Собрание сочинений. Том 1. Рассказы и сказки, стр. 81
И хоть никаких ворон и никаких врагов не видать было кругом, старую ворону с перепугу как подхватит, как понесёт — только свист пошёл от крыльев! В жизни с ней ещё не случалось, чтобы, не видав врага, такого труса спраздновать, такого дать стрекача!
А молодая ворона увидала забытую старой беззубку да с радости как крикнет: «Карр! Карр! Харрч! Харрч!»—и ничуть не испугалась, когда крик её отскочил, как мячик, от одной каменной стены: «Карр! карр!» — от другой: «Карр! карр!»—и от дома поперёк реки: «Карр! карр!» Потому что она уже привыкла, что всякий звук здесь отдается от каменных стен новостроек, понимала, что это — эхо.
А старая ворона как перетрусила собственного голоса чуть не до смерти, как умчалась сломя голову, так больше туда ни крылом! И о вкусных беззубках забыла.
А всё почему?
Потому что ворона старая, а дома-то — новые.
СОНЯ МАША
Давно солнышко село.
Уже Соня — соседская девочка, Машина лучшая подружка — домой ушла.
Бабка со стола прибрала, дед за газету взялся. Жучка под лавку, кошка на печку спать убрались.
Одна Маша никак не угомонится, всё вертится, всё в окошко глядит.
А за окошком всё равно ничего не видно: темно, тихо. Все спят.
Дед: Машенька, спать время.
Маша: Я, дедушка, немножко. Я тише мыши.
Но тише мыши трудно усидеть, в пустое окошко глядеть; как Маша ни старалась, как ни поджимала губ, — выскочил из них нежданчик-зевок. За ним — другой.
Бабка: Машенька, сама знаешь, — зевочкам у нас твёрдый счёт: первый зевок — на потолок, второй — на стенку, третий — в постель.
Маша: Да, бабушка, да ведь я немножко.
Бабка: Мука да мука мне с тобой. С вечера спать не загонишь, утром с кровати не поднимешь!
Уложила, наконец, Машу.
Маша: Бабушка, тогда мне сказку!
Рассказала бабка Маше сказку про дедку и репку.
Маша: Ещё сказку, бабушка. Эта коротенькая.
Рассказала бабка Маше сказку про курочку рябу и серую мышку.
Маша: Бабуленька, ещё одну!..
Рассказала бабка Маше сказку про серого волка и семерых козлят.
Маша: Ещё, бабусенька!..
Но тут дед как буркнет:
— Полно тебе, Маша! — Как семечко в землю ткнул. Ещё и ладошкой прихлопнул: —Спать!
Маша — нырк под одеяло!
Что репка в земле, что Маша во сне: только косичка торчит!
Солнышко взошло.
Все встали. Дед дров наколол, бабка бурёнку подоила. И уж соседская девочка Соня к Маше в гости пришла.
А Маша спит.
Бабка: Машеньку нашу не добужусь. Ты, Сонюшка, мне пособи: гони-ка бурёнушку в стадо.
Соня взяла хворостинку:
— Н-ну, бурёнушка, н-нуу!
Рогатая бурёнка на маленькую Соню лиловым глазом косится, — сама поторапливается: «М-му, Сонюшка, м-муу! Бегу-у!..»
Колхозное стадо проходит по улице — что войско. Собаки на него из подворотен ярятся, лают. А коровы на них — рогом, рогом! Не напугать собакам коровье войско.
Пастухи сзади идут с подпасками, — как из ружей стреляют: предлинными кнутами щёлкают.
Вдруг как налетело на коров мушиное войско! Большие мухи с жёлтыми крыльями, с зелёными глазами — слепни. Облепили коров — в кровь жалят.
Коровы как заревут в голос:
«Му-ух-то, мух. Мука да м-му-ука!»
И всё коровье войско как задерёт хвосты метёлками, как помчит по улице вскачь, — за ним пастухи бегом, за пастухами собаки с лаем…
Обернулась Соня на Машину избу: не глядит ли Маша из окошка, как коровье войско бежит!
Не глядит Маша из окошка. Крепко спит.
Под навесом трактор: «Фык-фык-фык! Бах-бах!..»—загрохотал и покатил по улице, а за ним — сенокосилка.
Налетело на него мушиное войско, облепило, — да не тут-то было: железный. Свои жала поломало.
А весёлый тракторист Соне кричит:
— Садись! Фык-фык-фык! Прокачу! Бах-бах.
Обернулась Соня на Машину избу: не выскочила ли Маша на крыльцо?
Не выскочила Маша на крыльцо. Спит.
