И смерть его наследие, стр. 1
Джордж Мартин
И смерть его наследие
Пророк пришел с юга, держа флаг в правой руке и топорище — в левой, чтобы проповедовать идеи американизма. Он говорил с бедными и злыми, с запутавшимися и напуганными — и пробудил в них решимость. Его слова были подобны огню, озарившему землю, и, где бы он ни выступал со своим обращением, тысячи людей готовы были последовать за ним.
Его звали Норвел Арлингтон Борегард, и прежде, чем стать пророком, он занимал пост губернатора. Это был крупный коренастый мужчина с круглыми черными глазами под кустистыми бровями и с квадратным лицом, которое становилось багровым, когда находился повод для волнения. Пухлые губы, как правило, насмешливо улыбались.
Однако его ученикам было все равно, как он выглядит, потому что Норвел Арлингтон Борегард являлся пророком, непререкаемым авторитетом. Он не творил чудес, но вокруг него все равно собирались уверовавшие в него — на севере и на юге, бедные и богатые, сталевары и фабриканты. И вскоре их число равнялось численности целой армии.
— Максимиллиан де Лорье умер, — громко сообщил себе Максимиллиан де Лорье, расположившийся в темном кабинете с множеством книжных полок.
В темноте вспыхнул огонек, пламя качнулось, когда он поднес спичку к трубке, и погасло. Максим де Лорье откинулся на спинку кресла и не спеша раскурил трубку.
Нет, подумал он. Не получается — слова звучат как-то неправильно, фальшиво. Я Максим де Лорье, и я жив.
Да, ответила другая часть его существа, но это ненадолго. Перестань обманывать самого себя. Все говорят одно и то же. Рак. Максимум год, может быть, даже меньше.
Значит, я умер. Смешно. Но я не чувствую себя мертвецом. И даже представить не могу, как это будет. Нет, только не я!
Он предпринял новую попытку.
— Максимиллиан де Лорье умер, — твердым голосом объявил он темноте.
И покачал головой — нет, ничего не получается.
У меня есть все, ради чего стоит жить. Деньги. Положение. Влияние. И еще много-много всего!
Ответ прозвучал у него в голове холодно и безжалостно. Это не имеет никакого значения. Больше ничто не имеет значения, только рак. Ты умер. Ты живой труп.
У него неожиданно задрожала рука, из нее выпала трубка, и на дорогой ковер просыпался пепел.
Максимиллиан де Лорье медленно встал с кресла и прошел по комнате, по дороге прикоснувшись к выключателю. Остановился около большого зеркала у двери и принялся разглядывать высокого седовласого мужчину с бледным лицом дрожащими руками.
— А моя жизнь? — спросил он у отражения. — Что я сотворил со своей жизнью? Прочитал несколько книг. Ездил на спортивных машинах. Сколотил приличное состояние. Провал, сплошной провал.
Он снова тихонько рассмеялся, но его отражение по-прежнему выглядело мрачным и потрясенным.
— И чего я добился в жизни? Останется ли через год какое-нибудь подтверждение того, что Максим де Лорье жил на этом свете?
Он сердито отвернулся от зеркала, умирающий человек с глазами, подернутыми пеплом. Вот что останется после него: дорогая тяжелая мебель, блестящие деревянные стеллажи с тяжелыми, переплетенными в кожу книгами, остывший, весь в саже камин и охотничьи ружья над каминной полкой.
Неожиданно прежний огонь вновь вспыхнул в глазах Максимиллианa де Лорье. Он быстро пересек комнату, снял одно из ружей и принялся гладить приклад дрожащей рукой.
— Проклятье, я еще не умер. — Его голос звучал жестко, холодно и решительно.
Затем он рассмеялся диким, пронзительным смехом и принялся чистить ружье.
Пророк, словно ураган, пронесся на своем личном самолете по Дальнему Западу, неся миру свое Слово. И всюду, чтобы поприветствовать его, собирались огромные толпы, и суровые отцы семейств сажали себе на плечи детей, чтобы те услышали, что он говорит. Длинноволосых пустословов, которые осмеливались высмеивать его, заставляли замолчать, а иногда устраивали им хорошую головомойку.
