Африканский казак, стр. 109

Однако все осведомители предупреждали, что Лами и десятки его офицеров, не говоря уже о свирепых сержантах, строго следят за дисциплиной, не собираются сдаваться и очень рассчитывают на подход флотилии губернатора Жантийя.

Поступавшие с юга донесения разведчиков также свидетельствовали о том, что губернатор получил значительные подкрепления из колонии Французское Конго. Теперь у него огненных судов с пушками столько, что они перегородили всю реку, а баржи со снарядами, мешками муки и другими припасами невозможно пересчитать. Для размещения новых рот свирепых сенегальских стрелков не успевают строить бараки. Кроме того, французы набрали солдат и среди лесных дикарей. Эти настоящие людоеды — они молятся каким-то деревяшкам и пучкам соломы, грозятся выпустить кишки всем базингерам и не пропускают ни одну женщину, которая проходит мимо их лагеря. Еще губернатор щедро оплатил дружбу султана Гауранга и теперь имеет две тысячи отборных всадников и бесчисленные стада скота. Все это громадное воинство готовится двинуться вниз по Шари, чтобы снять блокаду с французских экспедиционных сил.

Вскоре донесения дозорных с боевых пирог подтвердили, что паровые канонерки идут по реке на север. Огнем своих пушек они прикрывают передовые отряды, которые внимательно осматривают все острова, холмы и заросли на берегах, не забывают заглянуть и на соседние протоки и озера. Остановить их движение невозможно, и они занимают одно прибрежное селение за другим.

Через несколько дней флотилия Жантийя появилась у стен Кусери.

Ночь на 22 апреля 1900 года навсегда запомнилась Дмитрию. Коптящее пламя светильников освещало лица десятка военачальников, собравшихся в шатре Раббеха. Говорили мало, всем было ясно, что произойдет на следующее утро.

— Барде, рассказывай, что тебе стало известно, — негромко приказал Раббех. — Говори подробно, мы не испугаемся.

Идрис перечислил все роты и отдельные команды алжирских и сенегальских стрелков, конголезских охотников, конников Гауранга и другие отряды союзных султанов. Признался, что знает о пушках, установленных на укреплениях Кусери, но не может точно сказать, сколько орудий находится на паровых катерах и буксируемых ими баржах. Добавил, что после того, как флотилия прибыла и силы Лами и Жантийя соединились, противник имеет в избытке и боеприпасы и продовольствие.

— Все ясно. — Эмир оставался спокоен. — У нас пять тысяч базингеров, но только половина из них имеет винтовки. Лами выставит не более двух тысяч, но его стрелки не будут жалеть патронов. Против наших трех пушек… Да! Именно трех! Твои самопалы, Меи Араду, годятся только для стрельбы в упор, у французов наберется два, а может быть и три десятка орудий. Сотни трусливых собак Гауранга и остальных трупоедов я не считаю. Их Лами выпустит, чтобы рубить головы тем, кто побежит с поля боя.

— Этого они не дождутся! — воскликнул Меи Араду. Все решительно его поддержали.

— Французы очень хотят, чтобы мы отступили от города, поэтому их будет легко выманить из-за укреплений, — продолжал эмир. — Мы сами приведем их в чистое поле. Наши мушкетеры атакуют первыми, а потом быстро отступят и подставят врага под винтовочный огонь базингеров, которые будут оставаться за палисадом. Тогда и все наши пушки вступят в дело. Вам понятно, как мы проведем этот бой? Действуя таким образом, раньше мы всегда побеждали.

Все военачальники согласно закивали головами. Кивнул и Дмитрий, хотя днем заспорил с эмиром, сказал, что нельзя все время побеждать с помощью одних и тех же тактических приемов. Предлагал ему оставить укрепление и отойти в саванну, подальше от пушек флотилии. Французы наверняка начнут преследование. Так пусть они удалятся от своих складов с запасами, растянут боевые порядки. Тогда их можно будет обойти, внезапно атаковать, а укрепления построить и в другом месте. Тем временем подойдут аламы Фадельалла и Наби.

