Из Гощи гость, стр. 8

— Козма… Как сказал ты?.. Козмаграфья?

— Так есть, космография.

— А что она, козмаграфья эта?.. К примеру ты б мне вычитал из нее немного.

— Космография?.. — шагнул к князю Ивану длинноногий шляхтич. — Да это презнаменитая наука. Это описание строения целого света. Это описание вращения звезд и всего шара земного. К примеру…

— Чего?.. Шара?!

У князя Ивана под кафтаном взмокла от жары рубаха, а от быстрой речи шляхтича глубокими бороздами пошли по лбу морщины.

— Так, шара! Ведь земля наша кругла, как шар. Ну, как пушечное ядро…

«Ой, что ты? Слыханное ли дело!» — едва не вырвалось у князя Ивана, и морщины выступили у него уже и под глазами и на переносье.

А пан стал бегать в штанах своих исподних из угла в угол да размахивать бывшею у него в руках книгою, точно алебардой.

— Так и есть!.. Так и есть!.. — выкрикивал он ликуя. — Шара!.. И шар этот вертится, вертится!.. Так и сказано в книге Николая Коперника «О вращениях светил небесных». Ибо это такая знаменитая наука!..

— А столбы?.. — только и смог бросить ему с плашки своей князь Иван.

— Какие такие столбы?.. — заорал во всю свою мочь шляхтич, надвинувшись на князя Ивана. — Что это еще за столбы, ваша милость?..

— Сказано в священном писании, в ветхом завете, — заметил ему учтиво князь Иван: — господь сдвигает землю с ее основания, столбы же ее колеблются.

Пан Заблоцкий уронил на пол книгу, упер в бока руки и загрохотал таким неописуемым смехом, что в чулане за дощатою стенкой какая-то посудина так и покатилась с полки.

— Ха-ха-ха!.. — стреляло у неистового пана из разверстой, словно пушечное жерло, глотки. — Ха-ха-ха!.. Ну, боярин, и забавник!.. Столбы!.. Ха-ха-ха!.. Да то ж, боярин вельможный, поповские басни, то ж пресмешные выдумки поповские! Ха-ха-ха!..

И пан, готовый вот-вот разорваться от смеху, полез в чулан и вышел оттуда с двумя оловянными ковшиками и немалою на вид фляжкой.

XI. Тишком да нишком

У князя Ивана горела голова от крепкой панской водки, от быстрых речей шляхтича, от натуги, с которой силился князь уразуметь их смысл. Ему казалось, что под ним треснула земля и туда, в эту черную дыру, летит теперь с шумом и лязгом все, на чем с лихой отвагой пан Феликс раз за разом ставил крест, называя все это баснями поповскими. Столбы, на которых, как уверен был князь Иван, земля держится, — басни; семь небес, о коих так много толковали древние книги из ларя дяди Семена, — тоже басни, басни рай и ад, и нетленные мощи, и святые образа. Князь Иван глянул в передний угол панской горницы: голо; не только что иконы — крючка, за который зацепить ее, и того не было. А как же в писании, в священном завете?.. Но пан Феликс слышать не хотел о завете, а только отмахивался, хохотал да еще ретивее принимался шагать от постели к двери, от двери к постели. Набегавшись по горнице и снова присев на постель, он налил себе в ковшик, подлил в ковшик и князю Ивану, промочил горло и стал было толковать дальше:

— Так, боярин вельможный… — Но вдруг запнулся и хлопнул себя ладонью по лбу. — Ха! — вскричал он, притопнув ногою. — То бывает, боярин, такое затменье, что мы тут размовляем и распиваем из одной фляжки, а я и не ведаю, ваша милость, какого вельможного пана я тут вижу в моем замке. Скажи ж мне, боярин мой любый, кто ты?

— Князь Иван княж Андреев сын Хворостинин, — молвил гость, чего-то потупясь, чего-то покраснев до самых кудрей, нависших у него над ушами. Да то тебе к чему?..

Но длинноногий пан, оставив вопрос этот без ответа, вскочил с места, шагнул к князю и поднял вверх свой ковшик.

— Очень радый, очень радый, — залепетал он, увиваясь вокруг ёрзавшего на неустойчивой плашке гостя. — Очень радый, княже Иване, видеть вашу милость в моем замке. И еще раз прошу, ясновельможный княже, чтобы, как говорится, без церемоний. Пью здоровье ясновельможного князя!

