Инженю, или В тихом омуте, стр. 60
Мог, мог — он мне сразу не понравился, — как чувствовала, что от него только плохое будет…
Она пожала мокрыми мыльными плечами, показывая, что, конечно, Вика была права в своих предчувствиях.
— Знаешь — я проверю, остался счет или нет. Это же мой отдел операциями с иностранными банками занимается. Даже знаешь что можно — я тебе другой счет могу там же открыть и туда все и перевести. Представляешь — он сунется потом, а там тю-тю. Так ему и надо, гаду! Хотя… Начальство узнает, мне голову оторвет, но… — Вика явно разрывалась между боязнью сделать что-то не то и не дай Бог лишиться драгоценной своей работы — и между желанием доказать, что готова для Марины на все, и заодно расправиться с Виктором. — Я узнаю сначала, в общем, — есть счет еще или нет. А там… Там тогда кое-какие бумаги надо будет составить. В общем, там посмотрим — правда?
— Вика, пожалуйста, — попросила тихо. — Хватит об этом — мне ничего от него не надо. И уж совсем не надо создавать тебе проблемы. Я ведь не просила тебя — я случайно вспомнила… Деньги мне, конечно, нужны, очень нужны, но… Знаешь — я ему позвоню. Я просто не хотела, но… Позвоню и встречусь — прямо сейчас позвоню, подъеду куда скажет. Скажет сегодня — ну значит, сегодня…
— Нет-нет, ты что?! — В Викином голосе снова появилась решимость. — Ни в коем случае — не надо тебе с ним встречаться. Я тебя прошу, я умоляю — дай мне слово, что не будешь ему звонить. Я все сама сделаю — а с ним не надо, ладно? Да и куда тебе ехать сейчас — тебе поесть надо и спать ложиться, а я посижу, подумаю…
— А кто сказал, что я собиралась спать? — Дело было сделано, и можно было расслабиться, а заодно расплатиться за еще не оказанную, но уже обещанную помощь. — Нет, моя милая, даже не мечтай об этом. Да, я устала, и мне было плохо — но это не означает, что я собралась спать. Тем более после того, как мы столько не виделись — целую неделю…
Она встала с усилием, гордо выставив напоказ мокрое упругое тело, демонстрируя его Вике, как в некоторых ресторанах демонстрируют бутылку вина, прежде чем ее открыть, чтобы клиент настроился и проникся.
— Так что слушай меня, а я тебе расскажу, как все будет. — Она поежилась с демонстративной сладострастностью, чувствуя на себе Викин взгляд. — Ты меня сейчас вынешь и вытрешь, и накормишь, и напоишь — особенно сильно напоишь, — а потом воспользуешься моей слабостью и потащишь пьяную и сонную девицу в постель, и будешь насиловать всю ночь. Жестко и долго насиловать. А пьяная девица какое-то время будет протестовать и отбиваться, а потом будет просить тебя делать это еще и еще — потому что, хотя она жутко устала, она сама хочет, чтобы ее изнасиловали. Как тебе такой план?
— Если ты действительно не устала… Я… я с удовольствием. Я ведь…
Вика сбилась, краснея, кажется, чуть не сказав что-то очень глубоко личное. И тут же вскочила, едва не сбив столик, заставив пошатнуться бокал с вином, окропившим белый пластик багровыми пятнами. Такими символичными. Так напоминающими кровь. Ее собственную кровь, которая наверняка была такой же. Которая чуть не пролилась этим вечером.
И которую ей так хотелось сохранить при себе — всю до последней капли…
15
Солнце так и не появилось еще, и кажется, на сегодня взяло отгул — позволив похозяйничать низким густым облакам и прохладному ветерку, И она чуть поеживалась — платье без рукавов, пусть и достаточно плотное, совсем не грело.
Как, впрочем, и все ее вещи — в которых было жарко, когда припекало солнце, и холодно, когда погода менялась. Но зато они были красивыми и она выбирала их сама — и вовсе не из тех соображений, из которых надо выбирать вещи. Никакой практичности, никаких размышлений о том, в какой сезон это можно носить, — главное, чтобы вещь соответствовала ее имиджу и была красивой и ей шла. Остальное значения не имело.
Тут было идти всего десять — пятнадцать минут — от «Курской» до ее дома. Пожелай она, Вика бы ее довезла, и мерзнуть бы не пришлось, и тащиться в метро — но ей надо было побыть одной, чтобы обдумать все спокойно. Потому что вчера для этого не было никакой возможности. Потому что Вика в точности исполнила ее приказ — сначала накормила и напоила, причем сильно напоила, хотя в ее состоянии ей хватило бутылки вина, чтобы ужасно опьянеть. А потом чуть ли не всю ночь вылизывала, ласкала, кусала и щипала. И успокоилась, только когда начало светать — где-то в начале пятого, значит.
