Библия в СМСках, стр. 14

– Хо-ошо!

Стас ел и смотрел в окно. Внизу тоже было хорошо. Справа, за забором, виден кусок улицы и дома напротив. На улице нет ни машин, ни людей, но в домах есть окошки. Стас стал считать окошки. Он умел считать почти до четырех. Вот так: раз-два-триче, раз-два-триче. Брат говорит, что так считать неправильно. Но это он сам неправильно! А Стас правильно.

– Аз, два, т’иче… Аз, два, т’иче… Аз…

Окошки кончились. Стас повернул ябоко и откусил с другой стороны. С этой стороны было еще вкуснее. Где же бабушка? А вдруг она никогда не вернется? Нет, она вернется. Может, она идет по улице? Стас взял Ёлю, открыл дверь и вышел на лестницу, на маленький квадратик открытой «прихожей», которой кончалась деревянная лестница, крашенная в грязно-желтый. Бабушки не было. Стас сел на связанный из детских колготок половичок, на верхнюю ступеньку, прислонил Ёлю к порожку и еще раз откусил ябоко. Оно еще не превратилось в огрызок, хотя уже не казалось таким большим и красивым. До косточек дело пока не дошло – Стас не любит косточки. Из косточек растут деревья. Косточки нельзя есть. Но возле хвостика косточек не бывает. Ябоко стало уменьшаться вокруг хвостика. Бабушки не было. Брата тоже не было. Вообще никого не было. Стас был один в целом мире. Ему не было страшно. Он привык к тому, что он в мире один. Ведь даже когда мама рядом, она – рядом, а он – один. Это хорошо. Один – не страшно. Один – значит, некого бояться. Значит, никто не обидит – ведь некому. Но все-таки пусть лучше бабушка вернется. Пусть она вернется и скажет, что мама уже стала здоровая.

День был хороший. Он тянулся бесконечно. Бабушка все не шла и не шла. А ябоко постепенно кончалось. Стас аккуратно взялся двумя пальцами за хвостик и двумя – за нижнюю часть огрызка и тихонько откусил – чтобы не дойти до косточек. Откусил – посмотрел. Косточек видно не было. В месте откуса была видна коричневая ямка в коричневых точках. Из ямки на Стаса смотрел большой розовый чевяк с большими зубами. Стас сразу понял, для чего чевяку зубы – чтобы откусывать кишки. А как понял – тихо и спокойно потерял сознание.

Глава 10. Путеводная звезда

Ровно через десять дней Вигнатя позвонила внучке. Разговора их никто не слышал, но, судя по распечаткам телефонного оператора, длился этот разговор ровно 34 секунды. Положив трубку, Вигнатя взяла суму и пошла искать достойного сиротинушку.

Суму она взяла старую, чтобы сиротинушка не подумал, что она «богатая буратина». И оделась Вера Игнатьевна очень просто, под стать ридикюлю времен ее молодости. Кредитку, паспорт, права и мобилку предусмотрительно положила во внутренний карман кофты. Карман сильно оттопырился. Вигнатя переложила мобилку в ридикюль и решила во время поисков держать его подмышкой.

– Я ушла-а! – крикнула Вигнатя, в последний раз критически оглядывая себя в зеркале.

Любуня выглянула из ванной и обомлела.

– Вы куда это? – спросила она, подумала и уточнила: – Вот так… куда?

– По делу, Любушка, по очень важному делу! – и Вигнатя еще раз проверила карманы.

Любуня – слегка оплывшая от троих детей и многих пирогов тетенька шестидесяти лет с хвостом – недоверчиво поджала губы:

– В таком виде?

Вигнатя выдержала пятисекундную паузу, гордо сказала:

– Да!

И ушла. Любуня посмотрела из окна, как хозяйский «пежо» скрывается за поворотом, сняла с хвоста резинку, стягивающую жидкие волосы для того, чтобы они не попали в обед, и позвонила Максу.

