Поездка за наследством, стр. 22
— Впервые слышу такое!
— Скажем, зашла речь о Барнабасе. Он первым прибыл в эту страну, и любой Сэкетт может рассказать вам, на каком корабле он приплыл, кто были его друзья, где и как он поселился.
— Таким способом запоминать, должно быть, пользовались еще друиды.
Я сделала наивные глаза.
— Предполагаю, что да, — умышленно ответила я. Я сказала ровно столько, сколько хотела сказать.
Дориан задавал множество вопросов, и я заметила, что он внимательно слушает. Время от времени он бросал на меня любопытные взгляды, словно некоторые мои ответы его поражали. Джинери Вустер сидел с отсутствующим видом, откинувшись на спинку стула, но слушал тоже.
— В известной мере все мы запоминаем таким образом, — продолжала я. — Кто-то произносит имя Джорджа Вашингтона, и тут же в памяти всплывают Маунт-Вернон, 1776 год, Джон Адаме и Томас Джефферсон, Вэлли-Фордж и все прочее. И каждый из этих образов вызывает новую цепь воспоминаний. Ну а мы нарочно сделали ее длиннее. Не скажу, что так получилось само собой. Мы как бы продолжали ее все дальше и дальше, и маленькими нас учили, узнавая о чем-нибудь, выяснять, что же происходило одновременно с этим. Папа говорил, что ни одно воспоминание не может существовать само по себе: оно находится в конце цепочки воспоминаний, десятка цепочек, каждая из которых несет с собой новые воспоминания. В этом нет ничего удивительного или необычного, если не считать, как я говорила, что мы делали это намеренно.
— Но должен же быть какой-то предел!
— Может быть, просто мы его пока не видим.
Дориан, встал, отодвинув стул.
— Мисс Сэкетт, я думаю, на небе множество светил. Не могли бы вы рассказать мне, как они называются?
— Что ж, — ответила я, — начну вас просвещать. Вон то большое круглое белое светило называется луной. Понятно — для начала?
Глава 14
На воду легла яркая лунная полоска. Берега были окутаны безмолвием и мраком. Лишь изредка между деревьями или на поросшем травой высоком берегу мелькнет огонек хижины. Тишину нарушал лишь мерный стук машин. Но мы оказались на палубе не одни — некоторые пассажиры тоже покинули кают-компанию, чтобы полюбоваться ночным небом.
Была тут и Эсси Бьюкенен в сопровождении грузного мужчины с бачками. Не за мной ли она следит?
— Даже не представлял, что Огайо — такая большая река, — громко сказал Дориан, а под нос себе прошептал: — Отправлялись бы вы все спать!
— Будем ждать, пока не отправятся, — ответила я, ничуть не огорчившись. Затем добавила: — Трап прямо позади.
— Арчи будет нас ждать, — тихо сказал он. — Ваш саквояж у него. — Помолчав, он заметил: — Я все еще полагаю, что нам следует ехать до Цинциннати.
— Там нас уже ждут, — возразила я. — Если мы тронемся в горы теперь, врагов будет меньше. Может быть, нам даже удастся уйти незаметно.
— Если что, — сказал Дориан, — держитесь в стороне. — Мы с Арчи сами разберемся.
— Может, и я смогу помочь?
— Вы? Вы — всего лишь девушка. Чем вы поможете в драке?
— Вероятно, немногим, — кротко согласилась я, — но попробовать можно.
— Не ввязывайтесь. Не хочу, чтобы и вам досталось, — проворчал он. Потом шутливо добавил: — Иначе дядюшка Финиан меня убьет.
Мы слышали журчание воды и приглушенный шум голосов.
— Вы тоже собираетесь стать юристом, как ваш дядя Финиан?
Он пожал плечами.
— Еще не решил. Подумывал было заняться коневодством. Люблю деревенскую жизнь.
— Через несколько дней вы увидите замечательные места. Это не самая лучшая часть Кентукки, но все же. Если вы хотите разводить лошадей, лучшего места не найти.
— Мэриленд, — возразил он, — Мэриленд или Вирджиния. Кому захочется торчать в ваших диких местах?
— Но они уже не дикие. Разве что в горах.
Он повернулся спиной к борту и, опершись локтями, принялся разглядывать палубу.
— Но некоторые поселенцы до сих пор живут в бревенчатых хижинах! — воскликнул он.
— Я, например, живу. И мне очень нравится.
Он был поражен.
