Реймонду, а убедился сам, что перед ним действительно Нэнни — изнурённая, но такая красивая!
Он подошёл к ней. Она улыбнулась. До этого Алмазу приходилось слышать, как она смеётся, но он никогда не видел, чтобы девочка улыбалась.
— Нэнни, ты меня помнишь? — спросил мальчик.
Она снова улыбнулась, словно вопрос показался ей забавным.
Разве могла она его забыть?! Пусть она ещё не знала, что попала сюда именно благодаря Алмазу, но он часто ей снился, и она разговаривала с ним в бреду. И не удивительно, ведь Алмаз был единственным мальчиком, кроме Джима, кто был к ней добр.
Тем временем мистер Реймонд ходил от кровати к кровати и разговаривал с маленькими пациентами. Его тут все знали, и каждый с нетерпением ждал от него взгляда, улыбки или доброго слова. Алмаз присел на табуретку у изголовья Нэнни. Она вложила свою ладонь в его руки. Никто из старых знакомых больше не приходил её навестить.
Вдруг кто-то из малышей громко спросил:
— А мистер Реймонд расскажет нам историю?
— Ой, да, расскажите, пожалуйста, расскажите! — раздалось несколько детских голосов, чьи обладатели уже почти поправились. Оказалось, когда мистер Реймонд навещал детей, он всегда рассказывал им какую-нибудь историю, и дети радовались этому куда больше, чем другим приятным вещам, которые доктор разрешал мистеру Реймонду приносить для них.
— Что ж, отлично, — отозвался мистер Реймонд. — Расскажу. А что это будет за история?
— Правдивая, — ответила одна малышка.
— Сказка, — произнёс маленький мальчик.
— Так, — сказал мистер Реймонд, — раз мнения разошлись, придётся мне выбрать самому. Что-то мне не приходит в голову ни одной правдивой истории, поэтому я расскажу сказку.
— Вот здорово! — закричал малыш, который как раз её и просил.
— Я придумал её сегодня утром, вставая с постели, — продолжал мистер Реймонд. — Если она получилась удачной, я её запишу и попрошу кого-нибудь напечатать, тогда вы сможете сами прочитать эту сказку, когда захотите.
— Так, значит, её ещё никто не слышал? — спросил один из детей постарше.
— Никто.
— Вот это да! — воскликнули некоторые, полагая, что услышать историю впервые — это просто потрясающе. Должен признаться, действительно, была в этом особая прелесть, поскольку для самого автора сказка была почти такой же новой, как и для его слушателей.
Некоторые смогли приподняться в постели, другие остались лежать, так что обычных детских приготовлений с их суетливыми рассаживаниями и пересаживаниями здесь не было, но выражения детских лиц, повороты голов и слабые возгласы в предвкушении удовольствия красноречиво свидетельствовали, что все приготовления шли у них внутри.
Мистер Реймонд встал в центре палаты, чтобы каждый мог его увидеть, когда он повернётся. Алмаз остался у изголовья Нэнни, а её рука по-прежнему лежала в его руке. Не знаю, много ли смогли понять в этой сказке малыши. Да и вообще, сложно сказать, много ли в ней можно понять, потому что из таких сказок каждый выносит что-то своё. Но все слушали с явным интересом, и, конечно, с большим вниманием. Позже мистер Реймонд её записал. И вот она лежит перед нами, чуть изменённая, разумеется, ведь хороший сказочник каждый раз старается рассказать сказку лучше, чем в предыдущий. Сам я не могу отделаться от мысли, что своей сказкой мистер Реймонд отчасти обязан старой истории про Спящую Красавицу.