Война Роузов, стр. 50

ГЛАВА 26

Энн записалась в число слушателей летней школы больше для того, чтобы иметь повод не уезжать из города, а не из-за диссертации. Лишь из чувства вины и отсутствия денег продолжала она ходить на занятия. А голова ее была занята Роузами, а точнее — Оливером.

Она запретила себе все другие виды общения с ним, кроме кратких телефонных звонков в офис. Ей необходимо иногда слышать его голос и знать, что он по-прежнему помнит о ней. Для начала, говорила она себе, хватит игр в неразделенную любовь. Это глупо и как-то по-детски. Но он ни разу не позвонил ей сам. Она же не дурочка, уверяла себя Энн. Кроме того, она сможет выяснить, действительно ли он скучает по ней. Очень плохо, что она попала под власть такого захватывающего, вероломно отбирающего все время и пожирающего все силы чувства. Но никакие попытки обуздать себя не увенчались успехом. Это какое-то проклятие. Самым коварным в ее положении было то, что она не теряла надежды, надежды на то, что развод когда-нибудь состоится, и тогда безразличие уступит место интересу. Она сумеет сделать его по-настоящему счастливым. Кроме того, она полюбила его детей. Каждый день она ждала звонка от него. Но он не звонил. Она писала детям в лагерь. Время от времени звонила Еве.

— Ты видишься с мамой и папой? — спросила у нее Ева в последний раз.

— Да, иногда, — солгала Энн.

— Я получила письмо от папы и еще одно — от мамы, — робко пыталась поддержать тему Ева. Энн чувствовала ее грустное настроение. — Главная проблема для нас с Джошем — как быть с родительским днем.

Энн поймала нотки нарастающего беспокойства в ее голосе. Она намеренно не стала обнаруживать этого, отделавшись незначительной шуткой.

— Надо мне было остаться дома, — сказала Ева. — Зачем они послали меня сюда?

— Это их проблемы, Ева. Им надо самим во всем разобраться.

— Я знаю, — но ничто не могло ее убедить. — Мне надо было быть дома, вместе с ними. Я нужна им.

— С ними ничего не случится.

Энн произнесла последние слова без всякого убеждения.

Оливер молчал почти две недели, и Энн позвонила к нему в офис, но узнала, что он взял отпуск. Она слегка удивилась, — ведь дети не упомянули об этом в своих письмах, которые становились все более и более тревожными.

После долгих колебаний она позвонила Оливеру домой. Голос, записанный на автоответчик, проинформировал ее, что данный номер отключен от городской сети. Приготовив множество ничего не значащих вопросов, она стала звонить Гольдштейну и Термонту. Но и те оказались в отпусках.

Недоумение возросло. Почему родители ни о чем не сообщили детям? Неизвестность раздражала ее, порождая всевозможные дурные предчувствия. Не в силах оставаться бездеятельной, как-то во второй половине дня Энн прошла пешком по Коннектикут-авеню до Калорама-серкл. Снаружи дом выглядел по-прежнему сияющим и величественным. Она обошла его и вышла к саду, где заглянула в гараж через стеклянную панель на двери. "Феррари" стоял грудой мятого металла, вид которой еще больше испугали запутал ее, но микроавтобус Барбары и "Хонда" Евы находились на своих обычных местах. По ним ничего нельзя было определить. Может быть, супруги все-таки как-то примирились и уехали отдыхать. Но что же тогда случилось со знаменитым "Феррари" Оливера? Она заставила себя отбросить все посторонние в данный момент вопросы, кроме главного: куда они оба делись? И почему они не сообщили детям?

Снова обойдя дом, она увидела мальчика, служившего разносчиком "Вашингтон стар", которого она несколько раз видела, когда жила здесь.

— Они отказались от доставки, — сказал он, пожав плечами.

— Ты хочешь сказать, они просили прекратить доставку почты на какой-то определенный период, а потом снова ее возобновят? — она решила разузнать все подробно.

— Да нет, просто отказались и все, — ответил мальчик, кидая газету на крыльцо веранды соседнего дома.

Несмотря на его уверения, она поднялась по ступеням и взялась за дверной молоток, который тут же отозвался веселым мелодичным звоном. Подождав ответа, она отступила назад и оглядела окна верхних этажей. Все занавеси были закрыты. Как и на окнах первого этажа. Она снова постучала молотком, подождала немного и пошла прочь от дома. Позже она спросила себя, не позвонить ли ей в полицию, но отвергла эту идею. Прошло еще слишком мало времени, чтобы заявлять об их исчезновении.

Утром она позвонила мисс Харлоу.

— Мне очень жаль, но он в отпуске, — снова повторила секретарша.

