В дебрях Борнео, стр. 10

Только в шалаше, где улегся Янес, долго еще светился слабый огонек. Это португалец, раскуривший еще одну длинную сигару, сидел на своем импровизированном ложе, пуская то струйками, то колечками в сырой и холодный воздух дым сигары, и задумчиво следил за ним. Почему-то в эту ночь ему вспоминалась его далекая родина, маленький, уютный, чистенький португальский городок на берегу океана, беленькие домики, утопающие в зелени виноградников, сонные улицы, вымощенные плитами, колоколенка старинной церкви.

Потом его мысли перескочили в Ассам. В его собственное «королевство». Прекрасная рани Сурама, получившая престол согласно обычаям страны, но не имевшая права передать корону мужу, да еще чужеземцу, человеку белой расы, европейцу, по первому слову Янеса готова была отдать в его руки все свое царство. Или покинуть трон и народ, лишь бы не разлучаться с любимым мужем.

— Гордиев узел! — бормотал Янес, покуривая. — Право, путаница, в которой не разберешься. Положим, этого Белого дьявола, раджу Голубого озера, мы в конце концов скрутим в бараний рог. Так! И Сандакан торжественно воссядет, как говорится в газетах, на престол своих предков. Если только есть в столице королевства Голубого озера хоть какое-нибудь подобие престола. Но что дальше? Поселиться мне с Сандаканом? Среди малайцев? Брр! Скучно! Не привлекает! Вернуться в Ассам и там заняться делами?

Тоже тоска порядочная. Кроме охоты, в сущности, мне ничего не остается, а поохотился я за свою жизнь достаточно… Надоедает и это!

Забрать свою маленькую королеву, рани Ассама Сураму, и махнуть в Европу, предоставив верным ассамцам устраиваться, как им будет угодно? Пожалуй, это было бы недурно!

Но, с другой стороны… С другой стороны, и чертовски тесно там, в старушке Европе, и чертовски мирная жизнь, и… придется надолго, может быть, навсегда, расстаться с Сандаканом и остальными друзьями…

Нет, право, мне все это начинает надоедать! Не подбить ли Сандакана, Тремаль-Наика и прочую босоногую команду, которая, однако, дерется восхитительно, отправиться совместно в Европу?

Но что им там делать?

Жаль, что мы опоздали родиться лет на триста, по меньшей мере. Из нас вышли бы отличные конкистадоры. Мы бы и в Европе завоевали себе какое-нибудь королевство. А если сунемся туда с завоевательными целями теперь, то, боюсь, в конце концов нас всех попросту перевешают или посадят в дом умалишенных…

Нет, жизнь положительно портится. Скоро она потеряет всякий смысл…

И Янес, затушив окурок сигары, завернулся в плащ и задремал.

VI. В лесной чаще

Утром следующего дня Сандакан, Тремаль-Наик, Янес и Каммамури покинули островок, на котором под началом Сапогара, одного из лучших бойцов войск Мопрачема, остался маленький отряд команды потонувшего парохода. По мнению Сандакана, прежде чем трогаться в поход со всеми людьми, надлежало произвести тщательную разведку, ибо существовала опасность, что даяки уже напали на след и приближаются к островку. Оставлять там людей Сандакан не боялся: со стороны реки островок был почти неприступен, потому что вода кишела гавиалами, а со стороны пролива, через который вел брод, можно было легко защищаться от нападения любого, даже в десять раз более сильного врага выстрелами карабинов и снятых с затонувшего парохода спингарды и митральезы. Таким образом, если бы малайцы подверглись внезапному нападению, они всегда могли бы продержаться на островке до возвращения своих вождей. А если разведка покажет, что дорога свободна, то тем лучше — ею прекрасно можно воспользоваться и завтра, потому что это значит, что даяки потеряли след.

Подвергаться же риску попасть в окружение в лесу всем отрядом не было никакого смысла. Итак, четверо разведчиков с рассветом тронулись в путь по чащам Борнео.

Двигались они, соблюдая обычную осторожность, не отдаляясь друг от друга, чтобы при малейшей опасности собраться вместе и защищаться, образовав миниатюрное каре.

