Развод, стр. 48

Нынешнее общество достойно лишь насмешки. Разве не забавно, что гибель Сяо Чжао спасла стольких людей от голода?

2

В воскресенье с самого утра поли цикады. В комнате было нестерпимо душно – восемьдесят семь градусов [69], и ребятишки покрылись сыпью. Ни малейшего ветерка; Пекин походил на раскаленную печь: на городской стене можно было жарить лепешки. Дин, как ни старался, не смог усидеть в рубашке. Ин и Лин, как замученные жарой собачонки, готовы были лизать и грызть все, в чем была хоть капля влаги. Дорожки во дворе, выложенные кирпичом, сверкали и переливались. Цветы понурили головки, воробьи, разинув клювы, ловили воздух. О еде никто и не думал. Голос торговца льдом казался счастливым предзнаменованием. Лао Ли снял носки и яростно махал тростниковым веером. Только мухи еще шевелились, все остальное погрузилось в дремоту. Звонки трамвая, доносившиеся с улицы, казались проклятьями, способными разрушить жизнь, и причиняли страдания.

И ради себя, и ради других летом лучше отказаться от визитов, особенно людям полным. Но Туше, как назло, понадобилось повидать друзей, будто для того, чтобы усилить жару в их доме.

Обливаясь потом,. Лао Ли поспешил надеть носки и рубашку.

Синяк под глазом госпожи Туши исчез, но на щеках красовались свежие шрамы, они были видны сквозь ручьи пота, струящиеся по ее лицу, и привлекали мух.

– Господин Ли, я пришла извиниться перед вами. – Щеки Туши все время дергались, отгоняя мух. – После убийства Сяо Чжао я все поняла и приношу вам свои извинения. Кстати, муж мой нашел работу. Мэра ведь сменили, и господин У благодаря связям устроился в отделе просвещения. Хоть он и военный, но все же научился писать несколько иероглифов. Недавно ему даже заказали надпись на веере. Кое-как справился.

Лао Ли приличия ради спросил:

– Значит, вы не расходитесь? Туша покачала головой:

– О, легко сказать! Как бы я прожила одна? Я решила не шуметь. Посмотрите… – она указала на свой шрам. – Это ведьма меня поцарапала! Ну и я спуску ей не дала, разукрасила! С мужем мы помирились, но с ней я расправлюсь. Еще посмотрим, кто кого! Будь я проклята, если не заставлю ее сбежать! Я вышла пораньше, пока не так жарко, мне надо побывать еще в одном доме! – Туше, казалось, и жара нипочем. Она, видно, решила потренировать ноги.

Провожая ее, Лао Ли думал: «Эта не развелась!» Только он снял рубашку, как пожаловала госпожа Цю. Даже у такой тощей лоб блестел от пота.

– Не так уж и жарко! Совсем даже не жарко! – заявила она, показывая свой сильный характер. – Не знаете ли вы, господин Ли, где живет новая пассия моего супруга?

– Не знаю. – Лао Ли и в самом деле не знал.

– У вас, мужчин, не узнаешь правды, – сказала госпожа Цю, силясь улыбнуться. – Скажите, не бойтесь. Я вот что думаю, живут же как-то люди. А справедливости все равно не добьешься. Пусть делает, что хочет, лишь бы это не выходило за рамки приличий. Я не стану вникать. Права я?

– Значит, вы тоже не разводитесь? – Лао Ли сделал ударение на слове «тоже».

– А зачем? – госпожа Цю снова изобразила на лице улыбку. – Ведь он чиновник, и ссориться мне с ним просто не к лицу. Вы в самом деле не знаете эту…?

Лао Ли в самом деле не знал.

– Хорошо, пока еще не так жарко, пойду в другое место, может, разведаю что-нибудь. – Казалось, и ей жара нипочем, она тоже решила потренировать ноги.

Провожая ее, Лао Ли думал: «И эта не разводится». Не успел он войти в дом, как появился Чжан Дагэ с корзиной фруктов.

– Я принес Лин фруктов. Ну и жарища! – Он вошел во двор.

Услышав голос Чжан Дагэ, Дин поспешил спрятаться во внутренних комнатах.

– Я хочу спросить тебя, Лао Ли, о купчей и о Дине. Что все это значит? Мне как-то не по себе.

Лао Ли понимал Чжан Дагэ. Тот, конечно, догадывается, что все это связано со смертью Сяо Чжао, и боится скандала, хотя с купчей расставаться ему жаль. Лао Ли решил не говорить правды; в такую жару Чжан Дагэ может лишиться чувств от волнения.