— Дети волнуются, — ответила Энн. — Я тоже.

— Они уже звонили сюда, — призналась мисс Харлоу. — Я тоже обеспокоена.

— А Барбара?

— Я позвонила на французский рынок. Они полагают, что она тоже отправилась в отпуск, — наступила долгая пауза. — Вы не думаете, что они могли помириться и вместе уехать?

— Возможно, — ответила Энн неуверенно. Теперь она уже действительно обеспокоилась и подумала, не стоит ли рассказать мисс Харлоу о "Феррари". Это не мое дело, решила она наконец и попрощалась.

Ранним утром следующего дня, после бессонной ночи, она снова отправилась к их дому. "Вашингтон пост" им явно перестали посылать, или в доме никто не жил. Редкий житель Вашингтона начинает день без этой газеты.

Когда она уже собралась уходить, что-то вдруг приковало ее к месту. Она внимательно осмотрела фасад и заметила, что оконная рама в хозяйской спальне не отражает солнечный свет. После более тщательного изучения она поняла, что в переплете не было стекол.

Может быть, стекла разбили случайно, начала рассуждать она. Не раз бывало, что пустые дома подвергались актам вандализма подобного рода. Но все шестнадцать стекол в двух оконных створках?

В тот день она не могла ни на чем сосредоточиться и вернулась к дому уже вечером. Она долго стояла в тени деревьев, которые росли на другой стороне улицы, наблюдая за домом до тех пор, пока окончательно не стемнело. На улице зажглось освещение. Однако дом по-прежнему был погружен в темноту. Все еще не уверенная, она снова постучалась в дверь, подождала, и лишь тогда направилась назад, в ХСЖМ.

Через несколько дней она позвонила Еве.

— Я ничего не получала от них вот уже две недели, — сказала Ева. Теперь в ее голосе слышался страх. — Ни писем, ни звонков. Мы ничего не понимаем.

— Все хорошо, — солгала Энн. — Я видела их только вчера. Они оба выглядят замечательно.

— Так почему же они не пишут? Или не позвонят?

— Твой папа уезжал. А мама ужасно занята своим бизнесом.

— Но это совсем не похоже на них. Неужели их больше ничего не волнует? — Ева начала всхлипывать. — На следующей неделе родительский день. Я боюсь, Энн.

— Им обоим сейчас очень нелегко, — объясняла Энн, ненавидя себя за эту ложь. — Будь терпеливой, — предупредила она Еву, которая повесила трубку, плача навзрыд.

Это совсем не похоже на Роузов. Как они могли забыть о детях? Но в нынешнем их состоянии все возможно.

И все же она не удовлетворилась таким объяснением и снова пришла к дому. Она прекрасно понимала, что выглядит идиоткой, когда принялась стучать в дверь. Как и раньше, ей никто не ответил. Она приложила ухо к толстой двойной двери, но расслышала только тиканье больших часов в вестибюле. Она больше не могла сдерживать охватившее ее беспокойство и не представляла, что скажет Еве. Одно из двух: или ее родители намеренно не давали о себе знать, или они пропали. Пропали. Энн вздрогнула от этой мысли.

Лишь поздно ночью в голове ее сложился ответ. Она проснулась, подавляя крик, готовый сорваться с ее губ. Кто заводил часы в вестибюле? Долгое время она, дрожа, лежала в постели, пытаясь рассуждать логично. Может, это приходящая горничная. Или дом кто-нибудь специально сторожил, или они договорились с соседями, чтобы те время от времени навещали дом в их отсутствие. Но тогда зачем заводить часы? Она твердо решила разгадать эту тайну.

С самого раннего утра она уже стояла у дома. Постелив несколько газет на землю под деревом на другой стороне улицы, она уселась и не поднималась на протяжении всего дня. Ничего не изменилось. Мимо проезжали автомобили. Сидевшие в них люди с любопытством разглядывали ее. Но она не уходила, набравшись решимости узнать все до конца, чувствуя себя очень неловко в роли сыщика. Она даже не представляла, чего именно она ждет. Годо [52], подумала она, удивляясь своей глупости. Видимо, решила она, ей досталась главная роль в ее собственном театре абсурда. Необъяснимым образом эта слежка вымотала ее вконец, и она прикрыла глаза, погружаясь в дремоту. Снова открыв их, она тут же поняла — что-то изменилось. Вздрогнув от неожиданности, она уставилась на фасад. Наверху в спальне опустились жалюзи. Ее сердце замерло. Она поднялась на ноги, не отрывая взгляда от опущенных черных жалюзей. Затем перебежала улицу и снова заколотила в дверной молоток. Перезвон разнесся, казалось, по всему дому. Но вскоре стих.