Ничьи дети, стр. 9

— Я могу показать только дорогу к ней. Эта дорога ведет через болота, в партизанский центр. Она там, справедливость. Идти до нее нужно один день. И всю жизнь.

6

Ромуальдос Матео Кольпес Андриано дос Габарильдос любил жить тихо — тише воды, ниже травы; жизнь изрядно потрепала его; уже имея на руках диплом врача, он вкалывал на плантациях, мыл посуду в ночном баре, переправлял контрабанду через границу; попался с наркотиками, бежал и был схвачен конкурирующей бандой; с ним обошлись милостиво — лишь пометили ножевым шрамом через все лицо, от уха к подбородку; потом наступила эра полной безработицы, страха и отчаяния, и он сполна прошел курс великой науки, которая целиком укладывается в афоризм «голод не тетка». Повезло ему прямо-таки невероятно. Несложная работа в Городке доктора Климмера, вполне приличные деньги и домик у реки — о таком он и мечтать не смел. Правда, Р.М.К.А.Д.Г. очень скоро сообразил, что дело тут нечисто, что все эти «виварии», где людей, выращивают как поросят, все эти «полосы», где готовят патентованных убийц, — штучка еще та, почище торговли наркотиками; недаром острым душком секретности пропахла вся округа; недаром поговаривали коллеги, что живым отсюда еще никто не ушел. Но Р.М.К.А.Д.Г. и не собирался никуда уходить; что ждало его на севере, он уже звал; к тому же там, в этом благословенном мире, бушевали всевозможные страсти: восстания, карательные экспедиции, налеты партизан. Здесь же, на пустынной южной окраине Лорингании, вдали от городов и железных дорог, жилось спокойно. Перевязывать царапины роботам — занятие терпимое; деньги тратить некуда — пусть соберется кучка на черный день; правда, никаких развлечений, даже с коллегами не поговоришь ни о чем, кроме как о погоде, — зато к твоим услугам круглосуточные телепрограммы: регби, футбол, красотки. Единственное, чего опасался Р.М.К.А.Д.Г., — как бы не нашли его здесь бывшие дружки по банде, которых он оптом продал конкурентам, получив взамен жизнь и шрам. Так он и жил — не очень-то интересовался всем тем, что оставалось за рамками его прямых обязанностей в Городке, ни с кем не откровенничал, ни во что не ввязывался. Тише воды, ниже травы.

Только по воскресеньям он позволял себе посидеть в баре. Но сколько бы ни пил, язык держал за зубами. Да и не засиживался за стойкой, как другие, уже в полночь гнал себя домой.

Изрядно нагрузившись, отяжелевший и размякший, он неторопливо подходил к своему уютному домику; было темно, лишь на угловом столбе горел фонарь; от калитки отклеилась чья-то тень.

— Ромуальдос Матео Кольпес Андриано дос Габарильдос? — без запинки прошептала тень. — А в простонародье — Собачье Ухо?

Он не смог произнести ни слова — это были они, «дружки». Это был конец.

— Садись в машину, соколик, прокатимся вместе и потолкуем.

Если бы он закричал, наверняка получил бы нож в спину. Он плюхнулся на заднее сиденье, рядом сели двое. Авто рвануло с места; фары были погашены; люди рядом, как будто бы незнакомые, молчали, ни о чем не спрашивали; хуже всего, что они ни о чем не спрашивали.

— Я… все… скажу… — кое-как выдавил из себя Р.М.К.А.Д.Г.

— Разумеется, дружок. Мы не намерены портить тебе вторую щечку. Расскажи нам все, что ты знаешь о Городке и о докторе Климмере.

Впервые он пожалел, что знает так мало; они могут не поверить, и тогда не отделаешься «щечкой». Он постарался вспомнить все; он выложил не только факты, но и догадки; но сути, сути он не знал, в «кухню» Климмера не имел доступа; неужели придется расплачиваться за отсутствие научного, профессионального интереса к делу, элементарной любознательности?

Где-то далеко-далеко от Городка машина резко остановилась.

— Ну, дружок, выходи. Спасибо за информацию.

— За что? — простонал Р.М.К.А.Д.Г. — Я же все рассказал!

— Выходи, выходи, ты дома.

Он вылез из авто, ожидая удара в спину; перед ним распахнулась калитка; машина фыркнула, умчалась. Неужели он дома? Жив и невредим?

