Записки маленькой гимназистки, стр. 12
На тете Нелли был надет ее розовый японский халат, от которого всегда так хорошо пахло духами.
При виде меня тетя сказала:
— Скажи мне на милость, кто ты, Елена, племянница твоего дяди или кухаркина дочка? В каком обществе Ниночка застала тебя на кухне! Какой-то мужик, солдат, с ребятами такими же, как он… Бог знает что! Тебя простили вчера в надежде, что ты исправишься, но исправляться, как видно, ты не желаешь. В последний раз повторяю тебе: веди себя как следует и будь благонравной, иначе…
Тетя Нелли говорила еще долго, очень долго. Ее серые глаза смотрели на меня не сердито, но так внимательно-холодно, точно я была какая-то любопытная вещица, а не маленькая Лена Иконина, ее племянница. Мне стало даже жарко под этим взглядом, и я была очень довольна, когда тетя наконец отпустила меня.
У порога за дверью я слышала, как она сказала Матреше:
— Передайте Федору, чтобы он гнал этого, как его, кондуктора и его ребят, если не хочет, чтобы мы позвали полицию… Маленькой барышне не место быть в их обществе.
«Гнать Никифора Матвеевича, Нюрочку, Сережу!» Глубоко обиженная направилась я в столовую. Еще не доходя до порога, я услышала крики и спор.
— Фискалка! Фискалка! Ябедница! — кричал, выходя из себя, Толя.
— А ты дурачок! Малыш! Неуч!..
— Так что ж! Я маленький, да знаю, что сплетничать — гадость! А ты на Леночку маме насплетничала! Фискалка ты!
— Неуч! Неуч! — пищала, выходя из себя, Ниночка.
— Молчи, сплетница! Жорж, ведь у вас в гимназии за это проучили бы здорово, а? Так бы «разыграли», что только держись! — обратился он за поддержкой к брату.
Но Жорж, который только что напихал полный рот бутербродами, промычал что-то непонятное в ответ.
В эту минуту я вошла в столовую.
— Леночка, милая! — кинулся Толя ко мне навстречу.
Жорж даже привскочил на стуле при виде, как ласковый ребенок целует и обнимает меня.
— Вот так штукенция! — протянул он, делая большие глаза. — Собачья дружба до первой кости! Остроумно!
— Ха-ха-ха! — звонко рассмеялась Ниночка. — Вот именно — до первой кости…
— Робинзон и Пятница! — вторил ей старший брат.
— Не смей браниться! — вышел из себя Толя. — Сам-то ты противная Среда…
— Ха-ха-ха! Среда! Нечего сказать, остроумно! — заливался Жорж, добросовестно напихавши себе рот бутербродами.
— Пора в гимназию! — произнесла неслышно появившаяся на пороге Матильда Францевна.
— А все-таки не смей браниться, — погрозил Толя крошечным кулачком брату. — Ишь ты, Пятницей назвал… Какой!
— Это не брань, Толя, — поспешила я объяснить мальчику, — это такой дикий был…
— Дикий? Я не хочу быть диким! — снова заартачился мальчуган. — Не хочу, не хочу… Дикие — голые ходят и ничего не моют. Людское мясо едят.
— Нет, это был совсем особенный дикий, — поясняла я, — он не ел людей, он был верным другом одного матроса. Про него рассказ есть. Хороший рассказ. Я тебе почитаю его когда-нибудь. Мне его мама читала, и книжка у меня есть… А теперь до свидания. Будь умником. Мне в гимназию надо.
И, крепко поцеловав мальчика, я поспешила за Матильдой Францевной в прихожую одеваться.
Там к нам присоединилась Жюли. Она была какая-то растерянная сегодня и избегала встречаться со мною глазами, точно ей было стыдно чего-то.
13. Яшку травят. — Изменница. — Графиня Симолинь
Шум, крик, визг и суматоха царили в классе у младших. Классной дамы не было, и девочки, предоставленные сами себе, подняли возню.
Черненькая Ивина вбежала на кафедру и, стуча по столу линейкой, кричала во весь голос:
— Так помните: травить Яшку сегодня же!
— Травить! Травить! — эхом отозвались сразу несколько голосов.
