Тайна бильярдного шара. До и после Шерлока Холмса [сборник], стр. 40

Часов около семи вечера я спустился поискать в рундуке чего-нибудь съестного, как вдруг услышал сверху изумленный крик Люси. Я мигом ринулся на палубу и увидел, что она стоит у румпеля и напряженно всматривается в туман.

— Джек! — крикнула она. — Я слышала голоса. Здесь рядом кто-то есть.

— Голоса? — не поверил я. — Это невозможно. Если бы мы были у берега, мы бы слышали шум прибоя.

— Тсс, — прошептала она. — Послушай сам.

Мы стояли, изо всех сил напрягая слух, как вдруг впереди по правому борту на нас из тумана стремительно двинулся длинный ряд римских цифр, над которыми как бы парила огромная женская фигура. Времени на раздумья или реакцию уже не оставалось. Над нами навис темный силуэт, паруса наши опали, а затем выплывший из туманной мглы огромный корабль обрушился на нас, как хищник набрасывается на жертву. Инстинктивно я успел схватить висевший на румпеле спасательный пояс, одел его на Люси и, схватив ее за талию, вместе с ней прыгнул в воду.

Очень трудно описывать то, что происходило дальше. В подобных ситуациях полностью теряешь чувство времени. Возможно, минуты, а возможно — и долгие часы я плыл рядом с Люси, как только можно подбадривая ее, уговаривая положиться на спасательный пояс и не тратить силы. Она выполняла все мои указания и держалась очень стойко. Всякий раз, когда нас поднимало на гребень волны, я оглядывался в поисках нашего погубителя, но тщетно. Мы оба кричали, взывая о помощи, но ответом нам был лишь рев ветра. Я плавал хорошо, но намокшая одежда стесняла движения и тянула вниз, так что силы стали понемногу оставлять меня. Я оставался рядом с Люси, и она заметила, что я слабею.

— Держись за пояс, дорогая, что бы ни случилось, — проговорил я.

Она повернула ко мне свое прекрасное лицо.

— Если ты меня покинешь, я его сдерну.

Нас снова вынесло на гребень волны, и я оглянулся. Ничего не видно. Но чу! Что это? Я услышал какой-то режущий ухо, лязгающий звук, отличавшийся от плеска волн. Да — скрип весел в уключинах. Мы еще раз крикнули «Помогите!». Нам ответило раскатистое «Эгей!», и следующее, что мы помним, когда пришли в себя, — мы лежим в теплых и удобных подвесных койках, а вокруг — добрые и заботливые лица. Мы оба были без чувств, когда нас поднимали на борт.

Нас подобрал большой норвежский барк «Фрейя» водоизмещением в пятьсот тонн, пять дней тому назад вышедший из Бергена и направлявшийся в Аделаиду на берегах Австралии. Ничто не могло сравниться с тем радушием, с которым капитан Торбьорн и команда судна отнеслись к двум несчастным, выловленным из бурных вод Атлантики. Впередсмотрящий заметил нас, но отворачивать было слишком поздно. Они сразу же спустили шлюпку, которая после тщетных поисков совсем уже собралась возвращаться, как вдруг там услышали наш последний слабый крик о помощи.

Находившаяся на борту супруга капитана тотчас же взяла мою дорогую спутницу под свое крыло. Мы быстро и без приключений добрались до Аделаиды, где впоследствии обвенчались в присутствии госпожи Торбьорн и всех офицеров «Фрейи».

После свадьбы мы отправились в провинцию и купили там большую ферму, где по сей день живем в счастье и достатке. Вскоре через подставных лиц фирме Шоулфилда была перечислена сумма, полностью покрывавшая стоимость «Евангелины».

Весьма скоро из доставленных в Австралию британских газет мы узнали о смерти полковника Форестера, скончавшегося от черепномозговой травмы, полученной при падении с лестницы в одной из гостиниц Глазго. Люси ужасно горевала, но новые знакомства и повседневные заботы помогли ей пережить эту утрату.

С тех пор нас ничто не связывает с Англией, и мы не помышляем о возвращении на родину. Мы читаем английскую прессу и время от времени от души веселимся, заметив случайное упоминание о яхте «Евангелина» и о печальной судьбе молодой леди, пропавшей вместе с ней. Мое краткое описание реальных событий может заинтересовать тех немногих, кто еще не забыл эту давнюю историю, а также тех, кто незнаком со всеми обстоятельствами этого дела и хотел бы узнать о том, что когда-то в действительности произошло на островке Ардвоу у берегов Шотландии.

