Парадоксия: дневник хищницы, стр. 16

Многие обвиняли меня в скрытом женоненавистничестве. Обычно — после не очень удачного с их точки зрения секса на троих. Участники-мужики узнавали мои мужские замашки и начинали заметно нервничать, когда их принуждали смотреть на свое собственное отражение. На самом деле, мне нравилось садировать девочек, но точно так же мне нравилось, когда садировали меня… Один мой приятель, мужчина, однажды сказал, что когда-нибудь я точно убью другую женщину, если не буду предельно — предельно — осторожной; что мне надо следить за собой. И не увлекаться. Он боялся, что моя нездоровая увлеченность Тедом Банди, Рикки Рамиресом и Ричардом Спеком, в конце концов, отразятся на моем психическом состоянии, и последствия будут самыми плачевными. Он сделал глубокомысленный вывод, что я просто-напросто пытаюсь убить женщину в себе, что какая-то часть моего существа несет на себе пагубный отпечаток продолжительного инцеста, и эта неразрешенная боль приняла извращенные формы садизма, педофилии и нимфомании. Что посредством сексуального изуверства и унижения я вновь и вновь оживляю в памяти свою собственную агонию. Я ответила, чтобы он засунул куда подальше свои идиотские домыслы в духе Краффта-Эбинга, что удовольствие всегда должно быть приправлено крошечной толикой боли, и что я никогда не делаю с другими женщинами того, что мне не нравится, чтобы делали со мной. К тому же, если бы я и вправду собралась кого-то убить, то вокруг меня есть немало мужчин, которые были бы первыми кандидатами на истребление. И он сам в том числе. После этого он заткнулся. Потому что увидел во мне себя и испугался собственного отражения — опять же.

Долгие прогулки. Всасывая в себя каждый дюйм города. Ловя вибрации отдельных кварталов, где я потом буду охотиться под покровом ночи. 2-я стрит между А и В. Деланси-стрит ниже Кристи. Райвингтон. Уэст-Сайд Хайвей. 37-я стрит в Адской Кухне. 116-я. 110-я у Центрального парка на Верхнем Бродвее. Проникая в подъезды, в подвалы. Поднимаясь на крыши. Спускаясь вниз по пожарным лестницам. Подслушивая голоса из-за неплотно закрытых дверей: пустая застольная болтовня, переговоры с поставщиками, шумные ссоры, нежное воркование, детский плач. Расшифровывая историю домов по обрывкам подслушанных разговоров.

Гуляю по городу, зачарованная частотой, с которой меняется атмосфера. Через каждые несколько футов — наплыв совершенно другой текстуры, запаха, вкуса. Настойчивый натиск. Голод. Город — он тоже вампир, гигантский сосущий вихрь. Он кормится тобой, выманивая на улицы. Еще один призрак в машине. Шепот на экране радара. Невидимая звезда, что пронзает галактику, выдуманную мертвецом.

С Джонни мы познакомились через общих друзей. Он приехал на выходные из Санкт-Петербурга, штат Флорида. В компании своей школьной зазнобы, похабной и наглой блондинки, которая не умела нормально произносить слова, а все только сюсюкала, одевалась, как малолетняя школьница-проститутка, и бесила меня до того, что хотелось на стенку лезть. Под конец их визита я все же не выдержала и сцепилась с этой блядищей, расколошматила ей губу и подбила глаз, а его выебала в туалете — в том же баре, где мы с ней подрались. Таким образом, я закрепила свою победу над поверженной соперницей. Все-таки я отстояла его для себя. И это, блядь, был еще тот трофей. Полнокровный румяный ирландец, рабочий-металлист, законченный алкоголик с явными психическими отклонениями и в продвинутой стадии нарциссизма — в общем, тяжелый случай. Воображал себя этаким Марлоном Брандо. Все, что он делал, он делал как будто отыгрывал эпизод перед камерой, застрявший в своих голливудских грезах. Поэтому было почти невозможно не обращать на него внимания. В плане показательный выступлений — шоу одного актера — он переплюнул даже меня. Я должна была его заполучить.