— Что вы, мадамочки! Разве это можно? — робко прозвучали голоса трех-четырех учениц, считавшихся самыми прилежными и благонравными из всего класса.
— Ну уж вы, тихони, молчите! — напустилась на них рыженькая Рош. — Не смейте идти против класса! Это гадость! Слышите ли, все должны дружно действовать и травить Яшку, все до одной. А кто не станет делать этого, пускай убирается от нас. Да!
Глаза Толстушки, как звали Женю Рош ее подруги, ярко разгорелись, щеки пылали.
Тихони как-то разом смолкли и присмирели. Одна из них, Тиночка Прижинцова, высокая бледная девочка, первая ученица младшего класса, неторопливо поднялась со своего места и сказала, обращаясь к Рош:
— Ты напрасно горячишься, Толстушка, раз всем классом решено травить Яшку, мы не можем отстать от класса. Только надо придумать, чем его травить…
— О, я уже выдумала! — торжествующе произнесла хорошенькая Ивина. — Сегодня нам задана басня «Демьянова уха»… Да?
— Да, да! — отвечал ей весь класс хором.
— Отлично. А мы, то есть каждая из нас, будем отвечать другую басню. И что бы ни говорил Яшка, как бы ни ругался и ни выходил из себя, мы будем отвечать не «Демьянову уху», а то, что каждая хочет. Идет?
— Идет! Идет! Прекрасно придумала! Отлично! — снова закричали девочки.
Некоторые из них даже захлопали в ладоши и запрыгали от удовольствия.
Я сидела на своем месте и с удивлением прислушивалась к тому, что происходило вокруг меня. Я понимала только одно: что тридцать маленьких глупых девочек хотят раздразнить, извести одного взрослого, большого, умного человека, и вдобавок — учителя. Мне хотелось встать и сказать им, как все это нехорошо, гадко, нечестно, но — увы! — это было уже поздно. Дверь отворилась, и в класс вошел сам Василий Васильевич Яковлев, учитель русского языка.
Он был в хорошем настроении, потому что с удовольствием потирал свои красные с холода руки и поглядывал на нас добрыми через очки глазами.
Бедный Яковлев! Если бы он знал, что замышляли проделать с ним тридцать злых, бессердечных девочек!
— Холодно, девицы! Ну и денек! — произнес он, оглядывая класс. — Небось нащипало вам нос и щеки, пока из дому бежали в гимназию, а? Но «девицы» хранили упорное молчание. Тогда Яковлев понял, что класс приготовился воевать, и сразу изменил свое обращение.
— Госпожа Ивина! — послышался его резкий голос, совсем иной, нежели тот, которым он разговаривал с нами за минуту до этого. — Извольте прочесть заданное!
Хорошенькая Ляля Ивина быстро поднялась со своего места и громко, отчетливо произнесла на весь класс:
— «Демьянова уха», басня Крылова.
— Отлично-с! Ну-с, отвечайте басню.
— Хорошо! — так же бодро отчеканила Ляля и начала, предварительно откашлявшись:
— Довольно! Довольно! — неистово замахал руками учитель. — Вы сами не понимаете, что говорите сейчас. Госпожа Рош, отвечайте басню… Госпожа Ивина, садитесь и придите в себя. Вы нездоровы, должно быть, и это избавит вас от единицы.
Ивина уселась на свое место, обводя класс торжествующими глазами, а вместо нее поднялась Женя Рош.
пропищала она тоненьким-претоненьким голоском.
У учителя глаза стали вдруг круглыми, как орехи. Он смотрел то на толстушку Рош, то на классный журнал. Наконец, очевидно, смекнув, в чем дело, он покраснел и, махнув рукою Рош, чтобы она садилась, поставил ей крупную единицу…
— Стыдно школьничать! — произнес он строго. — Но вы обе на дурном счету, поэтому с вас и взятки гладки, как говорится… Госпожа Прижинцова, потрудитесь прочесть вы «Демьянову уху», — обратился он к первой ученице класса.
Танюша поднялась вся красная со своего места. Ей не хотелось огорчать Яковлева и получать дурную отметку в классном журнале, и в то же время она не смела идти против класса. Слезы стояли у нее на глазах, когда она начала, захлебываясь и волнуясь.