К далеким голубым горам, стр. 38

— Пусть будет так. — Кажется, он не слишком огорчился. — Тогда вы умрете. Все.

И дальше он, к моему удивлению, заговорил по-английски.

— Вы, англичане, слабый народ. Вы рассказываете ложь о своей стране за морем. Вы маленький народ. Вы не умеете охотиться. У вас нет мехов. У вас нет больших деревьев. У вас есть только большие каноэ и жадность на вещи, которые принадлежат другим.

— Ты говоришь по-английски?

— Мой отец был англичанин. Он научил меня многим словам, пока я не начал понимать его слабость. Он не был воином. Он не был охотником. Он не умел ничего… ничего, что делает человека мужчиной.

— У нас в стране лишь некоторые мужчины воины, а дичи у нас мало, и потому лишь немногие из нас охотники. Мы получаем то, что нам нужно, обменом.

— Тьфу! Это женский путь! Воин сам берет то, что ему нужно!

— Кто был твой отец?

— Он был никто. Он умел только царапать значки на бумаге, на коре, на всем, что находил. Он говорил мне, что в них волшебство, поэтому мы их не сожгли, но ему они не помогли.

— Он умер?

— Давно. Это хорошо, что он умер. Я очень стыдился, что у меня такой отец.

— Я думал, что у вас для мальчика самый главный — брат матери.

— Да, это так. Брат моей матери был великим воином!

Он, кажется, говорил довольно охотно, а пока мы разговариваем, драки нет. Я шепотом сказал это Пиму, но посоветовал удвоить бдительность.

— Приходи к воротам днем, и приходи один. Я буду говорить с тобой, Нагуска.

— Днем? Днем вы все уже будете мертвые. Или пленные, чтобы умереть на костре.

— Ты сказал, что твой отец делал знаки на бумаге и на коре. У тебя есть эти бумаги и кора? Я хотел бы видеть их.

— Есть. Я знаю, где они спрятаны. Мой отец был слабый человек. Он не мог пользоваться оружием, он не мог охотиться. Над ним много смеялись за его слабость. Единственное, что он мог, — это делать знаки на бумаге.

Я услышал какие-то странные звуки и попытался узнать их.

И вдруг я понял. Лестницы! У них есть лестницы!

В разных местах стены были заготовлены небольшие связки травы и мелких веточек, которые можно быстро зажечь. Выхватив ближайшую такую связку из гнезда, я высек огонь и поднес к ней трут. Когда трава вспыхнула, я поднял ее над стеной.

В краткой вспышке света я увидел дюжину дикарей; их раскрашенные лица были обращены ко мне — а потом начали подниматься лестницы.

Рядом со мной в бревно ударила стрела. Нацелившись в грудь ближайшему индейцу, я выстрелил.

Они яростно кинулись вверх.

Глава восемнадцатая

— Лестницы! — закричал я во всю глотку, чтобы другие знали, чего ожидать.

Лестницы! Я никогда не слышал, чтобы индейцы использовали такие вещи, но Нагуска был только наполовину индеец, он мог многому научиться у отца, которого он, похоже, презирал.

Загрохотали выстрелы. Кто-то сбросил вниз еще одну горящую связку травы, потом вторую. Двое индейцев пытались унести раненого. Рядом со мной о стену ударилась верхушка лестницы. Я схватился за нее и оттолкнул подальше. Один человек выпустил перекладину и свалился вниз, другой снова поднял лестницу прямо ко мне.

Мой клинок уже готов был встретить его грудь, когда он добрался до стены. На мгновение его лицо оказалось очень близко ко мне, потом я высвободил шпагу.

Другие люди карабкались снизу. Наши все были подняты звуками выстрелов, но, совершенно неожиданно, вдруг стало тихо.

— Зажигайте! Побольше света! — кричал я. — Не давайте им уйти с лестницами!

Здесь и там прозвучали выстрелы. Потом все смолкло. Вокруг нас мягко лежал бархат ночи. Легкий бриз с моря проникал за стену, но не мог унести запахи горящего дерева, травы и порохового дыма.

А потом донесся другой аромат… Свежий кофе! Кое-кто из моих людей еще не пробовал его, ведь это вещество было в Англии новинкой, но Абигейл давно познакомилась с ним во время плаваний на отцовском корабле в Красное море и Индийский океан.