Я — за обычного человека, — говорил он в Сан-Диего, — за патриотов-американцев, о которых сегодня все забыли. Америка — свободная страна, и я не сомневаюсь, что кто-то думает иначе, но я не позволю коммунякам и анархистам захватить власть. Пусть они знают, что им не удастся развернуть коммунистический флаг над нашей родиной, пока здесь остается хотя бы один истинный американец. И если, чтобы проучить их, нам придется разбить парочку голов, что ж, так тому и быть!
И они стекались к нему — патриоты, суперпатриоты, ветераны Второй мировой, рассерженные и напуганные. Они размахивали флагами и приклеивали на бамперы своих машин наклейки с именем «Борегард».
— Каждый человек имеет право на инакомыслие! — кричал пророк, стоя на возвышении в Лос-Анджелесе. — Но когда длинноволосые анархисты выступают за прекращение войны, это уже не инакомыслие, а государственная измена! А когда предатели пытаются остановить поезда, которые доставляют все, что необходимо нашим парням, воюющим за морем, я считаю, что мы должны выдать полицейским крепкие дубинки, развязать им руки и позволить пролить немного коммунистической крови. Это научит уважать закон!
И все, кто его слушал, радостно приветствовали эти слова, подняв такой шум, что он заглушил топот кованых сапог, раздававшийся вдалеке.
Высокий седой мужчина сидел в шезлонге, уставившись на номер «Нью-Йорк таймс», который лежал у него на коленях. Непримечательный тип в поношенной спортивной куртке, купленной в магазине готовой одежды, и дешевых солнечных очках — в толпе мало кто обратил бы на него внимание. И еще меньше, вглядевшись, узнали бы в нем Максимиллиана де Лорье.
Кривая улыбка скользила по его губам, когда он читал одну из статей на первой странице. Заголовок гласил: «Состояние де Лорье ликвидировано». Дальше более мелким шрифтом сообщалось: «Английский миллионер исчез; друзья считают, он перевел свои деньги в швейцарские банки».
Все правильно, подумал он. Человек исчезает, а деньги остаются — в том числе и в заголовках газет. Интересно, что напишут газеты через год? Что-нибудь вроде: «Наследники ждут чтения завещания».
Он просмотрел страницу, и его глаза остановились на передовой статье. Он молча изучал заголовок и хмурился, тем медленно и внимательно прочитал остальной текст.
Закончив, де Лорье встал, аккуратно сложил газету и бросил ее за борт в струю мутной зеленой воды, которая мчалась вслед за лайнером. Потом он засунул руки в карманы куртки и медленно зашагал в свою каюту в экономическом классе. Газета несколько раз перевернулась в пенящихся волнах, пока не намокла и не скрылась из виду. Она нашла свой последний приют на грязном, усеянном камнями дне, где царили вечный мрак и тишина. Вскоре крабы уже деловито сновали взад и вперед по фотографии приземистого мужчины с квадратным лицом, кустистыми бровями и кривой ухмылкой.
Пророк направился на восток с целью отомстить: там была родина ложных провидцев, которые увели его народ с пути истинного, там же находилась цитадель тех, кто выступал против него. Норвел Арлингтон Борегард решил атаковать врага в его собственном логове. Однако толпы его последователей оказались даже многочисленнее, чем где-либо, а сыновья и внуки эмигрантов, все до единого человека, встали на его сторону.
— Я защищаю маленького человека, — сказал он в Нью-Йорке. — Я поддерживаю право каждого американца сдавать внаем свой дом или продавать свои товары тому, кому он желает без вмешательства бюрократов с большими портфелями и яйцеголовых профессоров, сидящих в своих башнях из слоновой кости и решающих, как мы с вами должны жить.
И люди, собравшиеся его послушать, восторженно вопили, соглашаясь с ним, и размахивали флагами, и приносили ему клятву верности, и скандировали: «Борегард! Борегард!» Пророк ухмылялся и радостно махал им рукой, и журналисты с востока, писавшие о нем, недоверчиво качали головами и бормотали зловещие слова, вроде «харизма» и «ирония».