Форпост. Тетралогия, стр. 121
— Оптимально — сто метров.
— Ага. Сто пятьдесят — предел. Дальше прицельно бить проблематично.
Автоматы им всучили даже не второй свежести — это был полный утиль. Стволы были расстреляны по самое не могу. И всё равно крымчане были очень довольны.
Полная луна заливала палубу лодки нереальным серебристым светом. Ветер стих. Стояла почти полная тишина. Олег Степанов сидел в кресле на носу лодки и думал. Обо всём и ни о чём. Ему просто было хорошо.
'Как в сказке!'
Сзади тихо подошёл Лужин.
— Не спится?
— Нет, братка. Не спится.
Стас сел во второе кресло и вытянул ноги, положив их на фальшборт.
Минут пять друзья провели в полном молчании, слушая тишину. Хотя какая там тишина…
Из трюма доносился богатырский храп Андрея, ему заливисто вторил Франц. Из рубки, где спал на своей лавке шеф, не доносилось ничего.
Стас покосился на друга.
— Никогда не думал, что Иван может так.
— Как так?
— Ты не видел? Он же…
— Угу. Умолял. — Олег отвернулся. — Я думаю, что, если б нужно было, он и на коленях это делал.
— Да ну. — Стас не поверил. — Хотя… ты же его лучше меня знаешь. Братка, ответь. Почему ОН?
Лужин не стал уточнять, но Олег его прекрасно понял.
— Почему он? А не я? Не ты или твой батя?
Лужин обернулся. Корабль спал.
— Да.
— Я как раз об этом думал. О том, почему люди идут за ним. Он ведь, — Олег тоже оглянулся, — не особо умный. И не сильный.
— Да. И трус впридачу.
— ?
— Да ладно, Степанов, можно подумать ты его дрожащие коленки не видел!
— Да. Боится он драк. Сильно боится. Но ведь заставляет себя идти вперёд. Значит не совсем уж он и трус.
— Ну, может и так.
Стас покачался в кресле.
— И ведь он не лидер. Нет в нём этого… этой…
— Харизмы?
— Ага. Обыкновенный человек. Братка, почему ОН? Я не завидую. Я понять хочу.
Олег не ответил и мужчины вновь погрузились в молчание.
— Я знаю почему.
Лужин встрепенулся.
— ?
— Он псих. Просто псих.
— Как это?
— Просто. Ему ничего не нужно. И его ничего не интересует, я так думаю.
Станислав помотал головой.
— Объясни.
— Его здесь нет. Он не здесь живёт.
— А где?
— Дома. В своей Алма-Ате. Ты понимаешь?
— Нет.
— Ты когда-нибудь слышал, чтобы Иван Андреевич, — имя Олег непроизвольно произнёс с огромным уважением, — делился своими планами? Такими… стратегическими?
Лужин напрягся, а потом помотал головой.
— Нет.
— И я нет. Но один единственный раз…
У Станислава Лужина почему то побежали мурашки по коже. Братка собрался открыть ему НЕЧТО.
— … один единственный раз он проговорился. Вроде шутка. Прикол. Но ты знаешь, — Олег взволнованно приподнялся в кресле, — не думаю, что ОН что-то просто так говорит!
— Расскажи!
— Мы тогда в самом первом походе были. На 'Беде'. Он, я и Сашка. Помнишь его? Моторист у нас был. Так вот, я тогда только к нему перебрался и толком ещё не понимал как себя с ним вести. Взял и ляпнул, мол, какие планы у вас, Иван Андреевич?
— А он?
— А он молчал долго, а потом всё ж ответил. С юмором таким. Мол, самое главное, не утонуть, хлопцы. Посмеялись мы тогда, а он смотрит куда-то в море и с тоской такой говорит… 'калиточку искать будем, калиточку домой'.
У Лужина волосы на голове стали дыбом. Тихий рассказ друга моментально расставил всё по своим местам.
— И?
— Его ничего не интересует. Ни лодка. Ни порт. Ни дом. Ни семья. Ни все мы. Он ищет. Ты понял? Ищет. У него есть нечто только его. Собственное. Личное. Не для нас. Не показное. ОН ИЩЕТ ДЛЯ СЕБЯ САМОГО и на остальных ему плевать. Он как ракета. Это единственный человек, которого я знаю, который не смирился со всей этой хернёй и что-то при этом делает. Не думаю, что он всё планирует и действует осознанно. Он просто прёт, как кабан, к своей цели. К калиточке. Домой. В свою Алма-Ату.