До полудня все шло благополучно, хотя путь оказался чудовищно трудным: местами дорогу приходилось буквально прокладывать, прорубать в растительности, среди побегов лиан, среди стоявших стеной деревьев. И это утомляло настолько, что скоро людям потребовался отдых. Однако и отдыхая, они соблюдали меры предосторожности: ведь в этой чаще могли наблюдать за каждым их движением, подслушать каждый шорох сотни невидимых глаз, сотни существ, ютящихся под корнями деревьев, прячущихся за стволами, взбирающихся наверх по ползучим лианам.

Поэтому отдыхали по очереди, оставив охранять маленький лагерь маратха Каммамури. Индус добросовестно выполнял свое дело. Он смотрел во все глаза, прислушивался к каждому шороху, готовый в любой момент поднять тревогу при малейшем подозрении. И сделать это ему пришлось в самом непродолжительном времени: он увидел, как в листве гигантского дерева мелькнул темный силуэт, мелькнул и исчез как тень, как призрак.

Каммамури бросился к месту стоянки и рассказал о своей встрече друзьям.

— Ты видел человека? — настойчиво спрашивал Сандакан.

— Я не успел разглядеть. Но я видел лицо, руки, блестящие глаза. Думаю, что это человек.

Захватив с собой оружие, все четверо тронулись к тому месту, где видел человеческую фигуру Каммамури. Последний показывал дорогу.

— Здесь, здесь! — говорил он. — Вот, он выглянул отсюда. Потом скользнул туда. Мне показалось, что он спрятался в эту группу кустарников, образующую островок.

— Тогда надо окружить островок. Если это разведчик даяков, — сказал Сандакан, — то действительно, лучшего места для того, чтобы спрятаться, он не мог избрать…

Отряд разделился. Сандакан и Тремаль-Наик пошли в одну сторону, Янес и маратх Каммамури — в другую. Потом Янес прошел вперед, оставив маратха сторожить некоторое подобие тропки.

Но едва только стихли его шаги, как на ветвях дерева перед Каммамури совершенно неожиданно, словно призрак, вдруг появилось огромное и странное существо, покрытое рыжевато-красной шерстью. У него были неимоверно длинные лохматые руки, покатый низкий лоб, сплющенный нос, губы чуть ли не до ушей. И не успел Каммамури сообразить, в чем дело, как это существо со страшной силой ринулось на него с высоты, преодолев одним прыжком пространство в несколько метров. Одной рукой оно вырвало и отшвырнуло в сторону карабин растерявшегося индуса, другой схватило его за грудь, придушило и подняло на воздух, как ребенка.

— Помо… Помогите! — простонал Каммамури, теряя сознание. Ему казалось, что это не человек, не зверь, а сам злой дух, исчадие индусского ада.

В то же мгновение прогрохотал выстрел. Что-то теплое брызнуло в лицо полумертвого Каммамури, стальные объятия, душившие его, разжались, и он со стоном опустился рядом с чудовищем, тело которого судорожно подергивалось. Падая, Каммамури видел, как из-за ближайшего куста бежали к нему на помощь Янес с еще дымившимся карабином, а затем и остальные — Сандакан и Тремаль-Наик.

— Я жив? Я жив? — бормотал, ощупывая себя маратх, не доверяя собственному сознанию. — Я спасен? Но кто напал на меня?

— Майас! «Господин леса»! — отозвался Сандакан, показывая концом ружья на безобразную тушу.

Тремаль-Наик помог наклонившемуся над мертвым врагом Янесу поднять животное, и собравшиеся могли рассмотреть павшего врага во всех подробностях.

Каммамури не мог сдержать невольной дрожи, пробежавшей по всему телу: да, оно было ужасно, это чудовище. Но все же это было не что-то сверхъестественное, не исчадие ада, хотя, несомненно, и имело с ним сходство. Это был майас, или орангутанг, огромная человекообразная обезьяна, безраздельно господствующая в дебрях Борнео. Обезьяна, встречи с которой даяки боятся, как встречи с духом зла; обезьяна, челюсти которой обладают поистине невероятной силой, зубы способны перекусить ствол ружья, руки могут сломать, как былинку, порядочное дерево.

— Но где мой пояс с патронами? — вдруг воскликнул с отчаянием Каммамури. — О, Аллах! Я помню! Их было два, да, два! Один сорвал с меня пояс, когда другой волочил меня.