Орел и Волки, стр. 89

Когда знаменосец бережно принял Верику из его рук, Катон присел на корточки возле Кадминия и приподнял его, обняв за плечи. Хрипло, прерывисто дыша, тот воззрился на римлянина и с трудом выдавил из себя одно слово:

— Царь?

— Он в безопасности, — ответил Катон.

Кадминий слабо улыбнулся, довольный тем, что сумел выполнить свой долг.

— А вот мне конец.

Катон хотел было сказать умирающему что-нибудь утешительное, но ограничился тем, что просто кивнул:

— Да.

Верика простер руку к лучшему из своих воинов, а потом воскликнул, обращаясь к Мандраксу:

— Помоги мне дойти до него!

Жизнь покидала Кадминия, рот его широко открылся, словно он напоследок пытался набрать воздуха в грудь.

— Мой царь!

В последний момент воин схватил Катона за руку и сжал так крепко, словно хотел вложить в это пожатие все свои последние силы. Затем его глаза закатились, пальцы, стискивавшие ладонь римлянина, обмякли. Некоторое время Катон молча смотрел на него, а потом, убедившись, что последняя искра жизни в могучем теле погасла и сделать ничего больше нельзя, медленно поднялся на ноги и огляделся.

Уцелевшие бойцы когорты Волков стояли над умершим в напряженном молчании. Затем Верика медленно опустился на колени, протянул руку и, коснувшись лица гиганта, бережно убрал с него упавшую прядь волос. Катон тихонько попятился, чувствуя себя лишним.

Как ни крепки были узы, связывавшие теперь его с этими людьми, кровное и племенное родство значило для них куда больше, чем обретенная в битвах сплоченность. Поэтому, оставив атребатов скорбеть над убитым, Катон вознамерился опять ринуться бой, но не нашел, с кем схватиться. Веспасиан, молниеносно сколотивший резерв, отбросил противника, прорвавшегося к обозу, и накрепко перекрыл брешь в обороне. Впрочем, варвары уже сами откатывались от сомкнутых рядов римлян, словно разбившаяся о береговые утесы и теперь уходящая в море волна, оставляя после себя на окровавленной траве мертвые тела и брошенное оружие.

— Катон! Катон!

Юноша обернулся и увидел бегущего к нему Макрона, улыбавшегося во всю ширь своей грубо скроенной физиономии. Ветеран принялся радостно хлопать товарища по плечам, но, натолкнувшись на его безучастный взгляд, встревожился:

— Эй, что с тобой? Ты ранен?

— Нет.

— Как Верика?

Катон указал на толпившихся невдалеке атребатов.

— Верика жив. А Кадминий погиб. И он, и вся царская стража.

Макрон поскреб подбородок.

— Это плохо… очень плохо. Но взгляни-ка туда.

Он схватил молодого друга за руку и развернул в сторону Каллевы. Теперь приближающаяся колонна была отчетливо различима, и поднятый над передними рядами штандарт не позволял усомниться в ее принадлежности.

— Видишь? — Макрон снова заулыбался: — Нет, ты не видишь! Это же сам хренов генерал!

ГЛАВА 41

Работы по строительству резиденции прокуратора на вновь укрепленной территории складской базы развернулись незамедлительно. Механики и саперы всех четырех легионов, неустанно трудясь, постарались как можно быстрее расчистить руины бывшего госпиталя и командного пункта, а затем принялись копать почерневшую от огня землю. Рядом с протяженными фундаментами управленческих зданий уже возвели два приземистых казарменных корпуса для размещения двух усиленных батавских когорт, которым предстояло нести здесь гарнизонную службу. Батавы, заносчивые светловолосые гиганты с германских границ, смотрели на местных жителей свысока. Они шатались по узким улочкам Каллевы, нагло приставали к женщинам, были задиристы и постоянно пьяны.