Олег встряхнулся и потёр лицо руками.
— Извини, братка, мне надо выпить.
— Сиди, я принесу.
Стас разлил лёгкую шипучую бражку, мужчины выпили и Олег продолжил.
— А люди то всё это чувствуют. Не понимают, что именно они чувствуют, но всё равно идут за ним. Потому что мы все, ВСЕ просто живём, а некоторые так и вовсе — выживают, а он…
— Да. Он как ракета.
Стас тоже смотрел на звёзды.
— Просто летит к своей цели.
— Да. А всё что у него сейчас есть… так сами пришли и сами всё дали.
В прошлой жизни 'Мастер и Маргарита' была любимой книгой Олега Степанова. Ещё со школы.
— А судьба — она есть. Она существует. Пойми. Он хотел узнать и узнал. Убил Романова и узнал. Судьба. Фатум. Она свела их. Я верю.
— А если бы не узнал?
— Тогда бы он ходил. Он бы весь Крым облазил. В каждую дырку нос сунул. Он бы всю жизнь ходил и искал путь домой. Я когда со Звонарёвым мирился, он мне рассказал, что шеф уже через две недели из первого посёлка хотел уйти — выход искать. Вот так — сразу. Ведь многие хотели уйти искать. Но никто не ушёл. Ты многих таких, как Иван Андреевич знаешь?
Стас помедлил.
— Ни одного. Как думаешь. Эти. Там. Куда Босс собрался идти, смогут нас назад…
— Не знаю, братка. Не знаю. Но, думаю, все, что мы можем и должны сделать — так это зацепиться за Ивана и идти за ним. Он приведёт. Я верю. Я плечо своё ему всегда подставлю, а надо будет — и шею.
Стас разлил по-новой. Сказать в ответ на этот монолог друга ему было нечего. Он просто только что увидел другую, неизвестную ему сторону жизни Ивана Маляренко.
Лужин поднял бокал и мотнул головой в сторону рубки.
— За него.
Глава 11
В которой Иван уходит в освободительный поход
Возвращение в порт, впервые на памяти Маляренко, прошло в такой торжественной обстановке. Подошедшую к Горловому форту лодку приветствовал караул в доспехах, стоявший по стойке смирно на верхней площадке. На новеньком флагштоке развивался российский триколор, а когда 'Беда' проходила над опущенным тросом, караульные отдали честь проходившему мимо кораблю. Ошарашенный Ваня засмотрелся на эту картину и никак не среагировал, а вот весь остальной экипаж, включая немца, вытянулся во фрунт и отдал честь флагу.
— А… Э…
Маляренко спохватился, высунулся из рубки и просто помахал рукой. Панамка, которую он обычно носил в походах, где-то валялась.
У пирса собралась нехилая толпа, а впереди, во главе со старшим сержантом (как же его фамилия?!) Игорем, ровным строем стояло всё Севастопольское ополчение. При полном параде и прочих, так сказать регалиях.
— Чего это они?
— Суббота сегодня, сборы, вот Ермолаев и старается.
Было видно, что Степанов своим старшим сержантом очень гордится.
'Точно. Ермолаев его фамилия'
Иван лихорадочно приводил себя в порядок. Снизу из трюма раздавался приглушённый мат — экипаж спешно занимался тем же самым. Маляренко надел, наконец, камуфляж, зашнуровал ботинки и нацепил на голову пошитую из остатков старого камуфляжа панамку.
За строем стояла пёстрая толпа женщин и детей. И Маша. И Таня.
'Ух ты, даже принарядиться успели!'
— Равняйсь! Смирна! Равнение…
— Товарищ командующий…
— Вверенный мне…
— … Ермолаев!
'Орёл, лейтенант. Орёл!'
— Благодарю за службу!
Строй секунду помолчал, а потом рявкнул.
— Рады стараться!
'Это что за отсебятина?'
— Вольно. Разойдись!
Сияющие глаза жён. Поцелуи. Объятья. Маленькие слезинки счастья. Радостный гомон вокруг. Преданные глаза собаки.
У Ивана закружилась голова.
'Я дома, дома, дома!'
— Ермолаев, ко мне!
Старший сержант и правая рука Олега, кинул на непосредственного начальника встревоженный взгляд, но приказ выполнил, чётко промаршировав к столу за которым сидел Сам и Хозяйка.