С песнями за трактором колхозницы пошли. Все с граблями на плечах: в лугу сено ворошить.
И зовут с собой Соню в луг:
— С нами, Сонюшка, с нами! В душистом сене купаться-кувыркаться.
Обернулась Соня на Машину избу: не бежит ли Маша к ней?
Не бежит к ней Маша.
Побежала Соня к Маше: в луг звать.
Жучка на белку в лесу налаялась, кошка с поля живую мышку за шиворот тащит, — просятся с Соней в избу к Маше.
Вошла Соня в избу, а Маша спит себе в кроватке, — только косичка наружу.
Маше сон снится: будто выросла она под одеялом большая-пребольшая — с репку ростом. И будто пошёл дед репку тащить — Машу будить.
Тянет-потянет — вытянуть не может.
Позвал дед бабку, бабка — Соню, Соня — жучку, жучка — кошку, кошка — мышку. Тянут-потянут — вытянуть не могут.
Побежала мышка, хвостиком махнула — Машу по носу задела.
Маша: Ай-яй, — серый волк!
Бабка: До чего доспалась, — все сказки перепутала: серую мышку за серого волка приняла! Соня ты, соня. Живо поднимайся!
Маша: Я разве Соня — не Маша?..
Дед: Ишь заспалась: себя не помнит! Какое весёлое утро проспала. Будешь с солнышком спать ложиться?
Маша: Буду, дедушка, буду!..
АРИШКА-ТРУСИШКА
Колхозницы Федоры дочурку все Аришкой-Трусишкой звали. До того трусливая была девчонка, — ну, просто ни шагу от матери! И в хозяйстве от неё никакой помощи.
— Слышь, Аришка, — скажет, бывало, мать, — возьми ведёрочко, натаскай из пруда воды в корыто: постираться надо.
Аришка уж губы надула.
— Да-а!.. В пруду — лягушки.
— Ну и пусть лягушки. Тебе что?
— А они прыгучие. Я их боюся.
Натаскает Федора воды сама, бельё постирает.
— Поди, доченька, на чердаке бельё развесь — посушиться.
— Да-а!.. На чердаке — паук.
— Ну и пусть паук.
— Он ползучий. Я его боюся.
Махнёт Федора рукой на дочь, сама на чердак полезет.
— А ты, Аришка, пока хоть в чулан сходи, молока крынку принеси.
— Да-а!.. А в чулане — мыши.
— А хоть бы и так! Не съедят они тебя.
— Они хвостатые. Я их боюся.
Ну, что с такой трусишкой поделаешь?!
Раз летом убирали колхозники сено на дальнем покосе в большом лесу. Аришка от матери ни на шаг, цепляется за юбку, — работать не даёт.
Федора и придумала:
— Ты бы, девушка, в лес сходила по малину. Тут в лесу страсть сколько малины. Хоть лукошко набери.
Аришка — первая в колхозе сластёна. К ягодам липнет, как муха к сахару.
— Где, маменька, где тут малинка?
— Да вон на опушке. Идём, покажу.
Как увидела Аришка на кустах красные ягоды, так к ним и кинулась.
— Далеко-то в лес, слышь, не ходи, доченька, — наставляла Федора. — А напугаешься чего, — меня кличь. Я тут рядом буду, никуда не уйду.
Славно поработалось в тот день Федоре: ни разу её из лесу Аришка не окликнула.
Пришло время полдничать. Только собралась Федора за дочуркой в лес, глядь — Аришка сама идёт. Все щёки у неё в малиновом соку и в руках — полное лукошко ягоды.
— Умница, доченька! — обрадовалась Федора. — И где же это ты столько много ягоды набрала?
— А там подальше, за ручьём, в большом малиннике.
— Ишь расхрабрилась, куда забрела! Говорила ведь я тебе: далеко в лес не заходи. Как там тебя звери не съели?
— Какие там звери! — смеётся Аришка. — Один медвежонок всего и был.
Тут уж Федоре пришёл черёд пугаться.
— Как… медвежонок? Какой такой медвежонок?..
— Да смешной такой, хорошенький. Мохнатый весь, носик чёрненький, а глазки зелёные-зелёные!
— Батюшки светы! И ты не испугалась?
— И не подумала! Я ему: «Здравствуй, Мишук!» А он, бедненький, напугался — да на дерево от меня. Я ему кричу: «Слазь, Мишенька, слазь! Дай только поглажу!» А он выше да выше. Так и не слез ко мне. Поди, и сейчас на том дереве сидит, с перепугу-то.
У Федоры так сердце и оборвалось.
— А в кустах, доченька, никого там не приметила?