Асканио, стр. 47

Впрочем, герцогиня, опытная кокетка, все рассчитала и умело подготовила, чтобы произвести впечатление. Асканио почувствовал, как эта женщина, помимо его воли, берет власть если не над его сердцем, то над разумом; но он был еще таким ребенком, что, желая скрыть свое душевное смятение, вооружился холодностью и суровостью. И, быть может, ему почудилось, что между ним и герцогиней промелькнула тень его чистой Коломбы и он увидел ее белое платьице, ее одухотворенное чело…

Глава семнадцатая

Любовь — страсть

— Сударыня, — сказал Асканио герцогине д'Этамп, — помните, вы заказывали мне лилию. Вы велели принести набросок тотчас же, как я сделаю его. Я окончил рисунок сегодня утром — вот он.

— У нас еще будет время, Асканио, — отвечала герцогиня вкрадчиво, с обольстительной улыбкой. — Садитесь же! Ну, мой милый больной, как ваша рана?

— Рана зажила, сударыня, — проговорил Асканио.

— Зажило плечо… Ну, а тут? — спросила герцогиня, приложив руку к сердцу юноши грациозным и ласковым движением.

— Умоляю вас, сударыня, забудьте все мои бредни! Я так зол на себя, что докучал вашей милости.

— Ах, боже мой! Почему такой принужденный вид? Нахмуренный лоб? Почему так суров голос? Вам наскучили все эти людишки, не правда ли, Асканио? А мне-то каково? Я ненавижу их, они мне гадки, но я их боюсь. О, как мне хотелось поскорее остаться наедине с вами! Вы заметили, как я ловко от них отделалась?

— Вы правы, сударыня. Мне, бедному художнику, было не по себе среди всей этой знати. Ведь я пришел просто показать вам лилию.

— Ах, боже мой! Покажете немного погодя, Асканио, — продолжала герцогиня, покачав головкой. — Как вы холодны, как угрюмы, а ведь я вам друг! В прошлый раз вы были так оживленны, так милы! Что вызвало эту перемену, Асканио? Без сомнения, слова вашего учителя, который терпеть меня не может. Как вы могли выслушивать его нападки на меня, Асканио! Ну, будьте же откровенны: вы говорили с ним обо мне, не правда ли? И он вам сказал, что доверяться мне опасно, что в дружбе моей таится западня. Уж не сказал ли он вам, что я вас презираю? Отвечайте же!

— Он мне сказал, что вы в меня влюблены, сударыня, — ответил Асканио, пристально глядя на герцогиню.

Госпожа д'Этамп молчала под наплывом множества противоречивых мыслей. Она, конечно, хотела, чтобы Асканио узнал о ее любви, но решила постепенно подготовить почву и с безучастным видом вырвать из его сердца любовь к Коломбе. Теперь, когда ее западню обнаружили, она могла победить, только действуя с полной откровенностью, в открытом бою. Она тотчас же решилась на это.

— Ну что ж, это так, — проговорила она. — Я люблю тебя. Разве это преступление? Или ошибка? Разве мы вольны в любви или в ненависти? Ты никогда бы не узнал о моей любви. Зачем было мне говорить о ней, раз ты любишь другую? Но твой учитель, выдав мою тайну, раскрыл тебе мое сердце, и хорошо сделал, Асканио. Загляни же в мое сердце, и ты увидишь такое беззаветное обожание, что будешь умилен! Знай, Асканио, ты тоже должен полюбить меня.

Анна д'Этамп, женщина с сильным, незаурядным характером, знавшая людей, презиравшая всех окружающих, честолюбивая от скуки, еще никогда не любила. Она обольстила короля, адмирал Брион поразил ее воображение, граф Лонгваль ей понравился, но рассудок у нее всегда преобладал над сердцем. И вот наконец она познала любовь — сильную, настоящую любовь, нежную, глубокую, столько раз призываемую и еще не изведанную. Но оказалось, что у нее есть соперница. Ну что ж, тем хуже для соперницы! Соперница не ведает, что герцогиня д'Этамп беспощадна в своей страсти. Анна отдаст своей любви всю волю, всю силу души. Девушка не знает, что ей грозит гибелью соперничество с герцогиней, самой герцогиней д'Этамп, которая никому не отдаст своего Асканио. Ведь один ее взгляд, одно слово, жест всесильны и могут сокрушить все преграды между нею и любимым. Итак, жребий брошен. Честолюбие, красота фаворитки короля отныне будут служить ее любви к Асканио и ревности к Коломбе.

