Конь бледный, стр. 42

Сталкер тяжело перегнулся через высокий бортик люльки, вываливаясь наружу.

В тусклом красном свете заработавшего аварийного освещения он смог разглядеть мечущиеся по лаборатории фигуры.

— Операционный бокс разблокировался! — истошно крикнул на вполне приличном русском усатый индус.

Тем временем вскочивший на ноги Ромеро не зевал, отпустив ненавистному вивисектору мощный пинок под тощий зад. Индус словно теннисный мячик, выпущенный из вакуумной пушки, врезался головой в ближайший монитор. Во все стороны полетели искры, запахло палёной изоляцией. Ромеро был готов рвать выродков голыми руками. Лаборатория, озарённая алым зловещим светом, наполнилась едким вонючим дымом.

— Перегрев резервного реактора… — монотонно произнёс усиленный динамиками механический голос. — Экстренное отключение через сорок секунд…

Ромеро бросился к выходу. В приоткрытых стеклянных дверях мелькали чьи-то тени, он уже почти выскочил в переполненный бегущими людьми коридор, когда Зона вздохнула.

Острая игла беспощадно впилась в затылок.

Сталкер сделал ещё один шаг, а затем упал, успев увидеть, как на пол валятся толпящиеся в коридоре нелюди в белых халатах.

«Славно поохотился на зомби, дурак», — в очередной раз грустно подумал Ромеро, погружаясь в вязкое болезненное ничто.

Глава одиннадцатая. Разведка боем

НИИ «Агропром»

— Ну, батюшка, признаться, не ожидал я от вас такого! — зло прошипел на ухо пастырю Степан. — Если бы не видел вас собственными глазами в деле, ни за что бы не поверил, что вы мастер восточных единоборств. Что с вами случилось?

— Стряслось, — вздохнув, согласился отец Иоанн. — Только не со мной, а с тобой.

— Не понял, — машинально ответил Чадов, хотя на самом деле он догадался, о чём сейчас пойдёт речь.

— Ты, парень, попал под влияние контролёра, — объяснил суть происходившего с журналистом Опрокидин.

— Не может быть! — присвистнул молодой человек.

— Точно, уж поверь. Я это сразу почуял, вот и решил тебе помочь. А для этого мне надобно было собрать все силы, чтоб не позволить твари окаянной полностью овладеть твоим разумом и уничтожить тебя как личность. Потому и сдался в самом начале боя.

— Только поэтому? — ехидно поинтересовался Степан.

— Исключительно! — твёрдо ответствовал батюшка. — А ты что думал, струсил поп, да?

— Ну-у, — протянул журналист. — Этот ваш пацифизм…

— Не юродствуй! Агрессивность не является нормальным состоянием для бойца. Настоящий боец должен быть холоден рассудком во время боя и обязан мыслить трезво. Заповедь о щеке (когда надо подставить вторую, если тебя ударили по первой) не должна низводиться до дилетантизма. Как сказал Гете: «Бог в мелочах — дьявол в крайностях».

— Неужели вы не могли остановить меня ещё до того, как…

Он не договорил, но Опрокидин понял и покачал головой.

— Не смог. Уж больно могучей оказалась тварь. Но ты не кори себя. Это Зона, сам знаешь. Здесь мы все на войне. А в бою всякое иногда случается…

Чадов кивнул. Но на душе всё равно было муторно.

Побитый Степаном Султан всё-таки сдержал слово и не только отпустил пленников восвояси с оружием и всей экипировкой, но и выделил в их распоряжение небольшой отряд из десяти человек во главе с уже знакомым «крестоносцам» «рефери», которого в миру звали Ряхой. Отчего такая кличка прилепилась к в общем-то довольно высокому и приятному лицом молодому мужику, было непонятно. Журналист не стал приставать с расспросами, полагая, что если проводник захочет, то расскажет сам. Но не до рассказов сейчас было. Следовало с наименьшей кровью пересечь обширную территорию НИИ «Агропром» и прорваться на локацию «Янтарь», где они договорились соединиться с остальными «крестоносцами» и где им предстояло наказать полоумных «грешников».

Несмотря на оптимистические предсказания оракула-бюрера, что с Нюшкой всё в порядке и она пока жива и здорова, Чадов сильно переживал. Никогда бы не подумал, что может так волноваться из-за чужого ребёнка.