Макс внимательно выслушал домработницу и понял, что бабулька начала чудить. Безупречный внешний вид для Вигнати всегда был превыше всего, кроме безупречного статуса. «Одна морщинка на чулке старит женщину в десять раз сильнее, чем десять морщин на лице!» – повторяла бабушка слова Коко Шанель, покупая ежедневно то новые чулки, то очередной крем для омоложения. И вдруг – дырявая сумка из нафталина, мятая юбка с пятном, – и идет по важному делу! Офигеть! И по какому такому особо важному делу… Неужели… Еще раз офигеть! Макса аж пот прошиб: дом и наследство! Неужели бабушка всерьез решила сотворить какую-нибудь глупость? Чем черт не шутит… Макс поблагодарил Любуню за оперативность и позвонил Марку Захарычу – домашнему юристу, бывшему дедушкиному однокласснику.

Захарыч внимательно выслушал юношу и понял, что Верочку, жену его безвременно ушедшего из жизни друга, постигла участь многих пожилых людей: у нее началось старческое слабоумие. Но панике поддаваться нельзя.

– Что поделать, Максим, что поделать, – философски заметил Марк Захарович, – все мы стареем, все рано или поздно начинаем вести себя неадекватно. Придется нам всем набраться терпения, мой мальчик, и приготовиться к тому, что, увы…

– Какие еще «увы», Маркзхарыч?! – воскликнул Макс. – Мы реально должны приготовиться к тому, что дедушкин дом в Опалихе и квартира на Стромынке уйдут налево из-за того, что бабка умом рухнула?

– Спокойно, малыш, спокойно. Ничего налево не уйдет.

– Так это ж все на Вигнатю записано! Кроме моей трешки на Садовой, все остальное пока – бабушкино. Взбрыкнет она копытом, и Ева – бомж!

– Макс, как тебе не стыдно! Про родную бабушку – копытом…

– Марк Захарыч, я извиняюсь, вы же знаете, что все мы любим нашу бабушку, но если она вдруг… ну, вы меня понимаете…

– Максим! Ничего. Налево. Не уйдет.

– А если сиротинушка?

– А я на что?

Через полчаса бурного разговора Макс почти уверился в том, что ничего страшного не произойдет и произойти не может. Во-первых, хоть бабушка и выходит из дому в старой юбке, это еще не значит, что она тронулась. Во-вторых, если она и тронулась, это еще не значит, что она пойдет искать сиротинушку. В-третьих, она его не найдет. В-четвертых, он ее разочарует. В-пятых, она просто их всех пугает. В-шестых, дарственную или завещание Вигнатя все равно будет оформлять с помощью Захарыча, а уж он не допустит. В-седьмых, можно будет объявить завещание недействительным, а Вигнасю – недееспособной. В-восьмых… В-восьмых Марк Захарыч попрощался с Максом, посмотрел на часы, включил комп и позвонил по скайпу в Америку, родителям Евгении и Максима.

В Америке было раннее утро, но Богачевы уже проснулись. Они внимательно выслушали опытного семейного юриста и поняли, что надо срочно принимать меры, пока дело не дошло до «в-седьмых». Обсудив с Захарычем детали предстоящей операции по переоформлению квартиры, дома и прочих ценностей и завершив звонок, они по-быстрому поссорились на предмет того, что все надо делать вовремя, а не когда петух жареный клюнет, и позвонили маме.

Вигнати еще не было дома. Любуня второй раз за день повторила все то, что рассказала Максу, а Макс, которому родители позвонили сразу после Любуни, в красках описал историю с пролитым шоколадом и десятидневным ультиматумом. Сразу после Макса родители позвонили Еве.

– Почему я всегда узнаю все в последнюю очередь? – возмутилась Ева. – В нашей семье меня вообще за человека не считают! Да, она мне звонила сегодня, мы мило поговорили. Чего хотела? Ничего не хотела, спросила, как дела, какие я новые фильмы смотрела, какие новые книги читала или не читала… Какая еще Библия? Мало ли, что бабушка с нейронов съехала, я при чем? Почему я не должна красить волосы? Что значит временно? У меня каникулы! У меня критические дни! У меня демократия в стране! У нас все девчонки уже красятся! Ничего я не выгляжу вызывающе в шортах! Я по Москве ни в шортах, ни в мини не хожу… Да? Даа?!.. А почему я к бабушке должна ходить как чукча? Ничего я не обижаю никакой северный народ! О’кей, чукчи форэвэ!.. Ладно, ладно, я взрослая, адекватная, все понимаю и тэдэ! Что там мне надо делать, чтобы не остаться на улице, диктуйте!