Страна Северного Ветра, стр. 23

— Как хочешь, молодой человек, — согласился отец, занимая своё место.

Мальчик, конечно, расстроился немножко, но слез на землю и пошёл за мамой, которая от радости не могла вымолвить ни слова. Она только покрепче сжала руку сына, словно не радовалась, что Алмаз остается с ней, а боялась, как бы он не убежал.

Всё это время никем не замечаемый хозяин конюшни, тот самый, что продал лошадь отцу Алмаза, стоял поодаль у дверей стойла и слышал весь разговор. С тех пор Джон Стоункроп очень полюбил мальчика. С этого многое началось в нашей истории.

В тот же вечер, когда Алмаз, устав от дневной работы, поджидал дома отца, к ним в дверь постучал Стоункроп. Мама пошла отворить.

— Добрый вечер, мэм, — поздоровался он. — Дома ли маленький хозяин?

— Да, конечно, он всегда к вашим услугам, мистер Стоункроп, — ответила та.

— Нет, мэм, это я к его услугам. Я сейчас выезжаю на своём кебе, ежели маленький хозяин хочет, может отправиться со мной. Пусть правит моей старушкой, пока не устанет.

— Поздновато уже для него, — задумчиво произнесла мама. — Знаете, ведь он сильно болел и едва выкарабкался.

«Вот чудно!» — подумал Алмаз. Как он мог выкарабкаться, если никуда не падал? Но, в сущности, мама была права.

— Что ж, — отозвался мистер Стоункроп, — тогда он может доехать до Блумсбери Сквер, а оттуда прибежать домой.

— Чудесно. Я вам так признательна, — поблагодарила мама. И Алмаз, приплясывая от радости, схватил шапку, дал руку мистеру Стоункропу и пошёл с ним во двор, где ждал кеб. Конечно, лошадь была не такая красивая, как их Алмаз, да и мистер Стоункроп не мог сравниться с папой, и всё же мальчик был страшно рад. Он забрался на козлы, а его новый друг встал рядом.

— Как зовут лошадь? — спросил Алмаз, принимая вожжи из рук хозяина.

— У неё некрасивое имя, — ответил мистер Стоункроп. — Не стоит её так звать. Имя ей не я придумывал, да она и так прекрасно слушается. Джек, дай мальчику хлыст. Я-то его не беру вовсе, когда выезжаю со старушкой…

Он не закончил фразы. Джек передал Алмазу хлыст, и тот, взяв его за середину рукоятки, дотянулся до крупа лошади, и они тронулись в путь.

— Осторожно, ворота, — предупредил мистер Стоункроп. Алмаз осторожно миновал ворота, аккуратно направляя безымянную лошадь в нужную сторону. Мальчику было легко учиться, потому что он давно привык делать, что ему говорят, и тотчас следовать любому совету. Ничто другое так не помогает в учёбе, как это. Некоторые не умеют и не привыкли исполнять то, что сказано, и они не могут быстро понять или быстро сделать то, что им велели. А послушный ум мгновенно проникает в самую суть вещей, ибо таков закон вселенной: повиноваться значит понимать.

— Поберегись! — закричал мистер Стоункроп, стоило им повернуть за угол на Блумсбери Сквер.

Почти стемнело. Навстречу им мчался другой кеб. Алмаз резко подал в сторону, другой кебмен остановился, и им чудом удалось избежать столкновения. Тут они узнали друг друга.

— Алмаз, ты начал с того, что чуть не врезался в собственного отца! Так не пойдёт! — крикнул кебмен.

— А ты, папа, хотел под конец столкнуться с собственным сыном! Так тоже не годится, — не растерялся мальчик. Взрослые весело засмеялись.

— Спасибо тебе за сына, Стоункроп, — поблагодарил отец.

— Да не за что. Он у тебя смельчак. Неделя — другая, и его можно будет одного отпускать. А сейчас, думаю, тебе лучше захватить его домой. Его мать переживала, что вечером будет прохладно, и я обещал не увозить его дальше Блумсбери.