— Вы? В наши-то времена?
— Наш дом строил еще дедушка. И он — третий, построенный на этом месте или рядом. Первые два сожгли индейцы во времена Революции.
— Бревенчатая хижина? В 1840 году?
— В нашем доме тепло и уютно, с крыльца открывается замечательный вид на горы.
…Дориан поглядел в лицо девушки, освещенное лунным светом. Слабым отблеском на нем играл свет окон кают-компании. Она действительно мила. Но жить в бревенчатой хижине? В нынешние времена?..
— У нас еще есть скотный двор, мы сами сбиваем масло и печем хлеб. Обходимся главным образом тем, что дает нам земля, за исключением тех вещей, что покупаем у бродячего торговца, — иголок и прочей мелочи.
— И вам никогда не хотелось уехать оттуда? Разве вы не думали о том, чтобы покинуть ваши места? Поселиться в городе?
— О да! Я думала об этом, даже разговаривала с Регалом. Да вот только мы, Сэкетты, очень долго прожили в этих горах. Просыпаешься утром и видишь, как в долинах стелются облака, а вершины гор — будто острова. Надо видеть наши горы в пору, когда расцветают рододендроны, или азалии, или горный лавр. У нас не много житейских благ, зато мы богаты тем, что дарует нам Бог.
— Ваша семья всегда жила в горах?
— Нет, думаю, что нет. Очень-очень давно на свете жил Джубал Сэкетт. Он отправился на Запад, за Миссисипи. Ушел и вернулся, а потом ушел во второй раз. Считается, что навсегда. У Джубала был особый дар.
— «Дар»?
— Ясновидение. Он знал заранее, что может случиться.
— В это я не верю.
— Многие не верят. У меня нет этого дара, но в нашей семье он сохранился.
— Это только предрассудок.
— Может быть, но в истории нашей семьи он занимает почетное место. — Оглянувшись, я прошептала: — Они уходят.
— Но нам придется ждать. Судя по вашей схеме, мы еще далеко от места.
— Будем там через час или больше, смотря какое течение. — Помедлив, я добавила: — Когда спустят сходни, немедленно бежим на берег — прежде чем кто-нибудь догадается нас выследить.
— Лучше бы подождать до Цинциннати, — снова возразил он. — Среди людей надежнее.
Бесполезно ему говорить, что я не привыкла, чтобы обо мне заботились другие. У нас каждый полагается сам на себя, а не на чужую защиту и помощь. Если же тебе помогают, а в горах это случается часто, то принимаешь это как дар и, когда возникает возможность, платишь тем же. Просто мы на нее не рассчитываем.
Как только мы сойдем на берег в устье Биг-Сэнди, меня вряд ли скоро отыщут. Там, где лесная чаща упирается в небо, — там моя земля.
В темноте что-то шевельнулось. Я положила руку ему на рукав. Он удивленно поглядел на меня. Я прижалась к нему, это было приятно.
— Там кто-то стоит, — прошептала я. — У трапа штурманской рубки.
Может быть, мы сглупили, ожидая, когда все уйдут. Мне так хотелось подольше постоять с ним под луной, что я не подумала, что преследователи могут не дожидаться, пока корабль придет в Цинциннати — или куда-нибудь еще. И вот мы здесь, одни в темноте ночи, а злодеи идут по наши души.
— Надеюсь, вы умеете драться, — прошептала я. — Кажется, это неизбежно.
Преследователи оказались между нами и безлюдной кают-компанией. Мы стояли ближе к ступенькам, ведущим на верхнюю палубу. Там был сложен груз. С каждой минутой пароход был все ближе к Биг-Сэнди. О том, чтобы сойти незаметно, нечего было и думать, я решила, что они намерены убить нас обоих и выбросить в реку.
Преследователи вышли из тени. Их было не трое, а пятеро. Полукругом двинулись на нас. Ни одного знакомого лица. Хорст, видно, нашел наемных убийц.
Дориан Чантри вдруг заговорил. Должна сказать, что хладнокровие не оставило его.
— Пойдемте, мисс Сэкетт, по каютам. Я обещал капитану заглянуть к нему перед сном.
Он взял меня под руку, но я высвободилась. Не то чтобы мне не нравилось, просто хотела, чтобы руки были свободны.
Следует отдать ему должное. Он не стал дожидаться приглашения. Когда наемники ринулись на нас, он храбро шагнул им навстречу. Нанес два сильных удара левой и правой, и один из его противников упал.