В дебрях Борнео, стр. 15

— Посадите эту собаку в воздушную темницу! — распорядился грек.

Через несколько минут Каммамури находился на платформе даякской хижины, повисшей на высоте метров около тридцати над землей. Хижина примостилась на огромном и гладком, как будто отполированном, стволе одиноко стоявшего лесного великана. Маратх был развязан, мог ходить по всей платформе. И мог убедиться, что свобода его только кажущаяся: на этой огромной высоте он был таким же беспомощным пленником, как в самой благоустроенной и находившейся под тщательным присмотром тюрьме. Бежать отсюда мог бы тот, у кого были крылья. Даяки, принесшие его на эту воздушную платформу по бамбуковой лестнице, спустившись вниз, сильным толчком оборвали эту единственную связь хижины с землей. И теперь Каммамури предстояло на практике испытать осуществление угрозы грека: на платформе не было ничего, что годилось бы в пищу, кроме листьев и сучьев. И не было ни капли воды.

Зато тут было странное, уродливое существо: это был человечек, по росту — мальчуган, по сложению — взрослый мужчина, чуть ли не старик. Каммамури принял его за воина, назначенного его сторожем, но скоро все объяснилось: это был пленник даяков, негрито, представитель того загадочного племени, остатки которого попадаются в девственных лесах Австралии и встречаются на всех островах малайского архипелага.

—Даяки в бою разрубили мне голову! — отвечал негрито на вопрос Каммамури.

— Зачем они держат тебя здесь?

— Теперь они ждут, пока рана заживет. Тогда они отрежут мне голову, высушат ее на огне костра и украсят ею палисад или повесят в какой-либо хижине. Не хотят резать, пока голова обезображена раной.

— Давно ты здесь? — спросил Каммамури.

Но негрито мог объяснить только, что с момента его пленения прошло уже много времени.

— И все время тут, на платформе? Но тебя кормят?

— Ничего не дают!

— Как же ты переносишь голод? — удивился Каммамури. Негрито хитро улыбнулся, но не ответил.

IX. Бегство из воздушной тюрьмы

Нужно ли говорить, что все мысли Каммамури, так неожиданно попавшего в плен, были направлены на поиск способов бегства? Маратх отлично понимал, что медлить ни в коем случае нельзя одно обращение с ним Теотокриса ясно показало ему, чего он мог ждать для себя. Правда, пока его пощадили, хотя и посадили в воздушную клетку. Но Теотокрис, которого отлично знал Каммамури, был не из тех, кто способен на жалость. При дворе свергнутого Сандаканом и Янесом раджи ассамского Теотокрис прославился как демон в образе человека, для которого жизнь других людей — игрушка. Если теперь он и не отдал приказа покончить с Каммамури, то, значит, жизнь маратха была еще зачем-то нужна ему. Но как только грек использует пребывание маратха у него в плену, он не замедлит разделаться с ним. Вероятнее всего, попросту отдаст Каммамури даякам — как их законную добычу. Даякам, этим собирателям черепов своих врагов, этим ярым охотникам за человеческими скальпами…

— Хоть бы что-нибудь приспособить в качестве оружия! — бормотал в отчаянии Каммамури. — Тогда бы я дорого продал свою жизнь этим проклятым даякам… Я умер бы, защищаясь и нападая, в бою! А то я беспомощен, как ребенок. И они могут прийти, взять меня голыми руками и зарезать как барана… Брр! Нет, надо бежать, бежать во что бы то ни стало… Но как?

Раздумывая о способах спасения, маратх несколько раз подходил к краю платформы и глядел на открывавшуюся ему картину глухого поселка даяков. Деревня была крошечная, жизнь на ней текла тихо. Каммамури было видно, как у порогов несколько хижин суетились голые ребятишки и как женщины выполняли свою немудреную, но тяжелую повседневную работу, как время от времени проходили по узким тропинкам среди камыша и зарослей воины, вооруженные по большей части луками и сумпитанами; ему видно было, как неподалеку от дерева, на котором находилась воздушная тюрьма, у небольшого костра, где варилась какая-то снедь, сидели четверо воинов.