– Успокойся. Говорю тебе, все в порядке. Разве стал бы я тебя подводить?

Чжан Дагэ поморгал в полном замешательстве. Он чувствовал: Лао Ли что-то скрывает.

– Тяньчжэня недавно выпустили, как бы снова…

Чжан Дагэ, Туша, Доска и… все они страшатся одного – гласности, суда. Им припудрить бы мерзости, которые творятся у них в доме. Они готовы лгать, лишь бы не ударить в грязь лицом. Тяньчжэнь пострадал невинно. Но с точки зрения Чжан Дагэ – это позорное пятно для семьи и надо присыпать его толстым слоем пудры. Не дай бог,

если опять разразится скандал и все об этом узнают, у Чжан Дагэ не хватит сил выстоять еще раз. Если понадобится, Чжан Дагэ как осел будет крутить жернов – и десять лет, и двадцать, причем с радостью, но быстро не побежит. Ему не под силу.

– Дагэ, в случае чего сошлись на меня, ладно?

– Это… это совсем не обязательно. – Чжан Дагэ попытался улыбнуться. – Ты не думай, Лао Ли! Я просто так. Осторожность никогда не мешает.

– Все в порядке! И Дин через день-другой возвратится. Успокойся!

– Ладно, я пойду. Надо похлопотать об одной свадьбе. До завтра, Лао Ли!

Лао Ли проводил Чжан Дагэ. От такой жары можно взбеситься. Из внутренних комнат появился Дин, весь мокрый от пота.

– Господин Ли, я ни за что туда не вернусь! Потому что ничего не смогу утаить, если Чжан Дагэ начнет меня спрашивать.

– Я сказал ему так, чтобы он ушел. Кто велит тебе возвращаться к Чжанам? – Лао Ли сам не знал, что лучше для Дина, что хуже.

3

Только успел Лао Ли снять рубашку и носки, как появилась какая-то парочка.

– Сидите! Сидите! – сказал мужчина, видя, что Лао Ли хочет одеться. – Не беспокойтесь!

Лао Ли сообразил, что перед ним сын госпожи Ма, и уставился на непрошеных гостей. Дверь отворилась, и вошла госпожа Ма-старшая:

– Иди в свою комнату! Сын схватил мать за руку.

– Мы никуда не пойдем. Тут прохладнее. В глазах у госпожи Ма стояли слезы:

– Это комната господина Ли! Вы уж простите его, господин Ли. Такой он у нас сумасброд. Пойдем же! – снова обратилась она к сыну.

Господину Ма очень не хотелось уходить, но мать увела его. Дин понес чемодан. Госпожа Ma-младшая стояла на ступеньках. Несмотря на палящее солнце, в лице ее не было ни кровинки.

Никто не хотел есть, похлебали лишь немного супа из зеленого горошка: все чувства Лао Ли, казалось, испарились от этой проклятой жары. Он прислушивался к тому, что происходит в соседней комнате, но оттуда не доносилось ни звука. Лао Ли восхищался уменьем госпожи Ма владеть собой! Он понимал, как ей сейчас тяжело, но мог лишь сидеть и молчать.

Для Дина господин Ма был все равно, что Сяо Чжао. Его подмывало схватить скалку и вздуть негодяя. Госпожа Ли разделяла его мнение, но не решалась дать Дину скалку.

Ин потихоньку сбегал к тетушке Ма, но ее дверь оказалась запертой. Он звал ее, она не откликалась. От волнения у него по телу пошли красные пятна.

Зато в комнате госпожи Ma-старшей шумели как в чайной, сын кричал высоким голосом, мать – басила.

Перебранка длилась больше двух часов. Кончилось тем, что женщина с маленькой бамбуковой плетенкой в руке ушла со двора. Господин Ма даже не вышел ее проводить.

Старушка пошла к невестке. Дверь по-прежнему была заперта.

– Открой, не заставляй меня волноваться! – Дверь открылась, и свекровь вошла, а вслед за ней проскочил и господин Ма.

Дети, измученные жарой, уснули. А взрослые сидели в гостиной и прислушивались. К ним вошел господин Ма и со смехом сказал:

– Убирайтесь-ка вы побыстрее отсюда, нечего вам здесь делать!

Никто не ответил.

– Эй! – снова засмеялся хозяин. – Убирайтесь вон! Тут взыграл деревенский дух госпожи Ли, и она так же просто, как убила бы слепня на морде вола, шлепнула по осклабившейся физиономии двоеженца.

– Хорошо! Очень хорошо! – восторженно воскликнул Дин.