Собрание сочинений, том 1. Белый вождь. Квартеронка., стр. 27

– Теперь я в этом совершенно уверен, – ответил капитан. Не сомневаюсь, что они виделись наедине вчера вечером. Я подходил к дому Крусес и увидел какого-то человека: он стоял у самой ограды, опираясь на нее, как будто разговаривал с кем-то во дворе. Я-то думал, что это какой-нибудь приятель дона Амбросио. Когда я уже был близко, человек отошел от ограды и вскочил на коня. Он закутался в плащ, лица я не разглядел. Но я узнал коня. Вообразите, это оказался тот самый вороной, который вчера был под охотником на бизонов! Вошел я, спросил, кто из хозяев дома; слуги отвечают, что хозяин на руднике, а сеньорита ушла к себе и сегодня вечером никого не принимает. Черт побери! Я вышел из себя, уж и не помню, что я им там сказал. Прямо невероятно! И все-таки этот нищий втихомолку свел с ней знакомство – это также верно, как то, что я солдат.

– Да, просто не верится! Что же вы думаете предпринять, Робладо?

– Ну, о ней-то я уж позабочусь! Теперь за ней будут лучше присматривать. Я кое о чем намекну дону Амбросио. Вы ведь знаете мой секрет, полковник! Ее приданое – рудник, – вот что притягивает меня, как магнитом. Но до чего же нелепо, чтобы моим соперником оказался какой-то охотник на бизонов!

Робладо громко расхохотался, но смех его прозвучал фальшиво и невесело. И вдруг новая мысль пришла ему в голову.

– А знаете, ведь наш отец Хоакин не любит семью белоголового, – продолжал он. – Я понял это по его сегодняшним намекам. Если вмешается церковь, мы без особого шума избавимся от этого охотника. Стоит только отцам иезуитам доказать, что он еретик, и они выгонят его из Сан-Ильдефонсо. Верно?

– Да, конечно, – холодно ответил Вискарра, потягивая вино. – Но если изгнать этого охотника, дорогой мой Робладо, придется изгнать и еще кое-кого. Вместе с шипами мы выдернем и розу. Вы меня понимаете?

– Вполне.

– А я этого вовсе не желаю, по крайней мере теперь. Немного погодя мы охотно расстанемся и с розой и со всеми ее шипами, кустами, корнями и прочим! – с громким хохотом докончил Вискарра.

– Да, кстати, полковник, – спросил капитан, – каковы ваши успехи? Были у нее дома?

– Нет, мой дорогой, некогда было. Не забудьте – до ее дома не близко. И вообще я намерен отложить свой визит, пока ее братец не уберется подальше. Будет гораздо удобнее ухаживать за ней в его отсутствие.

– Уберется подальше? Что это значит?

– Да то, что скоро охотник отправится в прерию. Может быть, даже на несколько месяцев. Будет там бить бизонов, надувать индейцев... ну, и прочее в том же роде.

– Ого! Это недурно.

– Как видите, милый друг, нам совершенно незачем спешить. Потерпите – впереди у нас вполне достаточно времени. Я уверен, пока возвратится наш храбрый охотник на бизонов, мы прекрасно успеем обделать наши делишки. Вы завладеете богатыми рудниками, а я...

Тут в дверь негромко постучали, и они услышали голос сержанта Гомеса; он спрашивал, нельзя ли поговорить с комендантом.

– Войдите, сержант! – крикнул полковник.

И в комнату вошел кавалерист с грубым, жестоким лицом; по всему видно было, что он только что соскочил с коня.

– Ну как, сержант? – спросил Вискарра, когда тот подошел ближе. – Выкладывайте! При капитане Робладо можете говорить все.

– Они живут в самом последнем доме, в том конце долины, полковник; отсюда миль десять, не меньше. Их там только трое: мать, сестра и брат – тот самый, вы его видели на празднике. Слуги у них тагносы, не то трое, не то четверо, они ему помогают на охоте. У него несколько мулов, быков да повозки вот и все хозяйство. Они ему нужны для охоты. Он и сейчас собирается на охоту – уедет дня через четыре, не позже. Я слыхал, на этот раз он уедет надолго, двинется каким-то новым путем, через Льяно Эстакадо.

– Через Льяно Эстакадо?

– Так мне говорили.

– Что еще, сержант?