А бедняжка Коломба в этот миг, быть может, пряла… быть может, сидела, склонившись над вышиванием, или молилась, преклонив колени.

Асканио же такая искренняя и такая опасная любовь и чаровала и пугала. Бенвенуто предупреждал его, и Асканио теперь понял, что чувство герцогини не пустой каприз; но для борьбы ему недоставало не силы, нет — ему недоставало опыта, с помощью которого обманываешь и подчиняешь противника. Ему шел двадцатый год, и он был чересчур правдив и не умел притворяться. Бедный юноша вообразил, что воспоминание о Коломбе, что имя непорочной девушки послужит ему оружием в наступлении и защите, мечом и щитом, а оказалось, что, напротив, он вонзил еще глубже стрелу в сердце госпожи д'Этамп, ибо любовь без соперничества и борьбы, быть может, быстро прискучила бы ей.

— Ну что ж, Асканио, — сказала герцогиня спокойнее, заметив, что молодой человек умолк, вероятно испуганный ее словами, — забудем сейчас о моей любви. Так досадно, что о ней зашла речь! Виной тому одна лишь ваша неосторожная фраза. Лучше подумаем о вас. О, я люблю вас самоотверженно, клянусь вам! Я хочу осветить вашу жизнь, как вы осветили мою. Вы сирота, позвольте же мне заменить вам мать! Вы слышали, что я говорила Монбриону и Медина, и подумали, что у меня нет иных чувств, кроме честолюбия. Правда, я честолюбива, но только ради вас. С каких пор я стала мечтать о создании независимого герцогства в сердце Италии? С той поры, как полюбила вас. Если и там я буду королевой, кто станет настоящим королем? Вы. Ради вас я сделаю из империи королевство. Ах, вы еще не знаете меня, Асканио, не знаете моего характера! Вы же видите, я говорю вам чистую правду, раскрываю перед вами все свои замыслы. И вы, в свою очередь, признайтесь мне во всем, Асканио. Поведайте мне о своих мечтах, и я все исполню. Поведайте мне о своих прихотях, и я буду их рабой!

— Сударыня! Я тоже хочу быть откровенным и чистосердечным, как вы, я хочу поведать вам всю правду, как сделали это вы. Я ничего не желаю, ничего не хочу, ничего не домогаюсь, кроме любви Коломбы!

— Но она же не любит тебя, ведь ты сам мне об этом сказал!

— В тот день я отчаялся, это правда. Но нынче — кто знает!.. — Асканио потупился и добавил вполголоса: — Ведь вы-то любите меня.

Герцогиню поразило, что влюбленный юноша вложил особый смысл в эти слова, безотчетно разгадав непреложную истину. Водворилось короткое молчание, и герцогиня успела взять себя в руки. Она сказала:

— Асканио, не будем говорить сегодня о сердечных делах. Я уже вас просила об этом, прошу еще раз. Видите ли, любовь у вас, мужчин, не заполняет всей жизни. Разве вы не мечтали о почестях, богатстве, славе?

— О да, мечтал! Вот уже с месяц, как я страстно желаю всего этого, — ответил Асканио, помимо воли все время возвращаясь к своим неотвязным мыслям.

Они опять замолчали.

— Вы любите Италию? — спросила Анна с усилием.

— Да, сударыня, — ответил Асканио. — Там цветут апельсиновые деревья, и под ними так приятно беседовать! На фоне голубого неба еще нежнее, еще красивее кажутся дивные пейзажи…

— О, умчать бы тебя туда, чтобы ты принадлежал мне, мне одной! Быть для тебя всем на свете, как ты для меня — все на свете! Боже мой, боже мой! — воскликнула герцогиня, тоже не в силах преодолеть своего чувства. Но, боясь вспугнуть Асканио, она снова взяла себя в руки и продолжала: — А я-то думала, что вы больше всего любите искусство!

— Больше всего я люблю ее! Люблю! — проговорил Асканио. — Не я, а мой учитель Челлини всего себя отдает своим творениям. Великий, достойный восхищения, непревзойденный художник — вот он кто! А я всего лишь жалкий подмастерье. И последовал я за ним во Францию не ради богатства, не ради славы, а только из любви к нему, чтобы не расставаться с ним, ибо в ту пору он был мне всех ближе. У меня нет своей воли, нет самостоятельности. Я стал золотых дел мастером, чтобы угодить ему, потому что это была его воля. Ради него я стал и чеканщиком — ведь он восторгался тонкой и изящной работой чеканщиков.