Просто отключилась — но и во сне продолжала поглаживать ее и даже каким-то образом проникла пальцами туда, где все устало уже от бесконечных ласк. И она даже покосилась недоверчиво на Вику, не поверив, что та спит, — уж слишком точным было якобы случайное попадание. Но Вика спала — просто и во сне тянулась к тому, по чему так соскучилась.
А она так и не заснула. Наверное, то, что произошло вчера, не дало ей такой возможности. Даже в постели, где она давно научилась ни о чем не думать вообще, загнанные в подсознание воспоминания и мысли делали свое дело, мешая расслабиться полностью. Это было неправильно — но это была экстремальная ситуация, и не стоило себя винить.
Впрочем, следовало признать, что удовольствие она все равно получила — хотя и не такое сильное, как должна была. И от вчерашнего стресса не осталось ничего — благодаря сексу и вину. В смысле благодаря Вике. И когда та уснула, она сходила в ванную, а потом сварила себе кофе и сидела в гостиной и курила, предаваясь абсолютно несвойственному ей занятию — размышлению. Приходя к выводу, что ей надо выходить из этой игры, пока не поздно, — потому что это не ее игра. Она одна, а против нее милиция, и отморозки, и, возможно, еще и этот Савва — на которого ее заставят указать. Или просто убьют его и распустят слух, что это она его узнала. Что сделают с ней люди этого Саввы — или эти отморозки, которым она не нужна будет уже живой, — понять было несложно.
Она не любила детективы. Ни в кино, ни по телевизору, ни в книгах. Но все же смотрела их и читала волей-неволей — ведь детективная линия могла оказаться в любом фильме и в любой книге. Даже в биографии столь любимой Монро. То ли умершей — то ли убитой.
То ли случайно выпившей слишком много снотворного — то ли отравленной кем-то. Мафией, людьми президента, помощниками его брата. Так что она представляла, что такое детективный жанр, — и потому понимала, что она для всех неудобна. И если и полезна кому-то, то до поры до времени.
Правда, в детективах добро, как правило, побеждало зло — а героине обязательно приходил на помощь положительный персонаж в лице полицейского, частного сыщика или просто хорошего человека, неизменно честного, отважного и сексуального красавца. Но рядом с ней никого такого не было. Мыльников на эту роль не тянул, Виктор предпочитал оставаться в тени, длинный ей явно помогать не собирался. А рассчитывать на то, что внезапно появится кто-то, кто спасет ее, было глупо. Она даже в детстве не была наивной — и не мечтала о прекрасном принце на белом коне, в смысле о красавце на белом «мерседесе», о котором мечтали большинство одноклассниц. Так что поздновато было начинать предаваться иллюзиям.
В общем, вывод напрашивался сам собой. И она почти приняла окончательное решение — но только почти, слишком серьезно все было. И ей нужно было еще время — хоть немного. И она посидела в Викиной гостиной, а потом собралась тихо и положила на туалетный столик короткую записку: «Уехала за вещами и паспортом, вернусь к девяти. Целую. Твоя М.». И так же неслышно вышла.
Это было не слишком умно — разбуди она Вику и скажи, что ей надо домой и лучше прямо сейчас, пока еще рано и все спят, та бы вскочила без вопросов. Да даже можно было просто растолкать и шепнуть, что она ненадолго отъедет, — Вика бы ее одну не отпустила. И уже через пять минут была бы готова выйти — вопросы макияжа Вику не беспокоили. Но она оставила записку и ушла — именно из-за желания обдумать все еще раз.
И вот теперь она шла по Садовому, чувствуя, как покрываются мурашками открытые платьем руки. Вспоминая, как вчера, воспользовавшись тем, что Вика ушла в ванную, позвонила Виктору, с пьяной категоричностью заявив ему, что с нее хватит. Он ошарашен был, кажется, и спрашивал, откуда она звонит, и предлагал встретиться прямо сейчас, приехать за ней куда угодно и поговорить, — но она наотрез отказалась. Бросив ему напоследок язвительно, что, бесспорно, ценит его советы и его помощь — потому что именно следуя его советам, она оказалась в полном дерьме. И ей не верят ни бандиты, ни милиция, которую даже не убедил визит незнакомца в ее квартиру, — и все желают ей зла. А успокаивать ее не надо — она сама себя уже успокоила тем, что решила, что с нее достаточно. И бросила трубку.