Конагер, стр. 16

Сев на лавку, Конагер точно описал маршрут.

— И езжай как сказано, — предупредил он. — Не старайся срезать углы. В этой стране короткие пути — самые длинные. Берегись индейцев… Они могут появиться, хотя не исключено, что все обойдется. Человек, который нам нужен, — траппер, его зовут Чип Юстон. Я не знаю, согласится ли он нам помочь, но если да, то он один стоит троих скотокрадов.

Когда Джонни Мак-Гиверн ускакал по описанному пути, в объезд селений, Кон выехал на дорогу, по которой ожидалось нападение «Пяти решеток». Отъехав немного, он взобрался на холм и улегся, внимательно глядя вперед и прислушиваясь.

Впрочем, Кон больше доверял слуху коня, чем своему собственному. Он специально выбрал полудикого горного мустанга, объезженного всего несколько месяцев назад, — хотел, чтобы конь был нервный… чтобы ловил каждый звук… а видел и слышал лучше человека.

Кон спал чутко, просыпаясь время от времени и прислушиваясь, затем снова впадал в дрему. В свете утра оглядел равнину насколько хватало глаз — ни души. Из трубы дома поднимался ленивый дымок. Кон устало вскарабкался в седло и поехал обратно.

— Они не приходили, — улыбнулся Тэй.

— Они еще придут. Непременно.

Он добрел до барака, упал на свою койку и заснул.

Тэй и Леггет покараулят. Ему надо поспать.

Глава 9

Проснувшись, Кон некоторое время лежал неподвижно, уставясь в потолок. В бараке было сумрачно и тихо, и снаружи не доносилось ни звука. Он не чувствовал себя вполне отдохнувшим, но усталость стала для него настолько привычной, что не являлась основанием валяться в постели.

Но возникшее ощущение было больше, чем усталость. И может быть, как раз из-за него на Кона снова навалилось то безмерное, давящее чувство одиночества, которое посещало его порой.

Что заставляло его вступать в бой за клеймо, которому он служил? Какая-то особенная честность? Или он просто держался зубами за это клеймо, за ранчо, на котором работал, как за единственную точку опоры в этом зыбком мире?

Природа не одарила его, сказал он себе, большим воображением. Он просто делал то, что требовалось, и это составляло его кодекс чести — его самого и его отца, его семьи, его эпохи. Куда как просто выбросить всю эту сентиментальную чепуху за борт, послать к черту всякую ответственность — достаточно лишь оседлать коня и уехать подальше.

Но Кон не мог так поступить, даже если бы пренебрег неизбежным чувством вины за брошенное дело. Быть мужчиной — значит брать на себя ответственность. Все очень просто. Быть мужчиной — значит что-то создавать, стараться сделать окружающий мир хоть чуточку легче для жизни, твоей и тех, кто пошел за тобой.

Над этими убеждениями можно смеяться, или презрительно фыркать, или даже отказываться их признавать — но когда приходится подбивать бабки, решил для себя Кон, то в расчет идет лишь тот, кто посадил дерево, вырыл колодец или проложил дорогу.

Он был одиночка — всегда, всю свою жизнь; колюч, как дикобраз, неуживчив, раздражителен. Внешне добродушный, сторонился людей, хорошо зная о ловушках, их окружающих. Однако, попав в ловушку, он не знал другого способа освободиться, кроме как драться до конца.

Конагеру слишком много досталось в жизни непосильного труда, чтобы он смирился с тем, что вор или вандал уничтожал плоды усилий других людей. Хоть кое-кто и говорил, что ему на все наплевать. Но он не может отбросить те немногие и совсем простые жизненные правила, которые проросли в его сердце. Он жил согласно им.

Опустив ноги на пол, Кон пошарил в поисках носков. Придется задержаться здесь подольше и устроить постирушку, подумал, глядя на то, что искал; но, вздохнув, натянул носки, сапоги и потопал ими. Дотянувшись до ремня с кобурой, застегнул его на бедрах и пошел к двери.

В дверной косяк ударилась пуля, полетели щепки, и Кон отпрянул назад, чуть не упав. Развернувшись на пятках, бросился за винчестером.