Он вырос единственным чадом в семье, окружённый всеобщей заботой, переходящей в поклонение и обожествление, потому не знал, каково оно — делить родительскую любовь с кем-то ещё. По молодости и по образу жизни, не стыковавшемуся пока с понятием семейного очага, о том, чтобы завести собственных детей, парень пока не задумывался. Хоть мать, созваниваясь со Степаном и приезжая к нему в гости (сам Степан в последнее время редко вырывался в родной Харьков), постоянно донимала его болезненным для неё вопросом: ну, когда же, когда Стёпа осчастливит их с отцом внуком или внучкой? Молодой человек отделывался обещаниями в духе «как только, так сразу», но решительных шагов пока не предпринимал.

И вот на тебе. Нюшка. Маленькая, беленькая и беззащитная. Всегда воспринимавшаяся как бесплатное приложение к Татьяне, от которого никуда не деться. И видел-то её короткими урывками, приезжая в Зону «на побывки».

Сначала, когда ребёнок был ещё совсем крошечным, заботливая возлюбленная оберегала кавалера от стрессов, отправляя дочку на время жарких и страстных ночей любви к соседке, работавшей в том же Баре официанткой. Но потом они как-то попривыкли к тому, что Нюшка посапывает себе за стенкой, ни о чём не подозревая и ничего пока не разумея. Тем более что девочка отличалась богатырской крепостью сна, который не способны были потревожить даже самые страстные крики разгорячённой любовью Татьяны.

С каждым новым его приездом в Зону Степан всё больше и больше привязывался к смышлёному и не по годам развитому ребёнку. Постоянно привозил Нюшке гостинцы: сладости, обновки, красивые игрушки. И девочка, и Татьяна несказанно радовались этим нехитрым проявлениям заботы. Одевшись в новое платьишко с оборочками, нацепив на ножки красные лакированные туфельки, подаренные Плясуном же, кроха взбиралась к Чадову на колени и, с остервенением посасывая чупа-чупс, внимательно прислушивалась к разговорам взрослых. И журналисту время от времени казалось, что Нюшка почти всё понимает в этих беседах. По крайней мере она всегда к месту поддакивала и иногда отпускала такие реплики, что старшие озадачивались.

Или это так Зона влияет на ребятню, что они рождаются здесь такими не по годам развитыми? Он знал, что Нюшкин случай не уникален. Многие дети, которых в Пограничье не так много, но и не единицы, обладают какими-нибудь особыми свойствами. То ли вот так, как Снегина-младшая, шибко уж остры умом, то ли, подобно уродцам-бюрерам, обладают даром телекинеза, двигая силой взгляда разнообразные предметы, а то могут тем же взором воспламенять вещи. Фантастика, да и только! Степан всего этого сам не видел, но, представляя себе подобных монстриков, содрогался. Нет уж, лучше, как его Нюшка, пусть будут умненькими-благоразумненькими буратинами.

Его. С каких это пор он стал думать о Татьянином ребёнке как о своём? Не с батюшкиного ль острого взора, сравнивающего физиономии Степана и девочки? И откуда он взялся на его голову, этот философ в рясе?! А если б не было этого сопоставления и удивлённого пастырского взора-узнавания, если бы не мысль о том, что, возможно, это его собственный ребёнок, его плоть и кровь, отважился бы Чадов на подобное безрассудство? На поход неведомо куда и неведомо зачем?

Да, жалко бедную кроху. Но сколько таких же точно крохотуль каждую минуту гибнет вокруг? То ли от халатности докторов, не способных правильно принять роды у матери или по невежеству (халатности) впрыснувших ребёнку не ту вакцину во время прививки; то ли брошенные мамашами-кукушками прямо на пороге роддома, а то и просто выброшенные в мусорный бак и там замёрзшие; то ли погибшие от голода или небрежного ухода… Ой, да мало ли случаев бывает. И что, всем им помогать? Ну, в идеале христианской любви, проповедуемой отцом Иоанном, так и следовало бы. Однако жизнь намного жестче и циничнее. Так что…

И всё же он идёт. Значит, верит, что так нужно, что это правильно. И будет продолжать свой путь, чего бы это ему ни стоило. Лишь бы успеть. Лишь бы с Нюшкой ничего не случилось. Она ведь такая маленькая.