— Ага! Нас сторожат, как какую-нибудь драгоценность, — пробормотал Каммамури. — Но погодите, голубчики, подождите, милые! Я не я буду, если не найду возможности удрать отсюда, хотя вы и сторожите меня так старательно, словно за свою голову я могу предложить в виде выкупа целую груду золота… Или я убегу, или… Или мой покровитель и владыка, Тремаль-Наик, и его друзья придут ко мне на помощь. И тогда мы покажем себя…

Аромат варева, поднимавшийся от костра даяков, щекотал ноздри давно уже проголодавшегося маратха.

— А ведь, пожалуй, грек и в самом деле считает, — подумал он, — что я способен питаться сухими листьями, из которых сплетена крыша этого милого гнездышка. — Но поищем, нет ли здесь чего-либо более вкусного.

Продолжая бродить по платформе из конца в конец, Каммамури скоро заметил, что над деревом, на ветвях которого находилась воздушная тюрьма, перепархивают великолепные пестро окрашенные попугаи средней величины, которых туземцы называют какатоа.

«Кажется, у меня найдется, чем поужинать», — подумал Каммамури. Через минуту он был уже высоко над хижиной, на ветвях, где его зоркий глаз не замедлил отыскать несколько гнезд какатоа, полных маленьких птенцов. Заметившие его приближение и заподозрившие в нем врага попугаи подняли тревогу и накинулись на маратха, осыпая его ударами крыльев, кусая своими железными клювами. Но все это не помешало Каммамури изловить особенно яростно наседавшего на него большого попугая-самца и моментально свернуть ему голову. Со своей добычей Каммамури сполз, не обратив на себя внимания довольно беспечной стражи, назад, на воздушную платформу.

— Боюсь, — засмеялся он, принимаясь разрывать еще теплое тело птицы своими крепкими и острыми зубами, — боюсь, что мой аппетит разыграется, и я буду не в состоянии оставить моему компаньону-негрито ничего, кроме костей да перьев…

Тем не менее, утолив голод, Каммамури предложил остатки птицы негрито, наблюдавшему блестящими глазами за его трапезой.

К его удивлению, однако, негрито отказался прикоснуться к мясу какатоа:

— Какатоа — священная птица! — сказал карлик. — Какатоа носит души умерших негрито. Если я буду есть мясо этой птицы, то, когда умру, другие какатоа откажутся нести мою душу, она упадет на землю и превратится в червя.

— Но ведь ты голоден? — осведомился Каммамури.

— У меня есть свой обед! — ответил негрито. И через минуту приступил к странным манипуляциям: открыв в коре большого сука, повисшего над платформой, залепленное мокрой глиной отверстие, он начал постукивать по нему ниже отверстия. Через мгновение из дупла выползло и упало на своевременно подставленный лист какого-то растения нечто извивающееся, напоминающее короткого распухшего червя. Негрито подхватил свою добычу и отправил ее в рот. — Личинка термита! — пояснил он, гримасничая. — Ух, вкусно! Хочешь, оранг? 3. Я могу и для тебя раздобыть… Тут их много. И из них скоро выйдут термиты. Их будет тьма, и они пожрут нас с тобою, да, пожрут. Хотя ты — великий мудрец, а я — вождь моего племени!

Говоря это, негрито продолжал выстукивать, выгонять личинок термитов из их гнезд. По виду пожираемых негрито личинок Каммамури без труда узнал о близости новой опасности: быть может, всего через несколько часов здесь, на этой воздушной платформе, появятся полчища прожорливых термитов, и тогда прощай, жизнь! Эти насекомые так свирепы, так сильны, что в несколько минут от двух человеческих тел останутся только начисто обглоданные скелеты.

Но почему же негрито, отлично сознающий близость опасности, ничуть не смущен ею? Почему в его голосе звучит как бы насмешка над термитами, вопреки прямому смыслу слов?

— Ты знаешь способ бежать от сюда? — воскликнул оживленно Каммамури.

— Я? О, великий оранг! Я — бедный негрито, и ничего больше! — ответил карлик. Но опять глаза его словно засмеялись.

— Говори, говори! — схватил его за руку Каммамури. — Я такой же пленник, как и ты. И мою голову даяки повесят на стенах какой-нибудь хижины, если я не убегу. Мы убежим вместе!»