— Тогда забирайся ко мне, Алмаз, — позвал отец, поравнявшись с кебом своего друга, и перебрался с козел на боковое сиденье. Мальчик перепрыгнул к отцу, взял вожжи, сказал «Доброй ночи и большое спасибо, мистер Стоункроп» и направился домой. В тот вечер он впервые в своей жизни почувствовал себя взрослым мужчиной. По дороге домой отцу ни разу не пришлось вмешаться или поправить сына, тот замечательно управлял кебом. Хотя я подозреваю, что к успеху маленького Алмаза был немножко причастен старый Алмаз, ведь он торопился домой в своё стойло.

— Сынок, — сказала мама, когда мальчик вошёл в комнату, — ты быстро вернулся.

— Да, мам, я уже здесь. Давай посижу с маленьким.

— Он заснул, — ответила мать.

— Тогда давай отнесу его в кроватку.

Но стоило Алмазу взять братика на руки, как тот проснулся и стал смеяться. Он был на редкость весёлым ребёнком. И неудивительно, ведь малыш был пухленьким, словно рождественский пудинг, и у него никогда ничего не болело, ну разве что совсем чуть-чуть и недолго. Алмаз усадил маленького себе на коленки и начал ему петь:

Малышок, малыш,
Что ж ты не спишь?
Оставим кровать,
Пойдём танцевать.
Будет наш мальчик
Прыгать, как зайчик.
На радость папе,
Что пошёл добывать
Еду малышу,
Чтобы крепко спать,
прыгать и танцевать
Опять и опять.
На радость маме,
Что сидит у речки,
У которой овечки
Растят весёлых ягнят
Скачущих по траве
Забыв о завтраке
Веселясь в синеве
А ласточек стая
Гнёзда свивает
Из кусочков тины
ила и глины
Над речкой бегущей
Вечно поющей
И птенцы вырастают
Веселей не бывает
А лучший самый-самый
Растёт у папы с мамой
Веселится и скачет
Никогда не плачет
И Алмаз его нянчит
Алмаз его нянчит
Алмаз его нянчит

Когда у Алмаза больше не придумывались рифмы, он сидя пускался в пляс с младенцем на коленках. Некоторые удивлялись, что такой маленький мальчик может так складно сочинять стихи, только он ничего не сочинял, а просто пытался вспомнить, как пела река в Стране Северного Ветра.

Страна Северного Ветра - img14.png

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ

Алмаз продолжает действовать

Страна Северного Ветра - img09.png
скоре Алмаз стал на конюшнях всеобщим любимцем. Кто-то может сказать, что конюшни были далеко не лучшим местом для маленького мальчика, но ему пришлось расти именно там, значит, лучше места для него не было. На первых порах он слышал множество плохих и грубых слов, но они ему не нравились и поэтому не причиняли ни капли вреда. Хоть он и не догадывался, что эти слова означают, но было что-то отталкивающее в том, как они звучат и как люди их произносят. Вот они и не прилипали к мальчику и уж тем более не проникали в его душу. Он их просто не замечал, и его личико сияло чистотой и добротой среди таких слов, словно первоцвет под градом. Поначалу его считали капельку не в себе из-за постоянного выражения тихой радости на лице и вечной улыбки, то лучившейся в глазах, то дремавшей в них. Он не обращал внимания на сквернословие и грубые шутки соседей и прослыл среди них слегка чокнутым, ибо они не могли понять его. Но вскоре неприличным словам стало неловко слетать с уст в присутствии Алмаза. Кебмены начали потихоньку подталкивать друг друга, напоминая, что мальчуган где-то поблизости, и грубости застревали у них в горле, не успевая прозвучать вслух. Стоило им заговорить с Алмазом по-доброму, как тот охотно вступал в разговор, иногда шутил вместе с ними, и вскоре над ним уже никто не смеялся.