К далеким голубым горам, стр. 9

— Куда ты нацелился? — спросил Питер.

— В «Гроздья». Я обещал оставить там эту лодку.

— Отлично! В Лаймхаусских доках у меня есть друзья.

— Им можно доверять?

Питер рассмеялся:

— Все что угодно — кроме денег и жены. Ограбить тебя они могут. Но предать — никогда!

Это было старое здание, все в пятнах и заплатах, заросшее диким виноградом; его окружал ивняк, за ним — несколько вязов. Мы оставили лодку у «Гроздей» и пошли переулком от реки.

Друзья Питера оказались разношерстной компанией, самой явной шайкой мошенников, какую мне в жизни суждено было увидеть, — и лучше увидеть при дневном свете, чем после наступления темноты.

— Лошади! Ну а как же! Для тебя, Питер, все что угодно! У нас есть великолепные лошади, а если ты не хочешь, чтоб тебя видели, найдутся и тайные проезды в любую сторону.

Он наклонился ко мне — самого опасного вида человек, рожа топором, глубокий шрам через бровь. Дыхание у него было зловонное, но поведение как будто искреннее. На поясе у него я заметил кинжал.

— Ты мог бы, — сказал он, — оставить на столе что-нибудь для лаймхаусской бедноты… Беднота — это я, — и растянул рот в некоей мине, которую я принял за широкую улыбку, а после хитро поглядел исподлобья. — Ты, значит, будешь из Питеровых друзей, а? Питер знаком с джентльменами. Питер человек толковый, мозговитый, знает то-другое, что да, то да. Он вытащил меня из Ньюгейта дважды, паренек… Дважды! Я ему за это должен, и еще за дельце-другое.

Привели лошадей, двух отличных меринов и кобылу для Питера, которому предстояло ехать в самое сердце Лондона. Мы уехали, оставив серебряную крону [12].

Мы двинулись на север, пробираясь окольными деревенскими тропами. Изредка встречали людей: пастухов, которые махали нам вслед, один раз — девушку, доившую корову; у нее мы выклянчили пару глотков свежего парного молока.

К наступлению темноты мы добрались до маленькой таверны и въехали во двор. Загорелый сурового вида человек оглядел нас из ворот. Он переводил взгляд то на одного, то на другого, и, похоже, увиденное ему пришлось не по вкусу.

— Довольно уединенную дорогу вы выбрали для путешествия, — заметил он.

— Да, но зато приятную, если хочешь поглядеть на страну, — ответил я.

Полагаю, он думал о шиллингах и пенсах, а сверх того — ни о чем.

— Нам бы постель и поесть чего-нибудь, — продолжил я. — А чем заплатить у нас найдется.

— Ага. Ну тогда слезайте. Там внутри женщина есть.

— Лошадям понадобится чистка и овес.

— Если понадобится чистка, так сами и почистите, — отозвался он. — А что до овса, так у нас его вовсе нет.

— Не слезай, Том, — сказал я Уоткинсу. — Проедем чуть дальше по дороге. Там полно травы, думаю, наших лошадок такая кормежка устроит.

Трактирщик увидел, что его пенсы уплывают, и расстроился.

— Эй-эй, не торопитесь вы так! — запротестовал он. — Может, удастся найти малость зерна.

— Ну так найди, — сказал я, — и чистку тоже поищи. Я заплачу за все, что получу, но учти, если я за что должен платить, так я сперва это получу.

Нет, я ему определенно был не по вкусу. Глаза его смотрели сурово и уверенно, но меня одолевала мысль о постели и теплом ужине, а не только о том, что надо ехать дальше по дороге навстречу всему, что ожидает нас впереди.

Я толкнул дверь, за ней оказалась общая комната гостиницы. Навстречу нам вышла женщина, вытирая руки о фартук; лицо у нее было приятное.

— Место для сна, — сказал я, — и что-нибудь поесть.

Она жестом пригласила нас к столу.

— Садитесь. Есть мясо и хлеб.

Хлеб оказался хорош — свежеиспеченный и вкусный. Да и мясо было не хуже. Чем бы еще ни занимался этот человек, но жил он неплохо. С такой пищей на столе не с чего ему быть ворчливым.