Но Раббех возразил, что сыновья охраняют столицу и важные участки и переправы на берегах Шари и Логоне. Продвижение французов в глубь территории Борну вызовет смятение среди населения. Это скажется и на некоторых молодых базингерах, которые не выдержат и разбегутся по домам. Возможно, что некоторые султаны даже поднимут восстание и открыто перейдут на сторону врага.

— Но сейчас наши силы разрозненны, а Лами все свои отряды собрал в мощный кулак. Да и с пушками канонерок мы не сможем справиться, — настаивал Дмитрий.

— Успокойся. Помнишь, сколько мы положили их перед палисадами Куно? За этот год я хорошо понял характер французов. Они яростно идут в первую атаку, на врагов бросаются, как леопарды. Но если она не принесла успеха, их напор ослабевает. Я бы сказал, что они боятся крови, а это передается сенегальцам и остальным воинам. Поэтому мы должны выдержать первый удар, и сделать это легче под защитой палисада. Верю, что мои буйволы выстоят.

Спорить было бесполезно.

Когда наступило утро, Дмитрий находился на склоне холма, рядом с эмиром, и наблюдал начало сражения. Все начиналось так, как и задумал Раббех, но затем обстановка изменилась. Французы не послали своих бойцов на штурм палисада. Они не вышли на расчищенное пространство и, прикрываясь кустами, начали обход позиции. Одновременно паровые катера и баржи, с установленными на них орудиями, спустились вниз по течению, встали позади левого фланга Раббеха. Таким образом, она оказалась в «огневом мешке» и могла простреливаться с трех сторон.

В первую очередь, французские снаряды обрушились на позиции трех горных пушек. Их молодые расчеты успели сделать всего несколько выстрелов, но не выдержали поединка с несколькими батареями, огнем которых управляли кадровые офицеры-артиллеристы. Затем начался методический расстрел позиции Раббеха, продолжавшийся более двух часов. Разрывы фугасных снарядов швыряли вверх комья земли, обломки бревен палисада и тела его защитников. Их взрывы заглушали треск рвущейся в воздухе шрапнели, от которой невозможно было укрыться в неглубоких окопах. Засевшие в кустах стрелки с близкой дистанции палили без передышки и посылали десятки пуль в каждого, кто попадался им на глаза.

Когда обстрел прекратился, казалось, что на позиции базингеров никого не осталось в живых. Густые шеренги стрелков бодрым шагом двинулись к развалинам укреплений, но были встречены нестройными залпами и звонкими выстрелами уцелевших пушечек. Это было настолько неожиданно, что наступавшие остановились. Но решительные команды офицеров и сержантов, которые сами бросились вперед, быстро привели их в чувство. Атака возобновилась.

У разбитого палисада закипел рукопашный бой. Часть базингеров отошла на вторую линию обороны и укрылась за колючими изгородями соседней деревни. Некоторые из них засели в зернохранилищах, трехметровых сооружениях из обожженной глины, и в упор расстреливали нападавших. Все перемешались, и сражение разбилось на несколько отдельных схваток, управлять которыми было уже невозможно.

За тем, что творилось на левом фланге, Дмитрий наблюдал, сидя на разбитой пироге, вытащенной на берег. Шрапнельная пуля пробила ему плечо, и теперь правая рука повисла как плеть. Опытный воин Меи Араду быстро наложил плотную повязку и помог спуститься с холма в это не сильно простреливаемое место. Пообещал, что пришлет людей, которые отведут его подальше от поля боя. Но никто не пришел, и Дмитрий понял, что нужно выбираться самому. От боли и потери крови кружилась голова, но он уже почти добрался до задних ворот укрепления, когда увидел, что базингеры бегут.

Значит, плена не миновать.

Морщась от боли, стянул с себя ремень, на котором висели кобуры с наганами и полевая сумка. Бросил их в коричневые волны водоворота, крутившегося у прибрежных камней. Кое-как доковылял до разбитой пироги и без сил опустился на нее.

— Смотри, еще один сидит на берегу! — раздался близкий возглас.

— Сапоги на нем хорошие, — откликнулся кто-то.

Словно в тумане, Дмитрий различал то, что происходит вокруг. Заметил желто-красное шитье на голубых куртках подошедших людей. Отлегло от сердца — это алжирские стрелки. Не лесные охотники за черепами, которые не признают ни Христа, ни Мухаммеда.