– Ничего, полковник. Вот только у девушки есть возлюбленный – тот самый парень, который на празднике бился с вами об заклад, вы еще ему порядком проиграли.

– Ах, черт возьми! – воскликнул Вискарра, мгновенно помрачнев. – Так вот оно что! Так я и думал. А где он живет?

– Недалеко от них, полковник. У него свое ранчо, и он, говорят, богатый... для скотовода, понятно.

– Налейте-ка себе стаканчик каталонского, сержант.

Кавалерист протянул руку, наклонил бутылку, наполнил стакан и, почтительно поклонившись офицерам, одним духом осушил его.

Потом, поняв, что он больше не нужен, отдал честь и удалился.

– Что же, – сказал полковник, – как видите, ваши дела складываются недурно.

– И ваши тоже, – ответил Робладо.

– Не совсем.

– Почему?

– Не нравится мне этот ее возлюбленный, этот скотовод. У него есть деньги, к тому же он не робкого десятка – пожалуй, доставит мне немало хлопот. Он не из тех, кого можно вызвать на дуэль, – по крайней мере, мне, при моем положении, это не к лицу. Но он коренной здешний житель, он их поля ягода – не то что охотник, – и все здесь любят его. И раз он тут замешан, дело принимает совсем другой оборот... А впрочем, не все ли равно! Еще не было случая, чтобы я потерпел неудачу. Доброй ночи, капитан!

– Доброй ночи! – ответил Робладо.

И, одновременно поднявшись из-за стола, они разошлись по своим спальням.

Глава XX

Ранчо и асиенды растянулись вдоль реки почти на десять миль от Сан-Ильдефонсо. Ближе к городу их было больше; но чем дальше вниз по течению, тем они попадаются реже и тем беднее их обитатели. Фермеры и скотоводы побогаче боялись воинственных индейцев и предпочитали строиться ближе к крепости. Напротив, бедность заставляла иных быть отважными и селиться у самой границы. И так как вот уже несколько лет никто не нападал на поселение Сан-Ильдефонсо, многие мелкие фермеры и скотоводы обосновались в восьми и даже в десяти милях от города.

В полумиле от всех остальных ранчо стоял одинокий домик последнее, самое отдаленное от города жилище в этой долине. Казалось, он был расположен за пределами той территории, которую охранял гарнизон, ибо ни один патруль сюда не заглядывал. Хозяева его, видно, верили в судьбу или в милосердие апачей – индейского племени, которое обычно совершало набеги на Сан-Ильдефонсо: дом ничем не был защищен от них. А может быть, его охраняло как раз то, что он был расположен так уединенно, вдали от всех других ранчо.

Он стоял немного в стороне от дороги и не на самом берегу реки, а поодаль, в тени утеса, – казалось, он врос в скалу.

Это бедное жилище, как и все дома в долине, да и почти повсюду в Мексике, было сложено из больших спрессованных и высушенных на солнце глыб глины. У многих лучших построек этого типа фасады белые – значит, где-нибудь рядом есть залежи гипса. В иных домах, где хозяева с большими претензиями, окна кажутся застекленными. Так оно и есть, только вместо стекол вставлены похожие на стекло сверкающие тончайшие пластинки все того же гипса – его употребляют для этой цели в разных уголках Новой Мексики.

Ранчо, о котором идет речь, не украшали ни окна, ни побелка. Оно стояло под нависшим утесом, и его темные стены почти сливались со скалой; окнами служили два отверстия, забранные несколькими деревянными поперечинами; через эти отверстия в дом проникало немного света.

Однако внутри было бы совсем темно, если бы не дверь, обычно открытая настежь.

С дороги, проходящей по долине, дом был едва виден. Путешественник никогда бы его не разглядел, и даже острый глаз индейца мог не заметить его. Необычайная изгородь скрывала его от посторонних взглядов – необычайная, впрочем, для того, кто не свыкся еще с растительностью этого отдаленного уголка земли. Изгородь была из колоннообразных кактусов. Растения эти точь-в-точь аккуратные рифленые столбики толщиной в шесть дюймов и вышиной от шести до десяти футов. Они стояли рядом, почти вплотную, словно колья в частоколе, да притом ощетинивались во все стороны шипами, так что в просветы почти ничего не было видно. В положенный срок вершины этих живых колонн покрывались прекрасными, словно восковыми, цветами, а потом на месте цветов появлялись яркие ароматные плоды.