СКАНДАЛ

В ПОЛКУ

То давнее происшествие, случившееся в нашем полку, было весьма деликатного свойства. Мне кажется, что те из нас, кто в той или иной мере оказался причастен к нему, вряд ли когда-нибудь об этом забудут, даже если б они того и захотели. Правила общения между офицерами не были столь строгими в отличие от царившей в Третьем драгунском полку железной дисциплины, и коль скоро любой из нас числился на хорошем счету и хотел служить, то личные отношения он мог выстраивать более-менее по своему усмотрению. Но иногда случалось такое, что выводило из себя даже нашего полковника, слывшего заядлым игроком: он приходил в ярость, стоило ему узнать, что на кого-то пало подозрение в жульничестве за карточным столом.

Позвольте кратко описать наших офицеров. Они с той же легкостью относились к десяти заповедям, с какой прошли сквозь кинжальный огонь пушек под Кассассином. Как люди военные, они посылали на смерть других и убивали сами, попирая тем самым заповедь «не убий». Но гораздо выше полузабытых библейских наставлений стоял неписаный кодекс чести. Соблюдался он строго и неукоснительно, и горе тому, кто осмеливался пренебречь им. Все долги, касавшиеся проигрыша в карты или по пари, должны были выплачиваться незамедлительно. Все строго придерживались этого правила. Но превыше всего стояло джентльменское понятие о честной игре. Эти на первый взгляд простые этические правила способствовали поддержанию дисциплины и порядка куда больше, нежели уставы и уложения.

Если для молодых офицеров кто-то и мог служить воплощением идеального солдата и примером для подражания, так это майор Эррингтон. Он был старше полковника и за свою долгую службу успел дважды побывать военным корреспондентом и даже военным атташе. За это время он получил ранения из «бердана» и «манлихера», которые были куда страшнее индийских «джезалей» или египетских «ремингтонов». Все мы прошли Египетскую и Суданскую кампании, но когда после ужина он частенько начинал предаваться воспоминаниям вроде «помню, как только генерал Гурко пересек Балканские горы» или «ехал я рядом с принцем Фридрихом Карлом Прусским за пару дней до битвы при Гравелоте…», то мы всякий раз чувствовали себя пигмеями по сравнению с ним. Ведь нам оставалось похвастаться лишь плененными африканцами и пуштунами, и мы всей душой жаждали заменить все Министерство иностранных дел комитетом из младших офицеров драгунского полка, дабы Британия проводила более энергичную внешнюю политику.

При всем этом наш старый служака оставался скромным, тактичным и отзывчивым человеком. Это было его единственным недостатком как командира. Он храбро сражался, очень многих превосходя своей доблестью, однако не проявлял строгости и суровости по отношению к подчиненным. Каким бы тяжким ни был проступок представшего перед ним нарушителя устава и как бы грозно и решительно наш майор ни хмурил брови, глаза его лучились такой теплотой и добротой, что даже пьяный дезертир чувствовал, что перед ним не разъяренный начальник, а, скорее, старший брат или отец. Будучи самым богатым человеком в полку и обладая немалым состоянием, майор, тем не менее, жил очень скромно. Кое-кто называл его скрягой, но большинство из нас считало это еще одним проявлением его глубокого такта, поскольку он опасался, что, живя на широкую ногу, он невольно заставил бы других почувствовать себя бедняками. Неудивительно, что он сделался самым популярным в полку человеком. Мы, молоденькие лейтенанты, буквально боготворили его, и именно к нему мы шли со своими размолвками, мелкими ссорами и прочими недоразумениями в надежде получить ненавязчивый мудрый совет для их разрешения. Он терпеливо выслушивал нас, сидя в кресле и задумчиво глядя в потолок, покуривая свою манильскую сигару, и потом коротко изрекал нечто вроде «Я считаю, что вам следует взять свои слова обратно и извиниться, Джонс» или «В сложившихся обстоятельствах ваше поведение вполне оправданно, Холл». Мы всегда следовали его наставлениям, и всякий раз дела решались ко всеобщему удовлетворению. Если бы нам сказали, что все полковые лошади захромали одновременно или что капеллан пригласил на чай старшину, известного безбожника, мы бы удивились куда меньше, чем если бы до нас дошел слух о том, что майор Эррингтон замешан в чем-то постыдном и бесчестном.