Том 6. Приключения Гекльберри Финна. Янки из Коннектикута при дворе короля Артура, стр. 8
Глава II
Двор короля Артура
Наконец мне удалось ускользнуть в сторону от моего спутника, я подошел к одному человеку с простоватой физиономией и, дотронувшись до его плеча, сказал самым радушным тоном:
– Сделайте мне небольшое одолжение, друг, объясните мне, служите ли вы в этом убежище или пришли сюда навестить кого-нибудь из родных?
Он как-то тупо посмотрел на меня и сказал:
– Но вот что, прекрасный сэр, ты мне кажешься…
– Хорошо, – ответил я, – теперь, я вижу, что вы тоже больной.
Я пошел дальше, присматривая кого-нибудь, кто был бы в здравом уме и мог бы пролить свет на все это непонятное, что происходило вокруг. Наконец мне показалось, что я набрел на такого человека, и, подойдя к нему, я тихо сказал ему на ухо:
– Нельзя ли мне повидать главного смотрителя на одну минуту?.. Только на одну минуту…
– Прошу тебя, оставь!
– Оставить? Что?
– Не мешай мне, если это выражение тебе больше нравится.
И он объяснил мне, что он младший повар и не может сейчас долго заниматься разговором, хотя в другое время он будет рад со мной поболтать, так как ему очень хочется узнать, где я нашел себе такую одежду. Уходя от меня, он указал мне на одного человека, сообщив, что у этого достаточно времени и он непременно поговорит со мной. Это был стройный, высокий юноша в красновато-желтых штанах, что ему придавало сходство с раздвоенной морковкой; остальной его наряд состоял из голубого шелка, отделанного великолепными шнурами, с широкими рукавами; у него были длинные желтые локоны, а на голове темная атласная с перьями шапочка, надвинутая на одно ухо. Судя по его глазам, это был добродушный малый, а судя по его походке, он был вполне доволен собою. Впрочем, он был достаточно красив, чтобы гордиться этим. Он подошел ко мне, улыбаясь, и смотрел на меня с нескрываемым любопытством; затем он сказал, что пришел собственно за мной, и сообщил мне, что он глава пажей.
– Проходи своей дорогой, – ответил я ему, – ты не глава – не более как одна строчка!
Это было слишком грубо, но я сильно разозлился. Однако он нисколько не рассердился; по-видимому, юноша даже и не понял, что с ним дурно обошлись. Он начал болтать и радостно смеяться, как обычно беззаботно болтают и смеются легкомысленные юноши. Мы прогуливались по двору и через несколько минут уже чувствовали себя как старые приятели; он задавал мне множество вопросов обо мне самом, о моей одежде, но, не дожидаясь ответа, перебивал меня и переводил разговор на другую тему, точно он вовсе и не ожидал от меня никакого ответа, пока, наконец, не сболтнул, что родился в начале 513 года.
Тут я вздрогнул, ощутив, как по всем моим членам пробежал какой-то неприятный холод! Я остановился и робко спросил:
– Может быть, я плохо расслышал. Повтори то, что ты сказал, но только медленнее. В каком году ты родился?
– В пятьсот тринадцатом.
– В пятьсот тринадцатом! Но этого не может быть! Слушай, дружок, я чужестранец; у меня здесь нет ни друзей, ни родных, будь честен и добросовестен по отношению ко мне. Ты в полном рассудке?
Он ответил, что в своем уме.
– А все эти люди тоже в здравом уме? – Он ответил утвердительно, они тоже в своем уме.
– Так это не убежище? Я имею в виду, это не больница, где лечат сумасшедших?
Он возразил, сказав, что это вовсе не дом умалишенных.
– Хорошо, – ответил я, – если это действительно так, значит, я или лунатик, сам сошел с ума, или случилось нечто ужасное. Теперь скажи мне честно и правдиво, где я теперь?
– При дворе короля Артура.
Я подождал с минуту, чтобы хоть несколько свыкнуться с этой мыслью, и затем спросил:
– Следовательно, согласно твоему заявлению, какой же теперь у нас год?
– Пятьсот двадцать восьмой, девятнадцатое июня.
У меня сердце так и упало, и я пробормотал:
– Теперь я никогда больше не увижу своих друзей, никогда, никогда больше. Еще более тысячи трехсот лет осталось до их рождения.