Джонни отправил Дженни обратно во Флориду. Вбил себе в голову, что у нас с ним любовь века — что мы классическая влюбленная пара в традиции Бартон-Тейлор. Он уболтал одного из своих санкт-петербургских приятелей — какого-то гомика-антиквара, — пустить нас пожить к нему на пару месяцев, пока он не найдет работу, и мы не сможем устроиться сами. В крошечной комнатушке, где места хватало только на раскладушку и тринадцатидюймовый черно-белый телик. По вечерам мы шатались по барам, играли на деньги в пул. В клинике на 2-й авеню всегда можно было разжиться секоналом. Мы запивали его дешевой водкой, играли еще пару партий, разводили какого-нибудь дурака на деньги, а потом возвращались к себе в конуру и трахались часами — ждали, пока на экране в углу не появится серый снег, и только тогда забывались тяжелым сном.

Бильярд позволял не экономить на выпивке и сигаретах, но у нас не было денег, чтобы платить за комнату — предполагалось, что мы должны за нее платить, — и, разумеется, мы не могли ничего отложить, чтобы снять квартиру. Джонни внес рацпредложение: что я могла бы немного поблядствовать. Делать почти ничего не надо, а денег получится больше. Если мне только не жалко своей пизды. Я не стала ему говорить, что эта мысль приходила мне тоже, и что я ее всячески воплощаю. Что у меня уже есть пара-тройка «знакомых», которые мне платят за секс. Джонни был очень ревнивый. Если он сам предлагает — это нормально. Но он бы взбесился, если бы вдруг узнал, что я справляюсь самостоятельно.

У нас осталось пятнадцать баксов. Как раз хватило на пару сэндвичей, маленькую бутылочку «Smirnoff» и пачку «Marlboro». Решили смотаться в Мидтаун.

Подняла большой палец. Три машины проехали мимо, четвертая остановилась. Черный дедулька за шестьдесят, сам весь потрепанный, и машина такая же. Я соврала и сказала, что нам нужен угол 2-й и Сент-Маркс, надеясь договориться с ним по пути. Очень скоро мы согласились на пятидесяти баксах и выбрали место — один дешевый мотель в Джерси. Дедуля достал парочку косяков очень пристойной ямайской дури, которые мы раскурили на той стороне туннеля Холланд. Приехали в этот его мотель. Называется «Капище». Жалко тех идиотов, которые приезжают сюда, чтобы просто поспать. Три номера из десяти сотрясались от стонов и сдавленных воплей из чьих-то кошмаров. Я тоже была на подходе к своему собственному кошмару. Несмотря на траву и водку, я была трезвой, как стеклышко. Вот и счастье.

В тусклом номере пахло лизолом и спреем от тараканов. Слабый запах плесени в ванной мешался с резким ароматом дезинфицирующих средств. Но хотя бы белье на кровати было чистое. Лоскутное покрывало с цветочным узором в коричневых тонах смотрелось, как будто его притащили с какой-нибудь гаражной распродажи, где его так никто и не купил. Дедулька тут же рванул к телевизору. Прихлебывая водку прямо из горлышка, он долго сношался с антенной, пытаясь настроить антикварный черно-белый ящик на старый мультик про кота Феликса. Потом он уселся на продавленную кровать и подмигнул мне, приглашая сесть рядом. Я одарила его самой невинной улыбкой, какую только сумела изобразить, и протянула ему раскрытую ладонь. Он вложил мне в руку смятый полтинник и загнул мои пальцы в кулак. Галантно приложился к моему запястью своими пухлыми влажными губами цвета спелого баклажана. Прижал меня к своему пузу, которое с каждым вдохом раздувалось, как перекачанный надувной мяч. Огромный твердый живот, о который ты будешь биться при каждом толчке. Сухие толстые пальцы сгребают мягкие ягодицы. Густой баритон шепчет ободряющие слова, выдает инструкции. Глаза, хоть и налитые кровью, искрятся.

Я сняла с него туфли и поставила их у кровати. Помогла ему вылезти из штанов, которые аккуратно сложила и повесила на пластмассовый стул у окна. Он заслуживал, чтобы его слегонца побаловать. Пожилой человек, образование восемь, всю жизнь впахивает от зари до зари, света белого не видит, чтобы все-таки вырваться из трущоб Трентона; жил впроголодь вместе с женой, все экономил, откладывал, и открыл-таки собственную химчистку в Ньюарке на склоне лет. Очередная история злоключений, но с умеренно счастливым концом. Теперь иной раз позволяет себе снять девочку, потому что жена уже не выдерживает его пыла. Артрит. Я едва не расплакалась. Вывалила на него весь арсенал всяких приятственных штучек, которые только знала. Сосала его и сношала, пока интимное место себе не натерла, всячески ублажала его заслуженный член. Но он все не кончал. Старый хрен хотел получить по максимуму за свои денежки.