Каждому из нас досталось по чашке, и это было приятное, согревающее питье.

Ко мне подошли Джублейн и Пим.

— Как ты думаешь, нападут они снова?

— Не знаю. Лестницы не принесли им успеха только потому, что мы были бдительны, но они могут подумать, что их колдовство оказалось слабым. Нужно ждать и смотреть во все глаза.

Атака длилась всего несколько минут, а сейчас все было спокойно. Мы выпили еще кофе, несколько человек вернулись в постели. Медленно прошел час, за ним второй. На востоке показался слабый серый свет — а может, это просто мне хотелось, чтобы так было.

Уоткинс, прячась за парапетом, подошел ко мне.

— Там снаружи лежат две лестницы недалеко от ворот. Прошу разрешения выйти и забрать их.

Я задумался. Открыть ворота — рискованно, но я был бы рад забрать у них побольше лестниц. Никогда прежде индейцам не удавались нападения на укрепленные форты, если они не успевали проникнуть внутрь, пока ворота открыты.

— Сколько человек тебе понадобится?

— Двенадцать, я думаю. По двое на каждую лестницу, а остальные — стоять наготове на случай атаки.

— Хорошо. Только сделать это надо быстро. И при первом движении с их стороны отступайте внутрь и запирайте ворота.

Мы ждали… Скрип тяжелых ворот прозвучал в тишине неестественно громко. Конечно, индейцы слышали его, но что они подумают? Что мы собираемся преследовать их?

Надо сказать, Уоткинс и его люди поворачивались действительно быстро. Несколько минут — и ворота снова захлопнулись, а лестницы оказались внутри — хоть две, и то хорошо.

Он подошел ко мне. Стало чуть-чуть светлее, и его широкую улыбку было нетрудно разглядеть.

— Там была еще и третья, которую мы не могли унести, так я надрезал ремешки, которыми она связана, — доложил он. — Погоди, пока они попробуют подняться по ней!

Наблюдая за темной линией леса, я думал о Нагуске.

Нить, которая связывает человека с местом предводителя, очень тонка, а он доверил свою удачу новой вещи, не индейской вещи, — и она подвела. Некоторые из них наверняка подумают, что это именно чужая вещь привела к поражению, другие будут обвинять его самого. Я мог ему лишь посочувствовать, ибо он показался мне способным человеком, хоть я и сожалел, что он так мало почитал своего отца.

И все же, не могло ли быть так, что он втайне любил его? Что все это была лишь маска, личина, предназначенная защищать его от подобных чувств? Ибо мало кто из индейцев, встреченных мною до сих пор, относился к своим отцам с благоговением, ибо у них все почтение, которые мы отдаем отцу, доставалось дяде с материнской стороны.

Мы ждали и ждали, но следующая атака так и не последовала, а небо тем временем постепенно светлело.

Тут и там на траве мы видели темные пятна, оставленные кровью пострадавших, но тел не было — ни живых, ни мертвых. Всех унесли в темноте. Мы нашли еще четыре лестницы, одна была брошена почти у самой кромки кустарника.

Как хорошо для нас и всех прочих, живущих за высокими бревенчатыми стенами, что этот новый способ войны подвел индейцев! Я раздумывал, как часто могло такое случаться — что воистину великое изобретение отбрасывали прочь из-за первоначальной неудачи. А лестницы сделаны как следует, вертикальные жерди чуть сходятся кверху, поперечины надежно привязаны сыромятными ремнями.

Когда я спустился вниз, у Абигейл уже был готов завтрак. Она не стала дожидаться, пока настанет пора накрывать общий стол, — знала, что я буду голоден. Я рассказывал ей о Нагуске, а она смотрела на меня и посмеивалась.

— Странный ты человек, Барнабас, ты, похоже, чуть ли не сожалеешь о его провале, — а ведь его успех означал бы смерть для всех нас!

— Лестницы — это было для них новая идея, Эбби. И ему, должно быть, пришлось спорить много часов, чтобы убедить своих воинов, что от них будет польза.

Я задумался.

— Да, я и в самом деле чувствую жалость к нему и надеюсь, что когда-нибудь мы с ним сможем увидеться снова — но при других обстоятельствах. Я хотел бы узнать больше о его отце. Как случилось, что он оказался здесь, и какое он носил имя. И из каких мест он происходил.