Первое дело Мегрэ, стр. 100

Может быть, им нравилась его большая шляпа? А может быть, его стихи? Известно лишь, что Мажорель имел у дам успех, которым, впрочем, никогда не пытался воспользоваться. Ровно через неделю после кражи под одним из платанов в школьном дворе нашли тысячефранковую ассигнацию. Дул мистраль. Земля была усеяна листьями… Но господин Гроклод продолжал утверждать, что вор, испугавшись наказания, решил подбросить украденные деньги и таким образом замести следы. Директор даже надеялся, что на следующий день возвратят и остальные. Утром он несколько раз обошел двор и тщательно осмотрел землю у подножия каждого дерева. Но безрезультатно. Тогда директор вызвал к себе в кабинет Анри Мажореля и заявил ему: «Если завтра в полдень вор не вернет остальные украденные им 1380 франков 25 сантимов, вас передадут в руки правосудия». Мажорель побледнел как полотно. Казалось, он лишился дара речи. Но едва он ушел в свою комнату, как директор получил письмо из Парижа… У меня есть копия этого письма, ибо писал его я. Чистая случайность! Мне прислали с юга инжир, завернутый в газету, статью из которой Вы только что прочли. Эта любопытная история заинтересовала меня… Пари держу, что Вы все поняли, даже еще не читая копии письма…

Я пожал плечами и благоразумно промолчал, боясь ошибиться, чем доставил бы большое удовольствие Леборню. И вот что я прочел:

— Несомненно так, — сказал я. — Ну, а световые сигналы?

— Подумайте сами, откуда их можно было лучше всего увидеть. Из комнаты мадемуазель Гроклод, не так ли? Согласитесь, что с моей стороны было бы не слишком тактично обратить внимание директора лицея на влюбленных… Мое письмо пришло вовремя, — продолжал Леборнь. — Прочитав его, директор бросился в комнату классного руководителя и увидел, что тот, привязав к огромному кухонному ножу тонкую нитку, подвешивает этот нож к потолку над своей кроватью. Мажорель объяснил, что по теории Рейсса такая нитка через три часа двадцать минут неминуемо должна оборваться.

ТРИ РЕМБРАНДТА

— Знаете ли вы «Отель Друо»? — спросил меня Жозеф Леборнь.

— Кто же его не знает!

— Тогда послушайте одну историю, и «Отель Друо» предстанет перед вами в новом свете. В один прекрасный день был объявлен аукцион, обещавший сенсацию. Речь шла не более не менее как о неизвестном полотне Рембрандта, которое некий антиквар, по фамилии Валь, целых пятнадцать лет продержал в своей берлоге, пока, наконец, не решился продать.

То был автопортрет художника. Исключительную ценность придавала ему не только подпись, но и дата — 1669, год смерти художника.

Другого портрета Рембрандта тех лет не существует.

Валь пригласил нескольких искусствоведов полюбоваться шедевром, и все в один голос признали его подлинным. Однако скептики перешептывались между собой: «Что еще скажут эксперты?»

Неожиданно распространилась волнующая весть: в субботу после полудня какой-то прилично одетый молодой человек явился в галерею Друо с картиной под мышкой и от имени Валя передал ее директору отеля, сообщив при этом, что с завтрашнего дня в зале, где будет выставлено драгоценное полотно, начнет дежурить детектив.

Размером картина была шестьдесят на семьдесят сантиметров и вставлена в гладкую раму из черного дуба.

Не успел молодой человек уйти, как к директору явился посыльный и, вручив ему сверток точно такого же размера, исчез.

Наконец в пять часов в «Отель Друо» явился сам Валь, сияющий, и на глазах у оторопевшего директора распаковал картину, наделавшую столько шума.

Сцену эту невозможно описать! Перед директором оказались теперь не один Рембрандт, а целых три, совершенно одинаковых, в одинаковых рамах, так что сам Валь уже не мог отличить свою картину от двух других.

Немедленно уведомили полицию. Начались поиски молодого человека, принесшего первое полотно; искали посыльного, который доставил второе. Тесный мирок картинной галереи Друо был взбудоражен.

К несчастью, в поисках лучшей экспозиции картины уже перевешивали с места на место, и владелец Рембрандта клялся, что отныне не может с уверенностью сказать, какая из них подлинная.

Три дня критики и наиболее известные антиквары толпились в выставочном зале. Мнения разделились. Чтобы помочь спорящим, на каждую раму наклеили ярлычок: номер один, номер два, номер три.

Одни отстаивали подлинность номера первого, другие — номера второго; у номера третьего было мало защитников.

Аукцион, естественно, отложили на неопределенное время. Следствие продолжалось. Но ни молодого человека, ни посыльного найти не удалось…

Жозеф Леборнь, улыбаясь, пододвинул ко мне увеличенную фотографию подписей, проставленных под тремя картинами.

— А экспертиза?.. — спросил я. Леборнь расхохотался:

— Какая наивность! Вы что же, никогда не сталкивались с подобного рода делами? Недавно в Германии произошел скандал с поддельными полотнами Ван Гога. К делу привлекли десять экспертов, но между ними не было единодушия. После ожесточенных споров каждый из экспертов остался при своем мнении. Два года назад а Америке прогремела другая афера — фальсификация Рафаэля. Эксперты за счет владельца картины прокатились в Лондон, Берлин, Париж и Рим. По откровенному сообщению печати Соединенных Штатов Америки, в сдержанности уступающей нашей, экспертиза превратилась в настоящий митинг: эксперты колотили друг друга зонтиками.

— А рентген?

— Еще больший повод для споров. В нашем случае по всем трем картинам был получен один и тот же результат.

— Анализ полотна под микроскопом?..

— Ничего не дал.

— А тщательное изучение трех подписей?

— Посмотрите сами… И попытайтесь сделать выводы.

— Где находилось полотно до того, как его доставили в галерею Друо?

— Какое полотно?

— Разумеется, то, которое принес Валь. Подлинное.

— В квартире Валя, на авеню Суффрен. Оно даже не висело, а было заперто в маленькой комнате, рядом с кабинетом хозяина.

— И долго пролежало там?

— Лет пятнадцать. С того времени, как Валь откопал свой шедевр на каком-то провинциальном аукционе. Картина была грязная и закоптелая, едва можно было различить, что на ней изображено, а подпись и вовсе стерлась. Но у Валя тонкий нюх. Он реставрировал портрет… Однако никому, кроме самых близких, не говорил о своей находке. Считанным людям выпало счастье полюбоваться ею. Валь же постоянно твердил: «Буду есть сухой хлеб, а Рембрандта не продам».

— Чем занимается этот Валь?

— Официально ничем. Он вечно толчется в «Отеле Друо», но широким размахом не отличается. Что-то покупает, что-то перепродает…

— И все-таки он решил расстаться со своим Рембрандтом?

— Он выдает замуж дочь.

— Стало быть, он женат?

— Вдов. Его единственной дочери двадцать два года. Жених ее — комиссионер по продаже драгоценных камней.

— Валь богат?

— Живет довольно скромно. Две служанки, недорогая квартира. Единственное его богатство, как утверждает он, — Рембрандт, с которым ему так не хотелось расставаться. Вот почему он рвал и метал, вот почему, стоя перед тремя полотнами, клялся, что разорен, и даже пытался покончить жизнь самоубийством.