Чем хуже германцы вели себя, тем больший стыд ощущал Катон перед атребатами, с которыми обошлись так неблагодарно. Они, всегда державшие сторону Рима, теперь лишались права носить оружие и иметь свое воинство хоть в каком-нибудь виде. Плавт пришел в ужас, узнав, насколько этот народ был близок к сговору с Каратаком, и немедленно предпринял все меры для того, чтобы столь ненадежное племя никогда более не получило возможности угрожать Риму срывом военных поставок. Верика отныне царем только числился, а вся реальная власть над страной сосредоточилась в руках римского прокуратора и целого штата чиновных лиц, наделенных всяческими полномочиями. С самого возвращения в свой чертог Верика почти не вставал, оправляясь после ранения в голову, а в малом зале за его покоями советники неустанно вели спор о том, кому быть наследником трона.

Каратак отступил назад за Тамесис, и три легиона со вспомогательными когортами снова преследовали его, оттесняя к скалистым силурийским предгорьям. Но даже при этом обеспечение безопасности римских линий снабжения уже нельзя было доверить ни одному из здешних вождей, как бы ни демонстрировали они свою верность Риму. Так что едва Второй легион встал под Каллевой лагерем, царство атребатов было незамедлительно аннексировано.

А спустя еще несколько дней центурион Катон получил приказ явиться к Веспасиану.

День стоял душный, парило, и Катон предпочел прогуляться из расположения легиона до римской базы в одной тунике. Пройдя через всю Каллеву и миновав складские ворота, он подивился тому, что бревенчатый сруб резиденции прокуратора, под которую отхватили и часть плаца, и часть территории, где находились амбары, уже подводят под крышу. Да уж, для себя лично трибун, похоже, горазд расстараться.

Катон усмехнулся, вспомнив, что Квинтилл больше никакой не трибун. Военная служба, являвшаяся лишь первой ступенькой в карьере любого политика, для него благополучно закончилась. Сейчас он был прокуратором Римской империи, принадлежал к чиновничьей элите, что открывало перед ним путь к высшим государственным должностям. У этого хлыща под рукой даже имелась собственная маленькая армия из двух батавских расквартированных тут же когорт.

По левую сторону плаца возвышались шатры, в которых легат до завершения идущих полным ходом работ поместил прокуратора и обустроился сам. Вся эта зона находилась под жестким контролем личной охраны Веспасиана. Преторианцы шутить не любили, поэтому, несмотря на свой ранг, Катон вынужден был задержаться перед веревочным ограждением и под пристальными взглядами пятерых караульных дожидаться, пока шестой сбегает рысцой к начальству и справится, можно ли допустить его внутрь. В целом штабную территорию охраняло, похоже, не менее сотни вооруженных солдат, хотя сам Второй легион располагался в собственном хорошо укрепленном лагере, едва ли не равном по площади Каллеве, возле которой он был разбит, чтобы служить для всякого, в чьей голове еще таились бунтарские помыслы, наглядным и убедительным напоминанием о монолитной несокрушимости Рима.

— Дайте центуриону пройти, — распорядился вышедший из длинного низкого шатра, являвшегося своего рода приемной, писец.

Преторианцы расступились, давая Катону дорогу, но тот, выпрямившись, негромко произнес ледяным вызывающим тоном:

— В армии принято приветствовать старших по званию, и это правило распространяется на всех, включая личную стражу легата.

Оптион, командовавший караулом, опешил. Непривычного выслушивать замечания от штабных посетителей ветерана больше всего поразило даже не то, что его пытается осадить юнец, годящийся ему в сыновья. Это бы ладно, однако на сопляке не было никаких знаков различия. Нужно совсем уж свихнуться на скрупулезном соблюдении уставного порядка, чтобы нюхом угадывать ранг человека, одетого в одну лишь тунику. Нельзя требовать от людей невозможного. Это не лезло ни в какие ворота, что сознавал и Катон. Однако он не двигался с места, и прежде всего потому, что пребывал в дурном настроении. Уже несколько дней юношу мучило то, как пренебрежительно обошлись по возвращении в Каллеву с его бойцами.

Волков даже не допустили в армейский лагерь, а вместо этого выдали со склада самые драные палатки и велели отправляться с ними в усадьбу царя. Первую ночь Катон провел с Волками, но когда об этом прослышал Веспасиан, он направил центуриону приказ немедленно прибыть в расположение легиона и оставаться там до получения новых распоряжений.