Мне показалось, что я должен поверить юноше, – сам не зная почему. Во мне было нечто, что верило ему, а именно мое сознание, как вы это называете; но мой рассудок верить ему отказывался. Мой разум тотчас начинал волноваться, и это было совершенно естественно. Я решительно не знал, как справиться со своим разумом. Я хорошо понимал, что все свидетельства и объяснения окружающих меня теперь людей ни к чему не приведут – мой разум назовет их сумасшедшими и отвергнет все их доказательства. Но тут мне в голову случайно пришла одна идея, я вспомнил об одном обстоятельстве. Я знал, что единственное полное солнечное затмение в первой половине шестого столетия было 21 июня 528 года, и началось оно в три минуты после 12 часов пополудни. Я также хорошо знал, что не предполагалось никакого солнечного затмения в текущем, как я считал, 1879 году. Следовательно, вместо того чтобы ломать над всем этим голову, мне нужно только подождать двое суток, чтобы убедиться, правду ли мне сказал этот юноша.
Поскольку я был практичным коннектикутцем, я и решил не задумываться над этой проблемой, пока не наступит день, который и разрешит все мои сомнения. Поэтому я направил мой ум и все свое внимание на два обстоятельства этой минуты, чтобы воспользоваться ими как можно более выгодно. Мой девиз: «Приберегай козыри!» И я принял два решения: если теперь действительно девятнадцатый век и я нахожусь в доме умалишенных и не смогу отсюда вырваться, то сделаю так, чтобы стать самым главным в этом сумасшедшем доме, так как я все-таки в здравом уме; если же действительно теперь шестое столетие, то еще лучше: стану главным в стране, ведь я буду самым образованным человеком во всем королевстве, потому что родился на тысячу триста лет позже всех. Я не любил терять времени, если уже на что-либо решился, то сейчас же и приступил к делу. И я сказал пажу:
– Мой милый Кларенс, если это действительно твое имя, сообщи мне, прошу тебя, некоторые необходимые сведения. Как зовут того человека, который привел меня сюда?
– Это мой и твой господин. Это добрый рыцарь и веселый благородный лорд сэр Кэй, сенешаль, молочный брат нашего государя, короля.
– Хорошо; расскажи мне все о нем подробнее.
Он изложил длинную историю. Но то, что интересовало именно меня, было следующее: он мне сообщил, что я был пленником сэра Кэя и что, согласно обычаю, меня запрут в башне, где будут держать на хлебе и воде, пока мои друзья меня не выкупят или пока я там не сгнию. Нельзя было терять времени, оно слишком дорого, ведь шансов у меня больше сгнить, чем быть выкупленным. Далее паж рассказал мне, что теперь обед в большом зале уже подходит к концу и что когда принесут вино, то сэр Кэй, вероятно, пошлет за мной и представит меня королю Артуру и его славным рыцарям Круглого стола; сэр Кэй будет рассказывать, как он взял меня в плен и, конечно, несколько преувеличит свой подвиг, но я отнюдь не должен поправлять его или противоречить ему, это невежливо, да и опасно; затем меня запрут в башне; но Кларенс пообещал, что проберется ко мне и устроит так, что оповестит моих друзей о моем несчастье.
Оповестит моих друзей! Я поблагодарил его: больше, конечно, я ничего не мог сделать. В это время пришел лакей сказать, что меня требуют; Кларенс провел меня туда, в зал, отвел в сторону, усадил и сел рядом со мной.
Я увидел забавное и любопытное зрелище. Громадное помещение, скорее почти пустое, с почти голыми стенами, но изобилующее самыми резкими контрастами. Зал был очень высок, до такой степени, что едва различимые знамена, укрепленные в сводах потолка, свешивающиеся со сводчатых балок, казалось, развевались в сумерках; в каждом конце зала было устроено по галерее с каменной балюстрадой: в одной сидели музыканты, а в другой – женщины в нарядных, ярких цветных платьях. Пол был выложен квадратиками из белого и черного камня; он уже истерся как от времени, так и от постоянного использования и требовал ремонта. Что касается украшений, то, говоря в строгом смысле этого слова, тут не было никаких. Правда, на стенах висели ковры, которые, вероятно, считались у них произведениями искусства: тут были и изображения сражений, где фигуры лошадей походили на фигуры пряничных лошадок или на тех, которых дети вырезают из бумаги; на этих лошадях сидели всадники в чешуйчатых доспехах, причем вместо чешуек были круглые дырочки, будто сделанные вилкой, которой прокалывают печенье; все это было несоразмерно и уродливо. Был здесь и камин, достаточно огромный, такой, что в нем мог расположиться целый лагерь; его выступающие стороны и колпак, высеченные из камня и подпертые колоннами, имели вид дверей кафедрального собора. Вдоль стен стояли вооруженные люди в латах и касках, держа в руках алебарды, никакого другого оружия у них не было; стояли они неподвижно, как статуи, на которых они и походили.