Кусака, стр. 75

Она была почти рядом.

– Кто хранитель? – повторила она, шагая через пламя.

Это была не его мать. Он понял, что за скользким лицом Рут Туилли скрывается чудовище, и это чудовище вот-вот должно было добраться до него. Оно подняло руку и потянулось к Ною пальцами с металлическими, зазубренными по краям ногтями. Глядя на приближавшуюся подобно голове щитомордника кисть, Ной вжимался в стол, но деваться было некуда.

Под рукой Ноя на пластиковой столешнице что-то задребезжало. Он знал, что: он сам выставил его, чтобы опрыскать углы. Никогда не знаешь, что может заползти в дом из пустыни после того, как погасишь свет.

Их разделял только шаг. Лицо чудовища надвигалось на Ноя. С подбородка тонкой струйкой сочилась густая слизь.

Пальцы Ноя сомкнулись на баночке «Рейда», которая стояла на столе. Схватив баллончик, он сорвал колпачок и ткнул соплом врагу в глаза. Большой палец вдавил распылитель.

Из баллона вылетела белая пена тараканьей отравы. Она покрыла лицо Рут Туилли нелепой косметической маской, залепив глаза, забившись в ноздри, побежав сквозь ряды зубов-иголок. Рут, пошатываясь, отступила (была она ранена или же просто ничего не видела, Ной не знал) и замахнулась, целя в голову. Он вскинул руку, загораживаясь, и удар пришелся в плечо. Впечатление было таким, будто в Ноя угодил обернутый в колючую проволоку кирпич. Болевой шок выбил баллончик с «Рейдом» у него из рук, Ноя отбросило на стену кухни, и он почувствовал, что по руке стекает теплая кровь.

Мнимая Рут закружила по кухне, как сбесившаяся заводная игрушка, с грохотом натыкаясь на стол и стулья, отлетая от холодильника, раздирая себе зазубренными ногтями лицо и глаза. Ной увидел, как полетели кусочки серой плоти, и понял, что она пытается ободрать мясо до костей. Раздался рев, перешедший в вопль, который Ной слышал всю свою жизнь, по четыре-пять раз в день – высочайший приказ, исходивший из белой спальни: «Нооооооооооооооой!»

Знало существо, вселившееся в тело его матери, как его зовут, или нет, не имело значения. В этом крике Ной Туилли услышал лязг дверей тюремной камеры, навсегда запирающий его в ненавистном ему городе, на ненавистной работе, обрекающий на жизнь в ненавистном доме с женщиной, которая в перерывах между мыльными операми и «Колесом Фортуны» визгливо требовала внимания. Он чуял запах собственной крови, чувствовал, как она ползет по руке, слышал, как она капает на пол. Рыжеволосое чудовище громило кухню. В голове у Ноя щелкнуло, и он скользнул за грань безумия.

– Я здесь, мама, – очень спокойно сказал он. Очки свисали с одного уха, стекла были забрызганы кровью. – Вот он я. – Ной сделал четыре шага к комоду. Существо тем временем продолжало расправляться со своим лицом. Он открыл ящик, вытащил из разнообразных острых столовых приборов длинный мясницкий нож, занес и, направляясь к ней, проговорил: – Вот он Ной, туточки.

И воткнул лезвие ей в горло, сбоку. Оно вошло в поддельную плоть примерно на четыре дюйма, и только тогда встретило сопротивление. Ной вытащил нож и ударил снова, но чудовище одной рукой обхватило его поперек груди, оторвало от пола и швырнуло о кухонный стол. Ной сел. Очки свалились, но нож с погнутым лезвием по-прежнему был зажат в руке. Из разрывов грудной клетки проступала кровь. В легких забулькало, Ной закашлялся и сплюнул ярко-алым. Монстр молотил руками по воздуху, отыскивая его. Ной увидел, что чудовище выцарапало себе глаза и ободрало лицо почти до кости. В кратерах подергивались и плясали металлические вены и сырая красная ткань. «Ага, химия-то жжется, – подумал Ной. – Отличная штука «Рейд», действует на любых насекомых.» Он не спеша поднялся и с поднятым ножом пошел на врага. В глазах весело сияло безумие.

Тут существо выгнуло спину. Лопаясь, затрещали кости. Спинка халата развалилась, и из вздувшегося на копчике темного волдыря размотался чешуйчатый мускулистый хвост, увенчанный шипастым шаром.

Ной остановился, изумленно вылупив глаза. Под ногами горело масло.