— Будь здоров и ты, пан Феликс, — молвил в свой черед князь Иван и пригубил из ковшика своего. — Будь здоров, друже!.. Хотел я сказать тебе: ты хорошо знаешь по-латыни и козмаграфье умеешь подлинно и достохвально…

Пан Феликс приложил руку к сердцу, сделал шаг назад и молча поклонился своему учтивому гостю.

— Хотел я сказать тебе, — продолжал князь Иван: — кабы грамоте мне той навыкнуть, читать и разуметь по-латыни… Грамматике и риторике [16], и небесных вращений уразуметь, и земного… земного… шара… Ты бы, пан, помог мне чем в учении том. Ты как скажешь?..

Пан Феликс зашевелил усами.

— Но то ведомо ясновельможному князю, — молвил он, — что это запрещено москалям? Что тот человек московский, который начитан по книгам латинским или польским, тот человек есть еретик или изменник?

— Про то я не подумал, хотя то и ведомо мне, — развел руками князь Иван. — Не подумал… — повторил он тихо, потом поднялся со своей плашки, которая тотчас свалилась набок, и подошел к окошку. Солнце уже стояло низко, и через весь панский бурьян протянулась наискось длинная тень от врытой в землю дручины. Стоявший подле бурый конек молодого князя тер об нее взъерошенную шею.

— Те-те-те… — услышал князь Иван позади себя прищелкивание неугомонного пана. — Ай-ай-ай!.. Совсем упал духом такой молодой рыцарь. Ха! Но ведь ясновельможный князь разумеет, что все те запреты — то такие ж поповские штуки. И коли у князя такая сильная охота научиться по-латыни, то и можно наплевать на те запреты.

Князь Иван быстро обернулся к беспечному пану, невесть что болтавшему, — с ума он, что ли, сошел или, может быть, это хмель его разбирает?

— Что ты!.. Что ты!.. — залепетал князь Иван в испуге. — А коли дознают да сыщут?

— Ха!.. — тряхнул серьгами неустрашимый пан Феликс. — Коли там дознают?.. Ты да я, я да ты, да пестрая моя кляча. И ты ко мне — тайно в мой замок: тишком да нишком, ползком да бочком… Ты ко мне, как говорится по-русски, втай, да не на двор, а по задворкам. О!

— Втай, говоришь?.. — встрепенулся князь Иван и опасливо глянул на хитроумного ляха.

— То так. Втай, мой любый княже. Что нам те поповские штуки?.. Пфе!.. Плевать, одним словом. Ха-ха!.. В субботу в ранку прошу пана до моего замку и — чшш! — втай, втай-тай-тай, тай-тай-тай…

И пан Феликс, наскоро отпив из ковшика, схватил со стола свою заморскую дудку.

затянул он на полный голос, —

И несуразный пан принялся дуть в свою дудку и притопывать ногами.

«Ой, и ловкач! — думал князь Иван, глядя на него и усмехаясь, упершись руками в подоконник. — Откуда только берутся они такие?.. И в дуду умеют и по-латыни разумеют…»

Но за окном зашуршало что-то в густом бурьяннике. Князь Иван глянул на двор и увидел все ту же пегую панскую лошадёнку. Она вышла из бурьяна и медленно побрела промеж лопухов, припадая на ногу и тычась мордой в толстые разлапистые листья. Добравшись кое-как к дому, она, навострив уши, остановилась под самым окошком. А неугомонный шляхтич все насвистывал и притопывал, пока не заметил рядом с князем Иваном пегую лошадиную голову, которая уже совсем просунулась со двора в этот панский «замок». Тогда скоморох веселый бросил на постель свою дудку, подошел к окошку и, потрепав свою странную клячу по храпу, молвил:

— Ну, видал ли когда-нибудь князь такое диво?..

XII. О том, как пан Феликс спорил в корчме с иезуитом и что из этого вышло

Ночь спустилась на землю, когда князь Иван, отбиваясь от ночных сторожей и сигая через расставленные на ночь по улицам рогатки, добрался наконец до Чертольских ворот. Здесь жеребчик, не понукаемый ни плеткой, ни шпорой, припустил сам во весь опор к дому, уже черневшему вдали.