За открытой дверью по-прежнему стояла предательская тишина. Оглядев след пули, он встал на колени и проследил ее предположительную траекторию до небольшого холма в добрых четырех сотнях ярдов от барака. Не приближаясь к двери, Кон исследовал взглядом холм. Потом передвинулся к окну на дальней стороне барака. Как и думал, угол корраля и поилка для скота закрывали его со стороны прерии.

Из большого дома не доносилось ни звука. Лошади в коррале стояли спокойно. Двигаясь по периметру комнаты, Кон изучил вид из двух других окон.

Была ли это общая атака или дело рук взбешенного одиночки? Где Джонни Мак-Гиверн? Где Старик и Леггет? Потом вспомнил: он же сам послал Мак-Гиверна в горы за Чипом Юстоном.

Окна на противоположной стороне барака выходили на конюшню и участок открытого пастбища, но ковбой не доверял тому, что видел. Равнина выглядела слишком плоской и невинной; а на ней вполне могли иметься ямки и ложбинки, достаточные для укрытия человека. Кон разгадал замысел нападавших: после выстрела в дверь он должен броситься к окну на противоположной стороне и получить пулю, едва высунувшись наружу.

Кон непрерывно передвигался от окна к окну. Если там, в траве, действительно лежит убийца, лучше бы ему быть индейцем, потому что придется подождать… и немало.

Конагер оценил угол корраля и колодец — прекрасное укрытие, но пока он понаблюдает и подождет. А крепко построенный барак при необходимости выдержит долгую осаду. Поскольку Кон так и не сделал ни одного выстрела, нападавшим предоставлялось думать, что он убит. Они выстрелили, когда его фигура возникла в дверях, потом он упал назад, исчезнув из виду. Если бандиты поверили в то, что он мертв, то скоро придут это проверить.

Сделанный из дранки пол не скрипел, так что враги не слышали, как он передвигался. Медленно проползли полчаса. Кон налил себе кофе из кофейника, стоявшего на плите, — крепкий, обжигающий и очень вкусный.

Никакой спешки. Конагер прошел через много стычек с индейцами и войн за пастбища и научился не торопиться. Он представлял себе, каково сейчас тем, кто лежит там, в засаде. Они заняли свои позиции до зари, с тех пор прошло более трех часов. И за все. время им лишь раз пришлось выстрелить. Холодная ночь миновала, все жарче пригревало солнце. Хорошо, если атакующие запаслись водой. А у него есть к тому же крыша над головой, кофе и прорва боеприпасов. Можно и подождать.

Тем не менее он продолжал переходить от окна к окну, оставаясь в затененной глубине помещения. Всякому терпению есть предел, если только ты не индеец или не Кон Конагер.

Внезапно произошло какое-то движение — точнее, за корралем мелькнула тень. Кто-то полз но земле, прячась за дальней стенкой сооружения, и приближался к угловому столбу — такому же, как тот, что Кон выбрал в качестве возможного укрытия. Из своего окна он не видел ползущего, но вдоль его пути поднимались легкие облачка пыли. Возможно, добравшись до угла, противник попытается встать на ноги под прикрытием углового столба и усилительных подпорок. В этом случае часть его тела покажется между жердями ограды.

Конагер быстро пробежался вдоль всех окон и вернулся обратно. И снова заметил легкое облачко пыли. Он поднял раму — она, по счастью, не издала ни звука. Тщательно оценив место наиболее вероятного появления противника, Кон снял предохранитель, прицелился в просвет между жердями возле самого столба и замер.

Струйка пота потекла, щекоча, по щеке и дальше на шею. Утро становилось все жарче, к тому же печка еще хранила ночное тепло. Его палец замер на курке и ждал.

Вдруг в прицеле мелькнул голубой клочок, и Кон нажал на спуск. Так как противник находился от него не более чем в шестидесяти футах, раздался оглушительный удар пули, и Кон подумал, что попал в жердь, но тут же услыхал, как стукнула о жерди ограды падающая винтовка и застонал тяжело раненный.

Это был первый выстрел Кона и всего лишь второй за все утро.

Ответных выстрелов не последовало. Все опять успокоилось и затихло. Несколько минут Кон перебегал от окна к окну, ожидая немедленной атаки… Или они снова собираются ждать? Чего? Темноты?