Он запер дверь, на полную громкость включил телевизор, прямо из бутылки глотнул виски, и только тогда до него дошло: бог миловал. «Это не они. Не „дружки“, — решил Р.М.К.А.Д.Г. — Но кто же это? А впрочем, плевать. Не все ли равно, если обошлось…»

Лишь наутро он вспомнил, что у этих людей не было, кажется, ни ножей, ни пистолетов.

Начальник военного архива имел одну маленькую слабость; он знал, что если когда-нибудь погорит по службе, так только из-за этой слабости; больше того, подозревал, что его грозные боссы из военного министерства уже пронюхали об этом пунктике и воспользуются им при первом же удобном случае; и все-таки был не в силах этой очаровательной слабости противостоять. Только что позвонила директриса балетной школы и сообщила в выражениях весьма дипломатичных, что в номере отеля «Лебединая песня» дожидается своего часа очередная «крошка» из кордебалета.

Начальник архива расправил седеющие усы, торопливо оглядел себя в зеркало, распрямил спину, которая начала уже предательски сутулиться, и, почувствовав новый прилив молодости, четким военным шагом направился к двери. Остановить его сейчас не смогла бы никакая сила.

Но зуммер связи с министерством все-таки остановил его. Нетерпеливым жестом поднял он трубку.

— Салют, старина! — раздался до тошноты знакомый голос Тхора.

— Здравия желаю! — приветливо гаркнул генерал и даже прищелкнул каблуком, подумав при этом: черт тебя возьми! Позвонил не вовремя!

— Готов поставить тысячу монет против одной, — игриво продолжал Тхор, и это было так похоже на него, интригана и комедианта, что рука, держащая трубку, разом повлажнела. — Внизу тебя уже ждет автомобиль.

— Н-не совсем вас понял.

— Автомобиль, элементарный автомобиль, чтобы ехать в отель «Лебединая песня».

— Зачем я должен ехать в отель, шеф? — запинаясь, сам не веря своей находчивости, подыграл начальник архива.

— Господи, он еще спрашивает! Разумеется, чтобы станцевать дуэт па-де-де из второго акта…

Трубка замолкла. Бравый седеющий генерал почувствовал приступ удушья; усы его обвисли; вот так и начинаются крупные неприятности: без распекании, без криков, без ругани. Шуточки и намеки. Но старый служака был «не лыком шит, хоть и с опозданием, но сообразил: Тхору что-то нужно от него, иначе сообщил бы о номере в отеле не ему, а министру.

— Слушаю вас, шеф.

— Дельце пустяковое, старина: Возле входа в «Лебединую песню» будет стоять мой человек. Инвалид, без левой ноги, в темных очках. Передай ему, пожалуйста, пленочку, которую ты сейчас сделаешь с досье некоего Климмера. Тебе же все равно по пути. А потом танцуй себе… хе-хе-хе… свой па-де-де.

— Но инструкция строжайше запрещает, шеф… — Он понял: может быть, это провокация, проверка. Может, собаке Тхору только и требуется застукать его с поличным. За девочек из балетной школы грозит всего лишь отставка, а пленочка в кармане… это попахивает трибуналом.

Трубка хранила ледяное молчание.

— Я, конечно, готов нарушить… ради вас, разумеется, но… где гарантия, что?..

— Хе-хе-хе, старина! А где гарантия, что сведения о твоих увлечениях балеринками не просочатся выше? Считай это одолжением мне, мне лично. Только сделай все своими руками.

— Слушаюсь, шеф!

Начальник архива торопливо сбежал в подвал: руки его все еще дрожали, но фотоаппарат птичкой порхал над листами досье; кажется, на сей раз пронесло; правда, он в руках Тхора, но и Тхор у него в руках; а главное, теперь он обязан, просто обязан поехать в «Лебединую песню». И никакие силы его не остановят — пусть хоть все военное министерство встанет стеной.

В машине он глянул на себя в зеркало — усы торчали молодцевато и задорно, как и полагается усам мужчины, привыкшего одерживать славные победы над очаровательными представительницами прекрасного пола…

Все обошлась наилучшим образом. И свидание прошло хорошо, и пленочку инвалиду удалось передать незаметно, и настроение было отменное. Только вот к концу дня опять позвонил Тхор.