Хвост стегнул влево и проломил буфет. Разлетелась шрапнель глиняных черепков. Монстр пригнулся, сложившись почти вдвое. Сетка мышц и тканей у основания хвоста была влажной от слизистой смазки. Усеянный шипами шар описал неширокий круг, выбил с потолка дождь штукатурки и страшно просвистел у самого лица Ноя.

– Господи, – прошептал Ной и выронил нож.

Безглазое лицо повернулось на звук. Гибрид человека с насекомым в два счета оказался рядом и вцепился Ною в бока. Зазубренные пилы ногтей вспороли тело. Занесенный хвост изогнулся неподвижной дугой. Ной впился в него глазами, понимая, что видит свою смерть. Он вспомнил наколотых на булавки скорпионов из своей коллекции. «И аз воздам, рек Господь», – подумал он и сдавленно хихикнул.

Хвост рванулся вперед со скоростью станочного поршня, и шипастый шар разнес череп Ноя Туилли на тысячу кусков. Потом монстр принялся стегать хвостом вперед и назад, быстро, свирепо описывая дуги, и в следующий момент зажатая в руках пришельца трясущаяся масса утратила всякое сходство с человеком. Хвост рвал ее в куски до тех пор, пока не прекратилось всякое движение. Тогда то, что осталось, руки чудовища швырнули о стену, будто это был мешок с мусором.

Ослепшая тварь ощупью выбралась из кухни, следуя на запах своего следа, вернулась к сломанной лестнице и канула во тьму.

37. КЛУБ «КОЛЮЧАЯ ПРОВОЛОКА»

– Ставь еще, Джеки! – Керт Локетт треснул кулаком по шершавой стойке бара. Бармен Джек Блэр, коренастый седобородый мужичок, поглядел на него из-за стойки, где разговаривал с Харлэном Наджентом и Питом Гриффином. Круглые очки Джека отражали свет керосиновых ламп, а над стеклами нависали косматые гусеницы бровей.

– Ты усидел уже почти полбутылки, Керт, – сказал Джек голосом, напоминавшим рокот бульдозера. – Может, пора сворачиваться?

– Черт, кабы можно было! – ответил Керт. – Кабы можно было свернуться да отвалить из этой вонючей дыры… вот те крест, в жизни бы ее не вспомнил! – Он снова бухнул кулаком в стойку. – Ну, Джеки! Погоди ломать кайф старому дружку!

Джек несколько секунд пристально смотрел на него. Он знал, как себя ведет Керт, если в голову ему бьет больше половины бутылки. Поодаль за столиком разговаривали, дымя сигаретами, Хэл Мак-Катчинс и Берл Кини. Входили и выходили и другие. Всех клиентов «Колючей проволоки» роднило одно: им, в общем, было больше некуда податься, их не ждали жены и лучшего занятия, чем в четверть второго утра убивать время за бутылкой, они найти не могли. За Керта Локетта Джек особенно не переживал, однако тот был постоянным клиентом. Джек отошел на другой конец стойки, откупорил полупустую бутылку «Кентакки Джент» – самого дешевого пойла в заведении – и налил доверху еще одну стопку. Когда он хотел убрать бутылку, Керт мертвой хваткой вцепился в горлышко.

– Чертовски хочется пить, – сказал Керт. – Шибко сильно.

– Ну, тогда оставь херовину себе, – сказал Джек, сдаваясь неизбежному.

– Я сам видел, да, сэр! – продолжал говорить Пит Гриффин – жилистый ковбой. С морщинистого, загорелого лица смотрели запавшие голубые глаза. – Проклятая штуковина перегородила шоссе милях так в пяти к северу. – Он отхлебнул тепловатого пива. – Я уж собрался нажать на педали – а ну как пробьюсь на старушке Бетси прямо наскрозь? – да увидел еще кой-чего. – Он замолчал, чтобы снова отхлебнуть из бутылки. «Старушкой Бетси» у Пита назывался его старый, изъеденный ржавчиной пикап, который стоял на песчаной стоянке перед баром.

– Чего увидел-то? – поторопил Джек.

– Трупешники, – сказал Пит. – Ну, вылез, поглядел поближе. Обгорелые кролики да пара дохлых собак. А лежали они в аккурат там, где эта хренотень уходит под землю. Через нее все видать, и кажется она не крепче паутины, только… я и на другой стороне кой-чего углядел, вон как. Вроде грузовик. Он еще дымился. Ну дак я залез в старушку Бетси и рысью назад, аж досюдова.

– А я грю, не может такого быть, – невнятно возразил Харлэн – сказывались четыре «бойлмейкера». – Не может такая мутотень быть твердой!