Он вошел в комнату, хлебнул эля и сел за другой стол. Отпил еще глоток, потом пристально посмотрел на нас. Наконец спросил:

— Издалека едете?

— Достаточно издалека, чтобы проголодаться, — ответил я.

— Из Лондона?

— Из Лондона? Еще чего! — фыркнул я. После добавил мрачным тоном: — Не люблю городов. Я человек деревенский.

Явно видно было, что ему не по нраву чужаки. Интересно, тут просто так заведено или есть у него и другая причина?

Он перевел глаза на Тома.

— А ты похож на человека с моря, — заметил он.

— Ага, — отозвался Том, — приходилось там бывать.

— Мне тоже, — вздохнул он. И, к нашему удивлению, продолжил: — В плавании с Гаукинсом я неплохо поправил свои дела, так что смог бросить море и вернуться сюда, в места, где родился. Теперь у меня есть гостиница, несколько коров и свиней и кусок собственной земли вон в той стороне, — он мотнул головой. — Это надежней, чем море.

Он отхлебнул еще пару глотков из кружки.

— Но мне нравилось море, здорово нравилось, а Гаукинс был человек что надо. Никакая беда не заставила бы его показать тревогу.

Мне пришла в голову внезапная мысль.

— А ты не знал Дэвида Инграма?

Он повернулся и бросил на меня резкий взгляд.

— Знал. А он что, тебе друг или что?

— Нет, я его не знаю, — сказал я, — но отдал бы золотую монету, чтобы поговорить с ним. Он совершил переход, о котором я бы с удовольствием послушал.

Он хмыкнул.

— Послушать его — проще простого. Он больше ни о чем не говорит. Браун — вот это был человек. Он все это видел, но языком болтать не спешил.

— От земель Мексики до Новой Шотландии [13] идти далеко. Хватило времени посмотреть на то, чего не видел прежде ни один белый человек.

Он взял свой эль и пересел за наш стол. Поставил кружку и наклонился вперед.

— Инграм был дураком, — сказал он. — По мне, так он всегда был дураком, хоть находились такие, что очень высоко его ставили. В море он был неплох, только язык у него без костей. От Брауна толку больше было.

Он вышел в другую комнату и вернулся с листом пергамента.

— Видите? Это он для меня нарисовал. На следующий год после того, как вернулся. Сейчас-то он уже покойник, но вот это он нарисовал своей собственной рукой.

Он показал на то место, где был изображен берег Мексиканского залива.

— Они шли оттуда вдоль берега, все больше по ночам, чтобы не попасться индейцам, почти все время. Переправились через большую реку вот тут, — он положил ладонь на нужное место, — на плоту, который сами построили. Он вот здесь причалил. Видели большие курганы… потом шли на норд-тень-ост [14].

Я следил за его рукой.

— Вот тут, — его палец уткнулся в точку почти на полпути вверх по реке и к востоку от нее. — Вот точно на этом месте они нашли самую прекрасную землю под небесами. Здоровенные быки, лохматые, бродят среди травы по колено. И речки текут с гор…

— С гор?

— Ага… с гор на востоке. Они нашли путь через эти горы, только, я так понял, намного дальше к северу.

Пергамент лежал на столе перед нами, и я неотрывно глядел на него, долго, все время, пока он говорил. Выходит, этот Браун побывал за голубыми горами, о которых я слышал. Он видел волшебную страну и великие реки. Мне не было нужды копировать лежащий передо мной лист — он и без того врезался мне в память.

Глава четвертая

Мы ехали на запад.

Однако вскоре стали забирать к югу, в те места, о которых я ничего не знал. Тут преимущество оказалось на стороне Тома, ибо он ездил в Бристоль этой дорогой, и даже в Корнуолл.

— Чудной они тут народ, — заметил он, имея в виду местных крестьян. — Некоторые — прекрасные люди, приветливо встречают путника, зато другие для него ничего не найдут, даже словечка. Можно бы подумать, что они должны быть любопытны, расспрашивать о новостях — ну так ничего подобного! Им вполне хватает того, что вокруг них делается. А все же с этим понемногу меняется, — продолжал он. — Двадцать лет назад куда хуже было, но теперь, с Дрейком, Гаукинсом и всеми разговорами о них, много кто из деревенского люда наслышан о происходящем не меньше, чем лондонцы.